– Что же вы наделали, госпожа?!
Огонь замолчал, перебитый женским криком. Серный черенок выпал у Омелы из рук. Она затушила его в сугробе – ещё горящий, тот самый, которым подпалила деревянную баню ещё и снаружи, чтобы пламя занялось наверняка, – и задавила своим сапогом. Затем повернулась к няне-весталке, свалившейся наземь с раскрасневшимся лицом, будто тоже обожжённым, но горем и ужасом, и сказала спокойно:
– Я волю божественную исполняю. Понимай как хочешь. Осуждай сколько хочешь. Бойся, раз тебе угодно. Но великой я стану, а Керидвен – вместе со мной.
– Кто сказал вам это, госпожа? Кто вложил эти страшные мысли в вашу светлую голову? Кто распустил в сердце такое зло?
– Боги говорят со мной, – улыбнулась ей Омела. – Волчья Госпожа говорит. Проложила она для меня путь, и вовсе он не злой, а праведный.
Весталка приложила ко рту ладонь, затрясла головой, платок шёлковый слетел с её седых волос Омеле в ноги.
– Ох, дитя! Никакая же не Госпожа это, нет. Дикий это! Безумие это! Что, впрочем, одно и то же. Посмотри, что делать тебя твоя Госпожа заставляет! Слышишь, как кричат твои близкие, умирая в муках? Чуешь их запах? Видишь, что вокруг тебя? То лишь боль и страдания, то потеря и одиночество. Не захотела бы Волчья Госпожа такого, не попросила бы тебя всю семью приносить в жертву. Дикий то, Дикий! Такой же, какому сейдман из Дейрдре дары приносит, чей сейд использует. Тот тоже говорил, что в огне истинного бога услышал, мол, тот ему ответил, а истинные четверо – нет. Ох, значит, не врали слухи те о сейдманах, что тоже к Дикому вместо четверых взывают, ох, не врали…
– Мой сейд не от Дикого! – возразила Омела, поведя раздражённо плечом с наплечником серебряным и звенящим, с бусинами из оленьих зубов и костей, какие вёльвы носят, к которым Омела относила себя теперь открыто, а не тайно, как в детстве, когда ворожила с куколками из соломы, а всем врала, что просто играет и женит их. – Не смей меня порочить! Никогда я Волчью Госпожу не предавала и не отвергала, как выбрала покровительницей в юности, так оно и есть.
– Мало ли кого ты там выбрала! Вопрос в том, кто выбрал тебя. Знаешь хоть, как выглядит твоя Госпожа? Почему именно ты, и никто другой, её услышала?
– Потому что я потомок Керидвен…
– Конечно, конечно. Дурочка ты, вот кто! Наивная, глупая, гордая. У Круга уже есть королева, и это не ты. Не преклонишь перед ней колено – и умоется весь наш туат в крови. Вот чего Дикий хочет! Очнись, дитя. Ты обманута!
Много весталка говорила тогда, да мало прожила после этого. Сейд Омела плела искусный, хороша в нём была от рождения, как и подобает волчонку. Нити пряжи она легко затягивала между пальцев и точно так же перевязывала любое горло. Занозы вырывала из рябиновых тотемов, как языки с хребтами, в костровую чашу сухие травы бросала, как близких ей людей. Чтобы сделать нити крепче, а требы – сильнее, пускала Омела по рукам собственную кровь, как ещё одну плату огню и той — тому, – кто сидел в нём все эти годы. Пока не проник в неё саму и не обжился у неё внутри настолько, что почти стал ею, её обидой и завистью, её проглоченной душой.
После этого кровь ещё много раз шипела и запекалась, падала гроздьями на белый снег и ножи. Ведь только её кровь теперь и подходила огню, покуда больше никого не осталось из рода. Каждую ночь Омела плакала в подушку и скучала, но о содеянном не жалела, ибо была она не одна. С ней был сейд, огонь и её величие, которое она видела в оранжево-красных всполохах ритуальных костров. Великим и долгим должно было стать её правление, ведь так обещал огонь.
Жаль, что он соврал.
4Дикие земли и дикие странники
Половину жизни Кай считал, что ненавидит драконов. Эта ненависть началась с его отца, потерявшего из-за них руку, а закончилась на женщине, которая не понимала слова «нет».
«Я ведь ещё и Дикие Земли показать вам обещала, столько приключений впереди нас ждёт!»
Мелихор не только некоторых слов не знала (порой буквально), но и своими тоже не разбрасывалась. Поэтому стоило Кочевнику физически оправиться после своего поражения в Керидвене и морально – после расставания с благодатью Медвежьего Стража, как Мелихор заявилась к нему в чертог с дорожной сумкой и весело объявила, что завтра же они выдвигаются в путь. Тогда Кочевник подумал, что с её твёрдым убеждением в том, что чем короче жизнь, тем ярче её надо прожить, и врождённой особенностью чихать исключительно искрами солнечного пламени, приключения и вправду им обеспечены. Так оно и произошло.
Первое их путешествие пролегало через Талиесин, где они подобрали Тесею, прежде чем отправиться исследовать другие уголки земель легендарного короля-барда. Оказалось, Кочевник хоть и звался таковым, постоянно меняя охотничьи угодья, дабы не злоупотреблять щедростью Кроличьей Невесты и торговцев, которым он пару раз втюхивал барсучьи шкурки под видом норковых, но много чего он ещё не знал и не видывал даже в родных краях. Соляные пещеры на севере, похожие на шкатулку с приданым для знатной невесты; горячие источники на юге, в которых можно было свариться заживо и которые, как говорят, постоянно кипят с последнего Рока Солнца; вересковые поля на востоке, которые они застали в цветении, прибыв туда в месяц нектара; и шахты на западе, где Мелихор с помощью своих зубов и когтей откопала золотой самородок размером с лесной орех. Благодаря этому самородку они потом ещё целый месяц кутили в главном городе Медб, объедаясь свиными рёбрышками, сливовыми пирогами и элем.
После этого настал черёд Немайна, где за месяц Кочевник одержал победу в десяти драках из двенадцати и наконец-то снова обрёл веру в себя, несмотря на нарушенный гейс. Затем были Ши, Дану, Найси и остальные туаты, а ещё чуть позже даже Сердце, где они задержались на целых полгода, чтобы Кочевник снова мог подлечиться после того, как, пытаясь угнать в Амрите двугорбую лошадь, он запутался в поводьях и чуть не лишился ноги. Тогда же Тесея пожелала вернуться в Дейрдре, в Столицу, дабы там под началом искусных вёльв продолжить то, что начала, – обучение сейду. Как бы Кочевнику ни хотелось воспрепятствовать ей, он не смог: чем крепче Тесея сплетала нити пряжи и чем чаще заводила ритуальные песни, тем легче с её губ срывались и другие слова и тем слабее становился врождённый порок. «Счастлива сестра – счастлив я, – убеждал себя Кочевник. – Здорова сестра – я счастлив ещё больше».
Когда Мелихор и Кочевник остались одни, а последний полностью выздоровел, пришёл черёд для исполнения главного их уговора – путешествия в опасные Дикие Земли.
– Подите прочь, я всё ещё в унынии! – прорычал Сильтан из своего гнезда, откуда Мелихор попыталась вытащить его со словами, что втроём путешествовать веселее, да и пора бы её старшему брату тоже развеяться. Тот не вылезал из-под шёлковых одеял уже несколько месяцев кряду, приняв облик получеловеческий-полудраконий, отчего с края молочно-белого камня, покрытого мягким мхом, торчали только задние когтистые лапы. – Ненавижу Соляриса. Не-на-ви-жу! Так ему и передайте.
Он повторял одно и то же, пока Мелихор его расталкивала, тянула на себя шёлковые одеяла и пыталась справиться с его хвостом, мешающим ей и хлещущим её по рукам.
– Ой, подумаешь, из койки в койку больше прыгать не можешь! – воскликнула она раздражённо. – Сколько можно страдать? Матушке с отцом уже на нервы действуешь. Прекращай! Будто конец солнца наступил.
– Конец, конец, всему конец. Только моему счастью, а не солнцу, – ныл Сильтан. – Ну вот зачем, зачем было в природу вмешиваться?! Зачем благие дела творить, а удовольствия отнимать? Как мне жить-то теперь?
– Лучше прежнего жить! Почему я, думаешь, в Дикие Земли тебя зову?
– Потому что ты там никогда не была и поэтому трусишь, но признаваться Кочевнику в том не хочешь?
– Что?! Нет! Ничего я не трушу! Просто… М-м… Торговцы из Медб проболтались, что там одно растение есть для мужчин, которые потомства не хотят. Так вот, оно крепче сейда действует! Не будешь от него сыпью покрываться, как от тех снадобий, что тебе вёльвы продают, или чесаться, как от бараньих кишок. Всего один листочек съешь – и минимум на год о нежелательном отцовстве забудешь. Снова сможешь с девами своими человеческими любиться сколько влезет!
После этого Сильтан сам из постели выпрыгнул, воспряв духом, и даже принялся подгонять их с Кочевником, пока спустя сутки сборов они наконец-то не взлетели. В небе же Сильтан стал совсем невыносим: постоянно кичился тем, какой он быстрый и ловкий, заставлял их подниматься выше облаков, где, мол, «поток несёт быстрее», и жаловался, когда Кочевник просил о привалах. Конечно, речь драконью он всё ещё не понимал, но эти «гр-р» и «гх-х» в его сторону хорошо научился различать благодаря Солярису.
– Только не рассказывай ему, что нет никакого растения от потомства, ладно? – попросила Мелихор шёпотом, дёрнув Кочевника за сыромятный доспех, когда они наконец-то достигли Диких Земель и ступили на твёрдую почву впервые за три дня бесконечного лета. Сильтан тут же принял форму людскую и, едва одевшись за кустом, ветви которого напоминали птичьи перья, выхватил из сумки заветный бумажный клочок и помчался с ним в самую чащу. – Я это растение сама угольком нарисовала, а не у торговцев из Медб выменяла. Это должен был быть одуванчик, просто непохоже получилось, вот я и выдумала… Надо же было Сильтана как-то расшевелить, верно?
Кочевник молча кивнул. После этих самых трёх дней он, весь затёкший и немытый, чувствовал себя так, будто ему ноги с руками поменяли местами, поэтому ему было совершенно плевать на Сильтана с его одуванчиками и потомством. Драконам небо, может, и родной дом, но Кочевник, сколько бы ни летал, всегда мучался изрядно. Вот и сейчас сердце стучало о рёбра, а желудок вместе со всем его содержимым – о горло. В долгих путешествиях Кочевник старался не есть, поэтому последний кусок вяленого мяса, который он проглотил, был едва ли не неделю тому назад. Вот почему всё, чего он сейчас хотел, – это снова стошнить, а потом наесться от пуза, да желательно того