Между двумя холмами клубилась река густого тумана. Дымчатые щупальца вились тонкими струйками, просачивались сквозь щели мостовых досок, где тут же давились пиратскими подошвами. Люди обыденно сновали туда-сюда, занятые мирскими разговорами, спорами, сплетнями. Но сквозь мерный гул повседневной жизни островитян я явственно расслышала тяжелое дыхание.
Волна мурашек прокатилась вдоль позвоночника, распространилась по коже и остановилась на запястьях. Каждый шаг по мосту давался все тяжелее, словно мгла тянула к себе, звала, шептала. Зловещий древний язык ведьм царапал разум страхом и могильным холодом. Запястья жгло все сильнее: руническая вязь проснулась, поползла по коже черными лентами. Шепот из тумана перерос в каркающий хохот, а затем в пронзительный визг. Но никто, кроме меня этого, похоже, не слышал.
31. Ярослав
Ростовщик Циретей двумя пальцами перебирал гладкие, сточенные водой розовые камешки, нанизанные на кожаный шнурок. Собственно, больше пальцев у него не было. Бывший пират, а ныне – судя по воспоминаниям Ноара – глубоко нелюбимый всеми ростовщик расположился в кресле с высокой бордовой спинкой. Рядом с ним на круглом столике стояла золотая птичья клетка, из которой на нас хищно зыркал здоровенный черный ворон.
Мой внутренний голос, уж не знаю теперь чей – дроу или девицы, – подсказывал, что это кребайн и эту тварюгу лучше не злить. Взгляд Циретея сосредоточился на кучке золотых монет, что лежала на низком столике. Мы же стояли напротив, и я, парень, запертый в девушке, отчаянно желал вновь казаться парнем: расставил ноги чуть шире, расправил плечи, нахмурил брови.
– Зачем ставить метки, когда тот же Нам-Бо за девку дал бы вдвое больше?
«За девку? Маскарад не сработал!»
Эльфийский посол, стоящий рядом, открыл было рот, чтобы ответить, но не успел.
– Да и волосы эльфов нынче пользуются спросом. Но эти двое заявили, что пришли по рекомендации от того бешеного дроу, – бормотал вслух ростовщик, явно обращаясь к кребайну, а не к нам. – Плохо. Крайне плохо. Никто в здравом уме не станет переходить дорогу Ноару Коулдану. Но если все-таки соврали?..
Мы с эльфом переглянулись.
«Совсем кукуха отъехала у бедолаги. С птицей беседует, болезный!»
Меня коробил цепкий взгляд Циретея, которым он с особым интересом рассматривал зону ниже ключиц.
«Черт, грудь углядел что ли?»
Девичьи достоинства я стянул лоскутом парусины и надежно, как мне казалось, спрятал в мужской рубахе широкого кроя. Но ростовщик не скрывал сальной ухмылки, обнажающей крупные белые зубы. Я скосил взгляд на стоящего рядом эльфа – он держался уверенно и спокойно, словно не наша судьба сейчас была в алчных руках прожженного подлеца.
Секунды текли медленно, как расплавленный воск. Они не поспевали за ускорившимся биением женского сердца. Я нервничал все сильнее. Кожей чувствовал приближение крупных неприятностей. Когда напряжение в комнате стало почти осязаемым, камешки меж двух пальцев ростовщика замерли. Он принял решение. Тонкие губы вновь разомкнулись, обнажая лошадиные зубы. Грудная клетка поднялась, вбирая порцию воздуха, чтобы на выдохе огласить приговор.
Эльф, видимо, не зря был послом – умел тонко чувствовать именно такие моменты. Нужные, правильные. А потому первое же слово Циретея заглушил звон монеты, брошенной на стол. Она встала ребром, прокатилась по дуге и завертелась на месте, лаская слух ростовщика самой приятной ему золотой мелодией. К ней присоединилась еще одна и еще…
Когда увеличившаяся кучка монет перевесила сомнения Циретея, я облегченно выдохнул и первым сунул руку в ящик. Боль была резкой, словно разрядом тока дернуло, а вместе с этим в памяти всплыли строчки из детского глупого стишка:
Дочка спросила у мамы конфетку,
Мама сказала: «Сунь пальцы в розетку»…
После сделки Циретей настоятельно рекомендовал позавтракать в таверне, что располагалась над мрачным подвалом-приемной. Расценки здесь были под стать хозяину – конские. Но рисковать расположением ростовщика эльф не стал и с искусственной улыбкой согласился.
– И когда ты только успел скрысятничать? – пробурчал я с набитым ртом, совсем не по-женски орудуя ложкой в тарелке с похлебкой. – А если б этот хмырь удовлетворился изначальной суммой, оставшиеся монеты ты бы себе зажилил?
Эльф дохрустел огурцом.
– Мой опыт ведения переговоров насчитывает десятки лет. И подобных пройдох я встречал не раз и не два. Первое и самое простое правило – не показывать и уж тем более не отдавать сразу все деньги.
– Ну допустим. Так у тебя еще остались монеты? Если уж ты такой предусмотрительный.
Эльф хитро улыбнулся и взмахнул рукой, подзывая подавальщицу.
– Милая, будь добра, еще по кружке ягодного отвара мне и моему спутнику, – и тише, только для меня добавил: – Вернее – спутнице.
Захотелось врезать по его бледной наглой морде.
– Спутнице, – передразнил я деланно-писклявым голосом. – Ненавижу. Ешь давай быстрее и валим отсюда. Нам еще до Китовой головы пилить и пилить.
– Ну что за выражения? Ты же благородная маира, где твои манеры? – поддел меня он.
– Слышь, эльф, не беси меня, а то дам по щам.
– Это рыбная похлебка. – Он кивнул на мою тарелку и миролюбиво усмехнулся: – Ладно, не кипятись, пока ты прихорашивался в нужнике, я распорядился…
– Прихорашивался? Ты в конец офигел?! – не выдержал я и, опомнившись, перешел на гневный полушепот: – Ты хоть представляешь, что я чувствую? Каково мне, когда привычные действия… привычные части тела отсутствуют… Да я… Да ты…
Эльф дружелюбно похлопал меня по плечу.
– Ярро, я верю, что тебе сейчас сложно. Я лишь хотел сказать, что велел седлать коней. Так что путь на другой конец острова проделаем с ветерком. Сэкономим полдня, если не больше.
– Коней? Дерьмо!
– Что опять не так? – Эльф приподнял светлую бровь.
– Я никогда не ездил верхом.
Эльф негромко рассмеялся, допил свой компот и поднялся из-за стола.
– Ты можешь вытаскивать из чужой памяти мелкие детали, неужели твои руки не вспомнят, как держать вожжи? Не знаю насчет дроу, но верховая езда – один из обязательных уроков, что дают благородным девицам.
Вороные кони домчали нас до каменного моста, что соединял два холма «китового тела» и был затоплен серым туманом, сквозь который едва просматривались его контуры. Я зябко передернул женскими плечами – хватило мне вчерашних воспоминаний о том, как мы пробирались сквозь эту жуть. Лошади нервно всхрапывали и трясли гривами.
– Сюда. – Из длинной деревянной постройки выскочил паренек лет тринадцати. – Кони по мосту не пройдут. Ведите их сюда.
Он указал рукой вглубь постройки, из которой доносилось нестройное ржание.
– Мы направляемся к Крэйгу, – возразил Анарендил. – А за коней я заплатил…
– И что? – фыркнул мальчишка. – Надо теперь животинок гробить? Они и до середины моста не дойдут, как ведьмы сожрут их души.
– А людей ведьмы, значит, не жрут? – скептически уточнил я.
– Людей нет. Только их души. И только у тех, кто остановится полюбоваться туманом. Мост надо переходить быстро, это все знают.
– Так верхом как раз и будет быстрее.
– У животных души слабые. Их легко оторвать от тела.
– А что, нельзя было мост повыше построить, – не унимался я. – Чтобы безопасно можно было переправляться на ту сторону?
– Вы же к Крэйгу едете – вот у него и спросите. Глядишь, вас и подрядит на строительство.
Пацан тут же схлопотал подзатыльник от подошедшего конюха. Мужчина отправил дерзкого мальчонку разгребать навоз, а сам повторил те же слова, но с большей учтивостью.
Эльф, видимо понявший, что его знатно надули, выдал витиевато-лиричную брань и спешился, вручив вожжи конюху. Мне пришлось сложнее. Хоть он и оказался прав – навыки маиры по управлению живым транспортом проявились должным образом. Но, видимо, я делал все не совсем верно, потому что задница, поясница и бедра нещадно ныли. Я перекинул ногу и мешком повалился с коня, но до брусчатки не долетел.
– Хватит лапать мой зад! – рявкнул я на спасителя вместо благодарности. – Достал уже!
Тот отдернул руки и возвел глаза к небу:
– Uquetima, ukarima.
И, не оглядываясь, он зашагал по мосту. Серая мгла волновалась, скользила по его сапогам, словно принюхивалась, ощупывала. Я поспешил следом. Снова меня охватила тревога, ощущение чужого колючего взгляда холодило кожу. И звук… Знакомый такой.
«Как сказал пацан? Души легко оторвать от тела?»
Отдаленная трескотня тысячи стрекоз с каждым моим шагом становилась все отчетливее. Под лопатками зачесалось, будто кончики ледяных игл уже царапают кожу, примеряясь вытащить душу из тела. Я ускорил шаг – усилился и гул.
– Дерьмо! Эльф, погоди!
Когда по щеке мазнуло невидимое стрекозиное крыло, я едва не взвизгнул и ринулся вперед, обогнав эльфа. И только отбежав подальше от проклятого тумана, перевел дух. А этот бледнокожий остроухий гад перешел мост с невозмутимой рожей.
«Вот же… эльф! Это что ж, у меня выходит душа слабая? Да идите вы все…»
Я поскреб спину, почесал шею – никаких игл и стрекоз. А вот кожа под меткой зудела по-настоящему. В который раз я потер пальцем красноватую чешую кобры, что распласталась на ладони, грозно раздувшая капюшон. Конец змеиного хвоста полз вверх по руке и скручивался в три оборота вокруг запястья. Я одернул рукав длинноватой рубашки, и метка скрылась под тканью.
Разговор с эльфом не клеился. Я пребывал в дурном настроении – бесили часто проявляющиеся женские повадки нового тела и воспоминания, которые порой накатывали так внезапно, что сбивали с шага. И самое поганое – чаще всего перед мысленным взором мелькал еще один эльф – Ильсир. Картинка его приторно нежного лица, склоняющегося к Фабиане с очевидным намерением, вызывала у меня приступ тошноты и желание пробить эльфийскому хлыщу по корпусу. Иногда всплывали лица ее родителей и сестры, были еще конюхи, кухарки, служанки, имение, академия, храм. Они вызывали блеклые чувства, оттененные печалью. А вот здоровенный кристалл, испускающий черные искры, вызывал жгучую ненависть. Что конкретно произошло с Фабианой в храме, я уловить не смог, потому что стоило только сосредоточиться на этом воспоминании, как оно улетучивалось под натиском мыслей о голом чешуйчатом мужике. По сравнению с субтильным Ильсиром, в этом втором чувствовалась сила, мощь и власть. Но в целом, они оба меня порядком задолбали.