у вместе с костями всех живых существ. Золотая маска с клювом, как у совы, и птичьи крылья из коричнево-рыжих перьев. Я помнила, как щекотно и тепло в них становится, когда они заворачивают тебя в нежный кокон, и как приятно ощущается их сокрушительная тяжесть за спиной, когда они принадлежат тебе самому.
Я помнила. Я помнила всё до последней детали!
– Рок Солнца или мгла, что краснее крови, – решит конец лишь твоя воля. Коль не нравится ни то и ни другое, умирай, но от руки жемчужного дракона. Ты, Рубин из рода Дейрдре, ведь была к этому готова? Только постарайся не забыть – не хочется троим опять за правоту платить…
Я не забыла! Это был не просто плод воспалённого рассудка, опьянённого страхом и солёной водой Кипящего моря. Это был даже не сон. Это был бог!
– Совиный Принц! – позвала я в отчаянной мольбе, но, прежде чем мой глас достиг бесплотного воспоминания и заставил его обернуться, явив мне анфас золотой маски, горящие деревья вокруг погасли. Точно так же погасло и видение – заполнившись Красным туманом, хлынувшим со всех сторон, оно растворилось в нём без остатка.
Умереть от руки Соляриса. Значит, так советуют поступить мне сами боги? Такую участь они уготовили мне? Такую участь они уготовили ему?
– Нет, не может быть. Ещё раз, – прошептала я, задыхаясь от понимания того, что Солярис никогда не согласится на это, даже если в этом и правда кроется наше единственное спасение. – Покажи мне ещё раз!
Красный туман подёрнулся рябью, как там, в таверне, когда предвкушал наше воссоединение. Сначала я обрадовалась, решив, что вот-вот призрачные деревья воспламенятся снова и появится тот, кто, предрешив мою судьбу и судьбу моей матери, осмелился спасти весь род человеческий. Я вытянулась, сжала кулаки, готовая запоминать каждую деталь, но видение так и не пришло.
Вместо этого нечто толкнуло меня в спину, выбрасывая сквозь багровое полотно в реальный мир. Под ногами захрустел хворост, воротник встрепенулся от ветра, несущего сладость лесных ягод и свежесть горной анемонии. Кровь вокруг тоже исчезла – её сменили растения, настоящие и живые кустарники да деревья. Правда, не зелёные и не обнажённые пережитой зимой, как должно, а красные – один в один цвета тумана, что принёс меня сюда.
Рубиновый лес был неизменно прекрасен и зловещ. А на валуне, укрытом остроконечными алыми листьями, меня уже ждала белая кошка.
– Хозяйка?
Она мяукнула в ответ, приветствуя, и моргнула сначала одним золотым глазом, а затем вторым. Шкурка, как всегда, выглядела безупречно чистой для здешних мест, утопленных в грязи и сухоцветах. Хвост вился в воздухе, напоминая узкую атласную ленту, и чиркнул по стоящему рядом дереву в кровавом янтаре. Затем Хозяйка, нахохлившись от поднявшегося ветра, бесшумно спрыгнула с валуна. Оставляя на земле крошечные следы от когтистых лапок в качестве путеводной тропы, она шмыгнула в заросли багряной рощи и не оставила мне иного выхода, кроме как последовать за ней.
Красный туман за спиной исчез. Было сложно сказать, сколько времени я провела в нём – облака рассекали оранжево-красные полосы заката, словно, прежде чем встретить меня, Хозяйка успела пробежаться по небу и разодрать его в клочья. Быть может, сейчас вечер того же дня, в который я и Кочевник ушли из таверны в неизвестность? А быть может, прошла неделя или месяц… Надеясь на первый вариант, я яростно продиралась сквозь цепкие заросли. Щёку саднило от встреченных по пути колючек, а к платью привязалось несколько репейников, мешающих передвигать ноги достаточно быстро, чтобы не упустить из виду белую кошку. Воздух в Рубиновом лесу снова был неестественно тёплым: я оттянула пальцами ворот мехового плаща, чувствуя, как по животу стекают капельки пота.
В какой-то момент белая кошка остановилась и, оглянувшись на меня, снова моргнула поочерёдно обоими глазами. Я ничуть не удивилась, когда за кромкой рощи показалась хижина с двускатой крышей из глины и белых камней. Но тем не менее у меня всё равно возник закономерный вопрос:
– Почему я…
– Оказалась здесь? – договорила за меня Хагалаз, ничуть не удивлённая нашей встречей.
Она стояла неподалёку от крыльца и хлопотала над высоким костром, плюющимся искрами в сумеречное небо. Судя по тому, что поленья в его основании мерцали зелёным, как светлячки, его вряд ли можно было назвать обычным. Языки пламени завились и зашипели, когда вёльва выплеснула в костёр вино из деревянного кубка. По лесу тут же потёк запах гари и ежевики, а хижину заволокло молочным дымом – не удушающим, но дурманящим. Хагалаз, босая, явно готовила какой-то ритуал. При виде её короны из оленьих рогов, вплетённой в лохматые чёрные волосы, и мысли, что этот ритуал наверняка предназначался для меня, мне невольно захотелось вернуться обратно в Красный туман.
– Ты ведь просила Красный туман помочь тебе, верно? – промурлыкала Хагалаз, продолжая подбрасывать в костёр жмени сушёных трав и необработанных самоцветов. – Так вот он и помог! А теперь буду помогать я. С миру по нитке. Так ведь люди говорят, да?
– Ты уже знаешь о том, что грядёт?
– Знаю. – И Хагалаз помахала перед лицом клочком пергамента, на котором аккуратным почерком было выведено предупреждение о грядущей беде. Я перестала дышать. Сколько же дней я провела в Красном тумане, если письмо Дайре уже дошло до всех уголков Круга?! – Как приятно, что вы позаботились и обо мне тоже! Ну-ну, милая, не бледней ты так! – Хагалаз хохотнула, увидев, как я схватилась рукой за кору дерева, покачнувшись, и швырнула письмо в огонь. – Жив ещё твой дракон. И я тоже хочу жить, потому и готовилась к твоему приходу. Довольно одному лишь птичьему мальчику почивать на лаврах! Чем я хуже?
– Птичьему мальчику?..
В тот момент меня снова качнуло в сторону – не то от благовонного дыма, уже наполнившего лёгкие до краёв, не то от очередного озарения. Хагалаз говорит о Совином Принце. О боге, которого чествуют мудрецы и торговцы, убийцы и странники. О том, на чью помощь надеются, но на встречу с кем даже не рассчитывают. О том, кто подсказал мне и моей матери ответ. Казалось, Хагалаз знает всё на свете – и это действительно было так. Этому могло быть лишь одно объяснение…
– Волчья Госпожа?
Хагалаз на миг застыла с поднятой рукою, занося над костром очередную пригоршню сухих трав. Даже Хозяйка, усевшись на ступеньки хижины, перестала вылизываться и умывать розовый нос. Они обе смотрели на меня, и тяжёлый взгляд вёльвы приколачивал к месту. Когда я уже подумала о том, а не стоит ли мне бежать отсюда, Хагалаз неожиданно прыснула со смеху.
– Кто? Я?! – Схватившись за сердце, она хохотала до тех пор, пока не поперхнулась и не закашлялась. От этого у меня вспыхнули щёки: что в этом глупого? Любой бы подумал так же! – Я что, правда похожа на Мать холодов и сейда? Вот насмешила-то! Ха-ха! Давно мне не делали таких комплиментов.
– Тогда откуда ты знаешь то, что не должна знать? И почему ты говорила, что живёшь в этом лесу с тех пор, как взошли первые стебли? Этому лесу больше тысячи лет. Ты не просто вёльва. Кто же ты? – упрямо продолжила я, подходя ближе.
– А ты кто? – Хагалаз растёрла пальцами сажу, которой были покрыты её веки и лоб, и двинулась ко мне навстречу, оставив костёр догорать. – Девочка, забывшая прошлое, но помнящая будущее. Маленькая бродяжка без половины души.
– Что ты имеешь в виду?
Вёльва улыбнулась острыми, как зубцы вилки, зубами и очутилась ко мне вплотную.
– Ты ведь вспомнила, что сказал тебе птичий мальчик?
– «Умри от руки жемчужного дракона»? – нахмурилась я.
– «Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звёзды, крепче, чем закалённая сталь. Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним!» – пропела Хагалаз, ткнув рукой мне в грудь. – Умри от руки того, в ком половина тебя и чья половина в тебе.
От неё пахло не только вином и дымом, но и кровью, а глаза, хоть и сплошь белые, всё равно напоминали две червоточины. Однако чем больше я смотрела в них, тем яснее, казалось, видела.
– Ритуал Виланды, – прошептала я, от нервов заламывая руки. – Это та песнь, которая привязала ко мне Соляриса? Я слышала нечто подобное… «Однажды жизни скоротечность два сведёт в одно». Виланда объединила мою душу с душой Сола?
Хагалаз попятилась, медленно и грациозно, будто это было частью её ритуального танца, а затем выпрямила передо мной ладонь и разбила её ребром другой.
Половина души Соляриса и половина моей. Вот почему он не может летать – разве можно летать с одним крылом? Никто из нас не полноценен друг без друга.
Я могу спасти Кочевника и его сестру. Я могу спасти Гектора. Могу спасти всех!
– Один сейд разрушит другой сейд. Если Солярис убьёт меня, это нельзя будет назвать ни убийством, ни самоубийством, ведь мы с ним одно целое. Сол сохранит в себе половину моей души, так? – принялась проговаривать я вслух, уставившись себе под ноги, пока задумчиво чертила пятками круги вокруг костра следом за Хагалаз. Она двигалась в противоположную сторону, не переставая зубоскалить. – Ритуал будет завершён и остановлен одновременно. Я смогу… выжить?
– Не стоит слишком надеяться на это, – усмехнулась Хагалаз, неприлично весёлая. – Будь готова к кончине. Да, один сейд может сломать другой, но при этом сломается сам. Так что от жертвенной смерти я тебя уберечь не смогу… Но зато смогу уберечь от преждевременной!
Хагалаз махнула на меня рукой с грязными ногтями, закручивающимися от собственной длины, и взбежала по лестнице в хижину, придерживая путающийся подол юбки. Белоснежная кошка осталась сидеть на ступеньках, будто бы присматривала за мной и порядком, но я не собиралась просто стоять и ждать.
Я тихо взобралась по ступенькам следом и тоже заглянула внутрь. Ничего не изменилось – всё те же подвешенные пучки трав, раскачивающиеся над кухней, продавленная постель с ширмой и обеденный стол, застеленный моим фамильным гобеленом. Там же, над камином с хрустальным пламенем, методично щёлкали стрелки драконьих часов. Я вспомнила кузницу и Гектора, образ которого, поглощаемого красным, всё ещё стоял у меня перед глазами. А вместе с тем вспомнила и кое-что другое.