— Говори, Падший. У нас есть время. — Она сделала паузу, ее глаза сузились. — Пока твои преследователи не опомнились и не придумали чего-то нового.
Гилен сидел на замшелом валуне, покрытом узорами из лишайников, будто древними рунами. Перед ним, словно сотканная из лунного света и теней, парила Сухонь. Ее фигура переливалась, как дым на ветру, то обретая четкие очертания, то расплываясь в туманной дымке. Их разговор тек легко, как ручей в горах — плавно, но с подспудным ощущением скрытой глубины.
— Сколько циклов этой планеты ты уже видела? — спросил он, наблюдая, как ее образ колеблется между юной девой с кожей цвета лунного камня и древней каргой с пальцами, скрюченными, как корни мертвого дерева.
— Ммм... — она задумалась, играя прядью волос, которые то казались шелковисто-черными, то седыми, как паутина. — Точно не скажу. Меньше тридцати тысяч, наверное. Двадцать семь? Двадцать восемь? Время для меня давно потеряло смысл.
Они говорили о королях, чьи имена стерлись из летописей, о империях, превратившихся в пыль, о богах, которых забыли даже их жрецы. Сухонь знала всё — но отвечала уклончиво, словно играла в игру, где правила знала лишь она. Каждое ее слово было загадкой, каждое предложение — ловушкой для невнимательного слушателя.
Когда Гилен спросил о Черной Хвори, воздух вокруг вдруг застыл, будто сама природа затаила дыхание. Даже сверчки, до этого заполнявшие лес стрекотом, разом замолчали.
— Это не просто болезнь, — прошептала Сухонь, и в ее глазах-галактиках замелькали черные дыры, поглощающие свет. — Это проклятие, пожирающее саму Жизнь. В его сердце — замок...
Она содрогнулась, обхватив себя за плечи, будто внезапно ощутила ледяное прикосновение незримого ужаса.
— Он... отрицает красоту. Искажает реальность. Там, в самых его глубинах...
Вдруг она резко вскинула голову, будто услышала что-то, недоступное ушам смертных. Ее глаза расширились, и на миг в них мелькнуло нечто, похожее на страх.
— Я сказала слишком много. Мне пора.
Гилен протянул руку:— Подожди...
Но было поздно. Сухонь растворилась, словно мираж, оставив после себя лишь дрожащий на ветру туман и ощущение, будто мир на мгновение сжался, а затем снова расправился. Лишь обрывки кода телепортации мерцали в воздухе, как угасающие звезды:
[Природный портал: Активирован][Координаты: Заблокировано]
Гилен остался один. Над головой кружила ворона, ее черные крылья мелькали в лунном свете. Она каркнула три раза — звук, похожий на насмешку или предупреждение.
"Кто или что может напугать древнюю ведьму? И почему она боится назвать имя владельца того замка?"
Ветер принес запах гниющих листьев и чего-то еще — металлического, словно кровь на лезвии. Где-то вдали завыли волки, их голоса сливались в жуткий хор. Охота продолжалась — но теперь у Гилена появилась новая цель, темная и неясная, как тень того самого замка, о котором шептала Сухонь.
Он встал, ощущая тяжесть не только от ран, но и от новых вопросов, которые, возможно, были опаснее любых клинков. Лес вокруг будто прислушивался, затаившись, и даже луна, пробиваясь сквозь тучи, светила теперь иначе — словно предупреждая.
Но Гилен уже сделал выбор. Он шагнул вперед, в ночь, оставляя за собой лишь следы на влажной земле и тишину, в которой эхом звучали последние слова древней владычицы.
Интерлюдия: Южные острова Аргентайна
Туман здесь был не природным явлением, а живым существом. Он обволакивал всё вокруг липкими, дрожащими щупальцами, цепляясь за кожу, просачиваясь в легкие, вплетаясь в саму ткань мыслей. Дышать им — значило терять себя. В ушах стоял постоянный шепот: обрывки чужих воспоминаний, кошмары, которых ты никогда не видел, желания, чуждые твоей природе. Голоса смешивались в жуткую симфонию безумия.
А в эпицентре этого ада, словно черное сердце острова, возвышалось Древо.
Десять метров извивающихся корней, покрытых пульсирующей плотью вместо коры. Его ветви тянулись к небу, как скрюченные пальцы, а вместо плодов — кровавые пузыри, из которых с хлюпающим звуком рвались наружу новые чудовища.
Твари, защищающие Древо, будто были слеплены из самых темных кошмаров:
"Шепчущие" — человекоподобные существа с вытянутыми конечностями, их рты на ладонях безостановочно вопили стихами на мертвых языках, слова которых оставляли кровоточащие раны в сознании.
"Костяные пауки" — скелеты, сросшиеся в чудовищные конструкции, напоминающие абажуры из ребер и черепов, их многочисленные конечности скрежетали при движении.
"Плачущие" — пульсирующие пузыри из плоти, покрытые сотнями глаз, из которых струились кислотные слезы, разъедающие все на своем пути.
"Певцы" — гибриды птиц и младенцев с перекошенными лицами, их колыбельные заставляли кровь в жилах сворачиваться, а разум — трещать по швам.
Их были тысячи. И с каждой минутой — больше.
Альрик Железный Крест. Он шел сквозь толпу чудовищ, как жнец сквозь поле спелой пшеницы. Его доспехи, покрытые древними рунами, гудели от напряжения, вспыхивая ядовито-зеленым огнем. Двуручный меч-пила ревел, оставляя за собой кровавую пыль из расчлененных тел.
— Вы — ГНИЛЬ! — его голос звучал, как скрежет металла под прессом. — И я ВАС ВЫЖГУ!
Каждый взмах — десять расчлененных тел. Каждый шаг — груда костей под ногами. Но монстры не останавливались, не чувствовали страха.
Двести лучших бойцов Аргентайна. Двести отчаянных, кто согласился на эту миссию.
Гном с парой огненных топоров крутился, как смертоносный волчок, оставляя за собой горы обугленных трупов. Его борода была опалена, но глаза горели яростью. Эльфийка в доспехах из сгущенного света метала стрелы, которые взрывались ослепительным пламенем, сжигающим саму суть Черной Хвори. Человек в плаще из живых теней резал клинками, пропитанными ядом древних змей — каждая царапина заставляла чудовищ взрываться черной слизью.
Но туман и Древо не прощали ошибок. Погибшие поднимались.
Один наемник, мертвый, со вспоротым животом, вдруг задергался — его кожа лопнула, и из него вылез новый "Шепчущий", уже повторяющий первые строки проклятых стихов. Другой вскрикнул в агонии — и его голос превратился в ту самую колыбельную, от которой у живых ломило зубы и текли кровавые слезы.
— К ДРЕВУ! — проревел Альрик, прорубая путь сквозь живую стену уродцев. Его доспехи трещали под напором атак, руны пылали все ярче.
Но даже ему, Железному Кресту, было тяжело. Пот стекал по лицу под шлемом, мышцы горели от напряжения.
Черная Хворь не просто убивала. Она переписывала законы Жизни. Каждая смерть здесь лишь подпитывала ее. Каждая капля крови — делала сильнее. А Древо пульсировало в такт этим мыслям, будто читая их, будто... смеясь.
Доспехи Альрика вспыхнули ослепительным зеленым светом, будто внутри лат вспыхнула целая россыпь звезд. Из-под стальных пластин вырвались сотни светящихся горошин - крошечных рунических бомб, каждая из которых с математической точностью нашла свою цель среди моря уродцев.
Взрывы разорвали первые ряды чудовищ, превратив их в кровавую пыль. На мгновение образовался чистый коридор, ведущий прямо к пульсирующему Древу.
— Восстаньте, Стражи! — прогремел голос Героя, и земля ответила мощным толчком.
Из трещин в почве поднялись три исполинских голема, их глиняные тела мгновенно покрылись пластинами прочнейшей стали, словно невидимый кузнец выковал для них доспехи. Безликие и безмолвные, они двинулись вперед, сокрушая всех на своем пути. Их шаги сотрясали землю, а стальные кулаки превращали чудовищ в кровавое месиво.
Наемники ринулись в образовавшуюся брешь, используя момент с воинской дисциплиной. Гномы-берсерки, их бороды заплетенные в боевые косы, с диким рёвом врезались в толпу, их огненные топоры оставляли за собой кровавые жнивья из расчлененных тел.
Эльфийские лучницы в легких доспехах из мифрила синхронно выпускали стрелы со взрывными наконечниками, создавая огненные бури среди скоплений врагов. Люди в тяжелых латах шли стеной, щит к щиту, создавая живой бастион. Их копья методично пронзали тьму, а лица под шлемами были непроницаемы.
Потери были неизбежны, но их удалось минимизировать — годы тренировок и боевой опыт сделали свое дело. Каждый удар был точен, каждый шаг — выверен.
Трое белых магов в белоснежных одеяниях вступили в магический круг, их голоса слились в древнем речетативе, наполняя воздух золотистым сиянием:
— Священный Свет, разорви тьму!
Наемники мгновенно окружили их, подняв щиты и клинки — никто не смел пропустить ни одного монстра к магам. Их глаза горели решимостью, мышцы напряглись в ожидании атаки. Древо зашевелилось, его корни вырвались из земли, а кора покрылась пульсирующими жилами. Оно почувствовало угрозу.
Волна ментальной атаки прокатилась по полю боя, искажая саму реальность. Трое наемников вдруг закричали — их глаза лопнули, как перезревшие плоды, а изо ртов полезли черные щупальца, извивающиеся в предсмертных судорогах.
Еще двое схватились за головы — их кожа начала пузыриться и лопаться, обнажая розовую плоть, которая тут же темнела, превращаясь в нечто чудовищное.
Монстры ожесточились, их атаки стали еще безумнее, движения — более скоординированными, будто Древо направляло их ярость.
Герой и его големы ринулись на самых страшных тварей, создавая плацдарм для магов. Первый голем схватил "Певца" за тонкую шею и разорвал его пополам, но колыбельная еще несколько секунд звучала из разорванной глотки. Второй встретился с "Костяным пауком" — их схватка напоминала битву двух механизмов, пока стальные кулаки не раздавили хитиновый панцирь. Третий пробился к "Шепчущему", но тот успел прокричать заклинание — металл голема начал ржаветь на глазах, покрываясь язвами и трещинами.
Альрик лично отрубил голову гигантскому слизню, на спине которого кривились лица погибших наемников, застывшие в вечном крике. Но монстры не кончались — из кровавых плодов Древа рвались новые уродцы, их вопли сливались в жуткую симфонию.