Как и Сильтан, Солярис сам вёл меня, но, в отличие от старшего брата, делал это гораздо мягче, не лишая меня свободы действий. По крайней мере, я чувствовала под ногами опору и сама задавала темп. Даже когда музыка резко ускорилась, Сол позволил мне двигаться плавно и деликатно, как мы двигались в Дейрдре. Из-за этого мы иногда сталкивались с соседними парами, но Солярис каждый раз ловко закрывал меня от них, поворачиваясь спиной. Даже в танце он делал всё, чтобы подарить мне чувство безопасности.
Тальхарпа, флейта, барабаны… Я слышала их, но больше не слушала – мой мир замкнулся на Солярисе. Его сердце билось под моей ладонью, соскользнувшей с широкого плеча, а хмельное дыхание стало моим дыханием. Кольца хвоста, обвитого вокруг талии, посылали дрожь к коленям. Я снова рассмеялась, когда Солярис случайно оступился, всё-таки столкнувшись с другими драконами, и неловко наступил мне на ногу.
– Я тебя сейчас отпущу, – пригрозил он несерьёзно.
– Нет, не отпустишь. Я хочу ещё немного потанцевать, раз уж мы оказались здесь.
– Ах да, совсем забыл, что смысл всей моей жизни – исполнять волю драгоценной госпожи. Чего ещё вы изволите хотеть, принцесса?
Солярис подтрунивал надо мной, но от этих слов желание смеяться у меня отпало. И появилось желание иного рода – потаённое, болезненное и тёмное. Уж точно темнее, чем все прочие. Обжигающее до костей, как солнечное пламя, и сладкое, как ягодный пунш. Во рту у меня пересохло от мысли об этом, и я нерешительно посмотрела на губы Соляриса. Они выглядели плотными и жёсткими, но я помнила, какие они на самом деле мягкие, когда прикасаются к моему лбу или рукам. За ними скрывались острые зубы, а иногда даже раздвоенный язык, но как это могло кого-то пугать? Мне было всё равно, о чём рассказывал Сильтан за обеденным столом; о чём предупреждал Дайре или что мне когда-либо рассказывал мой отец. Солярис был моим другом целых восемнадцать лет… Нет, он был просто моим.
Каково это – целовать кого-либо?
Каково это – быть в кого-то влюблённой, а не только любить?
Каково это – быть женщиной, а не вечным детёнышем?
Я остановилась и, привстав на носочки, потянулась к лицу Соляриса.
– Рубин.
Солярис резко отпустил меня. Его хвост опал с моей талии, а сам он сделал шаг назад, глядя на меня с тем самым выражением, которое я ненавидела даже больше, чем его безразличие. То было чувство вины.
– Нам надо поговорить, – произнёс он, в крах разбив мои надежды на этот вечер. – Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. Кое-что важное, о чём я должен был поведать ещё давно, но что мне…
Солярис замолчал так же внезапно, как и начал этот разговор, и запрокинул голову вверх. Там, на фоне клочков проглядывающегося мелового неба, парил массивный дракон со стальной чешуёй. И летел он в сторону гнёзд.
– Это Борей? – догадалась я, заметив, как руки Соляриса, ещё минуту назад дарившие мне нежность и покой, сжались в кулаки.
– Откуда ты… – Сола передёрнуло, но он тут же тряхнул головой, передумав. – Побудь здесь, ладно? Никуда не уходи от Мелихор. Я скоро вернусь, и мы продолжим то, что начали.
Я не успела сказать Солу ни слова, как он уже исчез где-то за кострами, бросив меня среди танцующих, как и его брат. Скулы свело, и я закусила внутреннюю сторону щеки до солёного привкуса железа на языке, чтобы привести себя в чувства. В нормальные чувства, а не смесь девичьей влюблённости, безрассудства и эгоизма, которые сейчас были неуместны и несвоевременны.
Должна ли я была исполнить волю Соляриса, как он исполнял мою, и остаться ждать его на свадьбе? Он говорил, что семья, вероятно, попробует убить его, если он снова появится в Сердце. Сол не склонен преувеличивать – значит, речь шла не обо всей семье, а именно об отце. Сильтан тоже предупреждал меня о нём – жестоком, непоколебимом и считающем родного сына предателем. Оставалось надеяться, что Альта сможет защитить одного от другого в случае необходимости, но что, если нет? Что, если она до сих пор не вернулась в гнездо или не решится встревать в отношения сына и отца?
– Мелихор! – позвала я, протискиваясь на другой конец площади после того, как, намотав по ней несколько беспокойных кругов, всё-таки не выдержала. Та как раз танцевала на пару с Гектором, который, прихрамывая, был краснее рябины и неуклюжее мешка с картофелем. А ещё изо всех сил старался не пялиться на бедренный разрез её платья. – Солярис ушёл встречать вашего отца. Мне неспокойно…
– Не переживай за него! Это будет непросто, но, уверена, он справится. Сол уже давно не детёныш, пускай я и зову его так. Лучше иди и выпей чего-нибудь. Только осторожно! Человеку хватает одного глотка нектара, чтобы забыться, – беззаботно пролепетала Мелихор, не отрываясь от танца, и я поняла, что уговаривать её отправиться на помощь Солу бессмысленно. То ли она во всём была такой легкомысленной, то ли и впрямь слишком полагалась на кровные узы своей семьи, в которые я сама уже переставала верить.
Оставалась лишь Маттиола на другой стороне площади, но я не осмелилась приблизиться к ней. Даже то, что стоящий перед ней Вельгар превосходил ростом платяной шкаф, не охладило её пыл. Всё это время она кричала ему в лицо, активно жестикулируя:
– …ранил моего младшего брата! Как тебе не стыдно?! Он же меньше тебя в три раза! И ему всего пятнадцать! Думаешь, раз ты дракон, то тебе всё можно?
– Вторжение в чужое гнездо всегда карается строго. Вы, люди, привыкли думать, будто мир вращается вокруг вас, в то время как сами…
– Я ещё не договорила!
Вельгар замолчал, но не столько из вежливости, сколько от растерянности перед наглостью и бесстрашием Матти.
Я прошла мимо них обоих, оставшись незамеченной благодаря гурьбе прохожих, решивших присоединиться к празднеству. Сильтан стоял на помосте, соединяющем площадь с Искрящимся переулком, будто поджидал меня. Но, к счастью, он только помахал мне своим кубком в знак прощания, не став задерживать. За это я была ему крайне признательна, ведь на самом деле мне не нужен был ничей присмотр, как и сопровождение – мою память давно закалили карты Дейрдре и учебники по истории. Благодаря сверкающим домам, сделанным из пластов самых разных драгоценных камней и металлов, улицы было легко различать между собой и не путаться. Так я достаточно быстро дошла до той точки, в которой мы отыскали Кочевника, а затем так же по наитию добралась до грохочущего лифта, перевозящего драконов туда-сюда по этажам их гнёзд.
– Твоя шея.
– Это шрам, который остался от…
– Ошейника, да, я узнал его. В такие ошейники заковывали твоих сородичей, за которых ты клялся отомстить. В итоге мой сын ушёл воином, а вернулся рабом!
Я пообещала себе не лезть – только быть рядом, если понадоблюсь, – но едва сдержалась, когда, очутившись за голубой шторой гнезда, услышала голос Борея. Тот выплёвывал грубые, жалящие слова одно за другим, и мне тут же стало понятно, почему Сол и остальные не хотели, чтобы я шла на эту встречу. Слышать, как унижают твоего близкого, невыносимо так же, как когда унижают тебя.
– На мне нет ошейника, как ты можешь видеть, – ответил Солярис, и чья-то тень проскользнула мимо шторы, заставив меня задержать дыхание, в страхе быть пойманной. – Так с какой стати я всё ещё раб?
– С той, что ты прислуживаешь ей. Твоя мать всё мне рассказала. Я давно оплакал тебя, но это… Лучше бы ты и впрямь умер.
– Умер? – Голос Соляриса сорвался. – Ты же знаешь, что я не специально… Я не предавал…
– Коль тебя осквернил сейд и ты лишился того, что делает драконов драконами, так не жил бы вовсе! Сбросился бы с башни на острые копья или сам вспорол себе брюхо. Вот как должен был поступить истинный сородич. Не сдаваться людям. Не становиться одним из них! А ты… – Борей издал рык – полная противоположность тому урчанию, которым убаюкивал меня Сол или выражала свою радость Мелихор. Свирепый, грозный и пугающий до мурашек звук. – Гнилое семя!
Несмотря на инстинктивный страх, в груди у меня поднялась ярость. Никто не смел разговаривать с Солярисом так, тем более в моём присутствии, пусть и незримом. Тот, кто не единожды спасал мою жизнь; тот, кто наполнил её яркими красками, черникой, жемчугом и смехом; тот, кого я любила всем своим существом, не заслуживал таких ужасных слов.
Я схватилась за край шторы, готовая отодвинуть её и оказаться с надменным главой семейства лицом к лицу.
– Ты дал обет перед Старшими и самим Солнцем, – снова прорычал Борей, пока Солярис хранил смиренное молчание. – Ты клялся, что убьёшь принцессу людей в колыбели, но вместо этого привязался к ней. Что это, если не предательство?
Мои пальцы разжались, рука опустилась, оставив штору. Я так её и не открыла.
Надо же… Вот оно, оказывается, какое – предательство.
11Королева Бродяжка
Некоторые дети помнят себя с тех пор, как научились ходить или сказали первое слово. Мои же воспоминания начинались с Соляриса, и в самом раннем из них он сидел на стоге сена, истекая кровью, а я протягивала ему тарталетку со спелой черникой.
Лицо бледное, словно покрытое слоем мела, а глаза тусклые-тусклые – совсем не то золото, что сейчас. В уголках рта – запёкшаяся кровь, на губах – сухие трещины, а на щеке – гематома, расплывшаяся багрово-лиловыми кольцами до самого виска. Грязь на оборванной одежде и такая же грязь в волосах, осквернившая безупречный жемчуг. Там же в прядях застряла солома, застряли пыль и сажа, застряли сгустки его собственной крови. Но Солярис продолжает сидеть, привалившись спиной к стене стойла, и даже не пытается вытереться. Зачем приводить себя в порядок, когда уже завтра это повторится вновь? Оникс не просто избивает пленника – он затравливает дикого зверя потехи ради. Ломает его, бросает об пол, как игрушку. Как свою собственность.
Но Солярис ведь принадлежит совсем не ему.
– Чего тебе, рыбья кость?
С улицы дует северный ветер, и даже лошади в соседних стойлах цокают копытами и разражаются возмущённым ржанием, прося тепла. Мне же холодно и подавно – колючие лапы мороза забираются под ночную рубаху, превращая нежную детскую кожу в гусиную. Жаль, я не помню, кто именно помог мне пробраться туда, – вряд ли трёхлетнему ребёнку, каким бы юрким он ни был, под силу так просто сбежать из замка, – но зато я помню запах железа и огня, которым в конюшне было не место, как и дракону.