Рунический круг в воздухе вспыхнул, как миниатюрное солнце, и столб ослепительной энергии ударил в Древо. Кора обуглилась, пузырясь черным дымом. Кровь в жилах Древа закипела, взрываясь алыми фонтанами. Плоды один за другим взрывались, разбрасывая вокруг куски плоти.
Древо содрогнулось всем своим исполинским стволом — но не пало. В ответ оно издало вой, от которого еще пятеро наемников упали, их тела скрючились в неестественных позах, кожа лопнула по швам. Они превращались в уродцев прямо на глазах у товарищей.
Монстры рванули в атаку с новой, нечеловеческой яростью. Их глаза горели единой мыслью — защитить Древо любой ценой.
Битва была далека от завершения. Воздух дрожал от магии и боли, земля пропиталась кровью, а небо почернело от дыма. Но в глазах Альрика Железного Креста все еще горел огонь непокорности — он не отступит. Не может отступить.
Воздух дрожал от магического напряжения, когда маги выпустили второй залп священного света. Каждая вспышка прожигала тьму, оставляя после себя ослепительные шлейфы, будто небеса разверзлись, чтобы излить свой гнев. И тогда пространство над полем боя исказилось — сперва едва заметной рябью, затем резким, болезненным разрывом, из которого хлынул ледяной ветер.
Из этой раны в самой реальности ступил он. Рыцарь Смерти.
Его доспехи, белые, как кость древнего исполина, дымились, словно святость испарялась с них под напором скверны. Каждый шаг оставлял на земле выжженные следы, трава чернела и скручивалась, будто в агонии. Его пустые глазницы, наполненные мертвым сиянием, медленно скользили по полю боя, оценивая, выбирая жертву.
Альрик узнал его мгновенно.
— Рыцарь Смерти... — его голос прогремел, низкий и тяжелый, будто удар молота по наковальне. Челюсти сжались, пальцы впились в рукоять меча-пилы так, что сталь скрипела под напором. Он не отводил взгляда, чувствуя, как холодная ярость пульсирует в висках. — Держите строй!
Он не стал ждать ответа. Бросив последний взгляд на магов, укрывшихся за спинами големов и наемников, Альрик рванул вперед. Реактивные ускорители в его латах взревели, оставляя за ним шлейф искр, а земля вздыбилась под тяжестью рывка.
Тем временем маги завершали третий, последний ритуал. Их голоса слились в едином хоре, дрожащем от напряжения, но не дрогнувшем перед лицом тьмы.
— Священный Огонь, сожги скверну!
Словно в ответ на их мольбу, с небес обрушился столб ослепительного света. Он вонзился в Древо — не просто ударил, а пронзил, как копье, в самое сердце гнили. И на этот раз оно не выдержало.
Кора вздулась, покрылась паутиной трещин, и из них хлынула густая, черная жижа, пахнущая гнилью и тленом. Плоды, еще мгновение назад пульсирующие мерзкой жизнью, взорвались один за другим, разбрызгивая вокруг гниющую плоть. Корни задергались, словно в последней агонии, судорожно сжимаясь и разжимаясь, а затем... обмякли.
С глухим стоном, больше похожим на вздох проклятой души, Древо рухнуло. Оно не просто падало — оно рассыпалось, разваливаясь на куски, которые, едва коснувшись земли, превращались в труху.
Альрик и Рыцарь Смерти сошлись в поединке, где каждый удар мог стать последним.
Клинок нежити рассек воздух с ледяным свистом, оставляя за собой мертвенные инеевые следы. Альрик едва успел отклониться, почувствовав, как лезвие проходит в сантиметре от его горла. Холодный ветерок, оставшийся после удара, обжег плоть даже сквозь доспех.
Меч-пила в его руках взревел, зубцы завертелись с яростным воем, рассекая тьму. Техномагия его доспехов работала на пределе: руны вспыхивали синим огнем, отражая проклятую энергию ударов, а реактивные ускорители шипели, позволяя ему молниеносно менять позицию.
Но Рыцарь Смерти не был простым врагом. Он двигался неестественно плавно, словно сама тень скользила по полю боя. Один неверный шаг — и клинок нежити вонзился Альрику в бок, пробив доспехи с хрустом ломающихся пластин.
Боль пронзила тело, горячая и острая, но Альрик лишь стиснул зубы. Зеленый огонь в его глазах вспыхнул ярче, яростнее.
— Ты... уже... мертв... — прохрипел Рыцарь, его голос звучал, как скрип ржавых петель на воротах в преисподнюю.
Альрик ухмыльнулся.
— Да нет — еще нет!
И с последним рыком меч-пила обрушился в ответный удар. Лезвие вошло в доспехи нежити, как в гнилое дерево, разрубая от плеча до бедра. Кости хрустнули, черная жижа брызнула на землю, а затем — белое пламя вспыхнуло внутри его доспехов.
Рыцарь Смерти замер. На мгновение. А потом рассыпался в прах. С гибелью Древа и Рыцаря что-то изменилось в самом воздухе.
Монстры, еще минуту назад яростные и неудержимые, словно лишились своей силы. Одни бросились в бегство, спотыкаясь и воя, другие сражались в отчаянии, но их движения стали медленными, неуверенными.
Наемники добивали их, освобождая землю от скверны. Серый туман, веками окутывавший остров, медленно отступал, нехотя отпуская свою добычу. И тогда — через десять долгих минут — впервые за бессчетные годы над южными островами взошло солнце.
Его свет упал на поле боя, на израненную землю, на усталые лица победителей. Альрик опустился на колено, сжимая рану. Кровь сочилась сквозь пальцы, но боль уже притупилась. Он поднял голову, глядя вдаль, туда, где тьма все еще клубилась на горизонте.
Битва была выиграна. Но война — еще нет.
Глава 14
Одиннадцать долгих, кровавых дней с тех пор, как Сухонь отвела охотников, дав ему шанс ускользнуть. Одиннадцать ночей, проведённых в беге, в драке, в страхе, что каждый шаг может стать последним.
Гилен провёл ладонью по лицу, стирая с него усталость. Его пальцы дрожали — не от слабости, нет, а от того, что внутри него бушевала Сила, та самая, что пульсировала в двадцати рубинах, лежащих у него в кармане.
Он сжал один из них, ощущая, как тот отзывается жаром, будто живое сердце, вырванное из груди.
"Если хотя бы один попадёт в чужие руки..."
Мысль обожгла его, как раскалённое железо. Покоя ему не видать. Никогда.
Холодные каменные стены сжимали его, как каменные объятия давно забытого бога. Воздух был сырым, пропитанным запахом плесени и чего-то древнего, почти первобытного.
Тьма. Абсолютная, непроглядная. Для обычного человека — ловушка. Для него — идеальное убежище.
В углу, где камень образовывал нечто вроде ниши, лежала потрёпанная сумка. Внутри — поджаренное мясо, если не смотреть на обугленные края, оно даже казалось съедобным, и два бурдюка с водой. Но сейчас Гилену было не до еды.
На полу пещеры, там, где камень был гладким от тысячелетних водных потоков, раскинулся символ. Не просто рисунок. Выведенный не краской, не мелом — кровью. Жертвенной кровью лежащих связанных разумных.
Тридцать наёмников, ещё живых, лежали в узловых точках узора. Их руки и ноги были перетянуты кожаными ремнями, впивающимися в плоть. Рты не были закрыты, чтоб они могли свободно издавать звуки.
Одни рычали, выкрикивая проклятия на всех языках, какие только знали. Их глаза горели ненавистью, а вены на шеях вздувались, как канаты.
— Ты сдохнешь в муках, ублюдок! — хрипел один, выплёвывая кляп вместе с кровью.
Другие умоляли. Слёзы катились по их грязным щекам, смешиваясь с пылью и потом.
— Пожалуйста... у меня семья... — шептал другой, и в его голосе дрожала настоящая, животная мольба.
Третьи молчали. Они сжимали зубы, но страх в их глазах был очевиден. Они уже знали — надежды нет. Гилен прошёлся между ними, равнодушный, как сама смерть. Его пальцы разжимались один за другим, и рубины падали в ключевые точки Круга. Касаясь земли, они начинали пульсировать ярче. Круг засветился. Тускло. Кроваво.
Гилен снял одежду. Медленно, аккуратно, будто готовясь не к ритуалу, а к священному омовению. Сложил её в стороне. Его тело было картой сражений — шрамы пересекали кожу, как дороги на старой бумаге. Свежие раны ещё сочились, старые — белели, напоминая о прошлых ошибках.
Он шагнул в центр Круга. Кровь под его босыми ногами забурлила. Рубины забились чаще, как сердца перед смертью. Гилен закрыл глаза.
— Пора.
Камень под босыми ногами Гилена был холодным, почти ледяным, но он не дрогнул. Медленно, с почти ритуальной точностью, он опустился в центр Круга, скрестив ноги. Его пальцы выпустили Кровавые Когтей — лезвия, отточенных не в кузнице, а из уплотненной крови. Они блеснули тусклым багровым светом, будто жаждали впиться в плоть.
И Рубин начал на себе рисовать кровавые узоры. Первое движение — лезвие коснулось лба. Острая, почти сладкая боль пронзила кожу, и кровь хлынула тонкой струйкой, стекая по переносице, смешиваясь с потом. Он не моргнул.
Второй порез — на груди, глубокий, до кости. Третий — на животе, медленный, будто он наслаждался каждым мгновением страдания. Четвертый и пятый — на плечах, шестой и седьмой — на бедрах. Каждая новая руна жгла, как раскаленный металл, но Гилен лишь стискивал зубы, чувствуя, как боль нарастает, как волна, готовая его смыть.
К восьмой и девятой — на икрах — его дыхание стало прерывистым, а к десятой, вырезанной на подошвах ног, он еле сдерживал крик. Эта была единой и двойной одневременно, и завершающей. Зубы сжались до хруста, вены на шее вздулись, как канаты, но рука не дрогнула.
С первой руной воздух в пещере сгустился, наполнившись тихим, дрожащим стоном. Пленники зашевелились, словно почувствовав незримую угрозу.
К пятой — стоны переросли в дикие вопли. Один из наемников, крепкий мужчина с перекошенным от ужаса лицом, рванулся, пытаясь разорвать путы, но кожа на его запястьях лишь лопнула, обнажив мясо и сухожилия.
К десятой — начались конвульсии. Тела дергались, как марионетки в руках безумного кукловода. Изо рта хлынула пена, глаза закатились, оставляя лишь белые, дрожащие белки. Кожа трескалась, как пересохшая глина, и сквозь трещины сочилась кровь — густая, темная, почти черная.
Они чувствовали, как их жизненная сила вытягивается, как Круг зовет ее, требует, впитывает.