– Что это за место? – поинтересовался Дайре так, будто моего прошлого вопроса не прозвучало.
Я остановила свою лошадь на верхушке склона, после спуска с которого мы должны были очутиться прямо на берегу, и мечтательно улыбнулась, позволив приятным воспоминаниям отвлечь меня на минуту.
– Это Цветочное озеро.
– Цветочное?
– Его так назвали, потому что летом вокруг распускаются белые ландыши и красные маки. Они застилают собою весь берег от кромки воды до кромки леса и идут вдоль всей дороги до замка, прокладывая путь. К Изумрудному морю довольно сложно спуститься из-за обрыва, поэтому в знойный сезон мы с Солярисом приходим охлаждаться именно сюда. А ещё поговаривают, будто именно возле этого озера Дейрдре решила основать собственный туат, когда её, полукровку, изгнали сиды из своего царства. Здесь же она вступила в брак с влюблённым в неё духом ветра и зачала мой род. Однако я люблю это место по другой причине…
«Я люблю его, потому что однажды оно спасло мне и Солу жизнь», – хотела добавить я вместе с историей о нашем первом падении, но не успела.
– Значит, божественное озеро? Как интересно! Посмотрим поближе? – выпалил Дайре и, поправив меховой плащ, рванул с места.
Его караковый конь перешёл на галоп и оставил меня позади быстрее, чем я успела возмутиться и в который раз напомнить ему о манерах. Солнечная фыркнула в ответ, выражая своё возмущение за нас обеих, ведь всё, что мне оставалось в такой ситуации, – это, закатив глаза и кивнув хускарлам, последовать за Дайре.
– Красиво… – донёсся до меня его шёпот, когда ярл, переведя жеребца на спокойный шаг, без раздумий ступил на замёрзшее озеро.
Там, где конь Дайре оставлял в снегу углубления от подков, виднелся лёд, похожий на витраж окон в моей спальне. Кристально прозрачный, как настоящее стекло, и необычайно странного цвета – одновременно и голубой, и лиловый, и перламутровый. Сквозь него можно было увидеть пёстрых рыб, проплывающих у самой поверхности, но тем не менее лёд был необычайно крепок и даже не хрустел там, где Дайре шагал по нему. И где зашагала я, когда он обернулся ко мне с ехидным прищуром и приглашающей улыбкой.
– Драгоценная госпожа! – услышала я призыв хускарла. – Это может быть опасно.
– Ничуть, – ответила я. – Мы с Солярисом приземлялись здесь прошлой зимой, а лёд даже не треснул. Что ему будет от пары лошадей? В месяц воя из этого льда можно ковать оружие – он прочнее немайнской стали!
И это было правдой, потому я и не боялась, идя за Дайре, который вёл себя точно ребёнок, восторженно охая и крутя головой. Мне нельзя было отставать от него, нельзя было показывать слабость или любопытство, ведь наша прогулка напоминала испытание: кто ведомый, а кто ведущий? Кто первым впадёт в отчаяние и сбросит маску? Поэтому я молча ехала следом, пока Дайре не достиг центра озера и не развернул свою лошадь ко мне. Неожиданно посыпавшийся снег лёг на его чёрный плащ, и я запрокинула голову вверх: кажется, вот-вот начнётся снегопад. Судя по белой пелене, вновь обесцветившей небо, он вполне мог обернуться зверской метелью.
– Ну что, посмотрели на озеро? – спросила я устало. – Мне не нравится погода. Месяц воя непредсказуем, так что, боюсь, нам придётся ограничиться одной достопримечательностью. Лучше вернуться в замок.
– Простите меня, госпожа, – произнёс Дайре вдруг, стягивая замшевую перчатку с правой руки.
– За что? – нахмурилась я. – У вас ещё есть возможность рассказать мне о Красном тумане. Путь обратно тоже займёт время…
Дайре покачал головой. Его перчатка упала в снег, обнажая ладонь – безукоризненно гладкую, без каких-либо намёков на рану, что должна была остаться от меча-спаты, закрепившего принесённый гейс. Ни запёкшейся крови, ни красной плоти, ни шрамов – только ложь.
– Простите меня, – повторил Дайре. – Но я не могу допустить, чтобы весь мир исчез.
– Госпожа!
Я обернулась на хускарлов, чьи лошади тут же ринулись вперёд, силясь преодолеть ту часть озера, что разделяла нас, но было поздно: нечто просвистело в воздухе над самым ухом, и под копытами моей лошади разошлась широкая трещина. В мгновение ока она превратилась в разлом.
Это было невозможно! Я точно знала, что в месяц воя Цветочное озеро замерзает намертво, непробиваемое даже драконьими когтями… И всё-таки лёд треснул, а его обломки, острые, как копья, разлетелись во все стороны. Ледяная вода поглотила нас за секунду. Я почувствовала, как меня тянет вниз под весом собственной одежды и напуганной лошади. Водоворот выбил меня из седла и, закружив, поменял нас с Солнечной местами. Руки запутались в поводьях, ноги зацепились за стремена, а вода обожгла лёгкие. Напоследок я увидела спину стремительно уносящегося чёрного всадника, а затем всё поглотила тьма озёрной глубины, лишив меня зрения и надежды.
Всё, что я слышала, – это ржание тонущих лошадей, крики хирда, уходящего под воду следом, и жуткий треск, распространяющийся всё дальше и дальше по всему озеру. Целую минуту моё тело билось в агонии: грудь жгло и распирало, ноги и руки сводило судорогой от холода, а дикий, животный страх путал мысли, заставляя извиваться и думать лишь об одном: жить, я так хочу жить! Но моя жизнь заканчивалась, прямо здесь, на дне Цветочного озера, где я должна была умереть ещё в тринадцать лет. Видимо, сколько ни убегай от судьбы, она всё равно тебя догонит.
Когда острая боль ушла и агония начала затухать, я поняла, что вместе с тем затухает и моё сознание. В какой-то момент я даже перестала чувствовать холод – только давление толщи воды над собой и то, что меня снова тянет куда-то, но уже не вниз, ко дну, а вверх.
– Руби! Рубин!
Чтобы затухающее сознание снова вспыхнуло, раскалившись добела, мне потребовался всего один удар в грудь. Затем несколько минут меня, перевернувшуюся на бок, рвало водой, пока она полностью не вышла из желудка и лёгких. Солнце казалось ослепляющим после той тьмы, что едва не сожрала меня с потрохами, но глаза Сола, крепко держащего меня за плечи и убирающего мокрые волосы с лица, казались в тысячу раз ярче.
– Вот так, – одобрительно прошептал он, мягко похлопывая меня по спине, пока я выкашливала остатки ледяной воды. – Умница.
Я опрокинулась на спину, восстанавливая дыхание, и повернула голову к озеру, на берегу которого лежала. Льда на нём больше не было: обломки торчали по краям, а вода бежала мелкой волной и странно бурлила, словно переваривала несчастных. Ни здесь, ни на противоположном берегу не было ни лошадей, ни воинов – очевидно, они не смогли выбраться, ведь их некому было спасать так, как Солярис снова спас меня.
– Солнечная… – выдавила я хрипло и не узнала собственный голос: он скрипел, как несмазанные дверные петли, и одновременно булькал от ободравшей горло воды. Но почему-то всё, о чём я могла думать в этот момент, трясущаяся от страха и холода на студёной земле, – это о подаренной мне лошади, утонувшей тоже. Прекрасная соловая кобыла с красной ленточкой в волосах…
– Пойдём отсюда, Рубин.
Солярис поднял меня на руки так же легко, как делал это в детстве. Собственное тело больше не казалось мне тяжёлым и неповоротливым, как там, в воде, и я опустила глаза, чтобы проверить: ни мехового плаща, ни верхнего платья на мне больше не было. Очевидно, Солу пришлось порвать их и сбросить с меня ещё в озере, чтобы облегчить нам всплытие. Остались лишь нижнее платье из льна, наручи и сапоги, из которых тоже сочилась вода. Мокрая ткань облепила грудь и живот, но это мерзкое чувство наготы, холода и дискомфорта немного притупилось, когда Сол прижал меня к себе.
Несмотря на то что он никогда не мёрз, а потому всегда расхаживал зимой в одной рубашке, сейчас на нём было несколько слоёв одежды: туника, стёганый кафтан, шерстяной плащ с капюшоном. В последний Сол и завернул меня, расстегнув нашейную фибулу. Пускай это помогло мало, я всё равно с благодарностью кивнула и сосредоточила плывущий взгляд на его лице. В ломаной линии сжатых губ читалась тревога, а в сощуренных от снегопада глазах – чистая ненависть. Если бы не я, беспомощно висящая у него на шее, Сол, несомненно, уже пустился бы за Дайре в погоню.
Удивительно, что он до сих пор не произнёс ни его имени, ни классического «Я же предупреждал!». Солярис нёс меня через лес в полной тишине, и лишь замёрзшая трава хрустела под его ногами, заставляя меня вздрагивать, – уж больно этот звук напоминал хруст льда. Мои зубы стучали почти так же громко: хоть от Соляриса и исходил нечеловеческий жар, судороги не прекращались.
– Куда ты идёшь? – выдавила я, стараясь не заикаться, когда заметила, что чаща вокруг стала совсем непроходимой, а горы Мела почему-то оказались от нас не с той стороны, с какой должны были быть. – Замок… не там… Мы идём не туда… Сол?
– У тебя губы синие. И снегопад усиливается. Мы не дойдём, – сухо бросил он, перешагивая куст шиповника, и несколько его колючек поцарапали мои болтающиеся в воздухе ноги. – Переждём.
Всего через пару минут показалась пещера. Объятая со всех сторон еловыми деревьями, она явно когда-то была медвежьей берлогой, но теперь служила людям: внутри нас уже ждало несколько заготовленных связок хвороста, холщовых мешков и кострище, выложенное булыжниками. Перед ним даже было уложено сено с отрезом набитой подстилки – на неё Солярис и усадил меня, осторожно пригибаясь, дабы не удариться о низкий свод головой. То, как по-хозяйски он принялся разорять холщовые мешки, сложенные у рельефной стены, заставило меня передумать: нет, эта пещера служила не людям… она служила Солярису.
– Я иногда заглядываю сюда между вылазками, – объяснил он, хотя я не успела ничего спросить, уже сняв сапоги и растирая онемевшие ступни. – Храню здесь то, что в замок лень тащить, или пережидаю смену караула, чтобы вернуться незамеченным. В общем, ничего особенного.
«Ничего особенного, кроме того, что у тебя есть собственная пещера, о которой я даже не знала», – подумала я, но вслух лишь снова клацнула зубами.