темноте, как два кровавых уголька, видели абсолютно всё.
Стены, покрытые слоями слизи и неизвестных наслоений, мерцали перед ним в призрачном свете его зрения. Потёки на кирпичах рассказывали историю десятилетий, каждая трещина была как страница в книге. Крысы, шныряющие в тени, замирали на мгновение, ощущая его присутствие, прежде чем с писком бросались прочь. Даже мельчайшие колебания воздуха от движения сточных вод были для него видны — рябь на поверхности грязной жижи рисовала сложные узоры.
Он двигался бесшумно, его сапоги почти не оставляли следов в вязкой массе под ногами. Лишь изредка раздавалось тихое чавканье, когда его подошва отрывалась от особенно густого участка дна.
Ещё на поверхности, бродя по шумному рынку Альдерсгейма, Гилен заметил нечто странное. Среди толпы, там, где обычные люди видели лишь пустое пространство, маячила коренастая фигурка: не выше подростка, но с чудовищно удлинёнными конечностями, едва ли не волочащимися по земле. Его ярко-изумрудная шевелюра свисала тусклыми прядями, завязанными грубыми костяными шпильками, будто древними амулетами от сглаза. Кошмарно грязные пальцы оканчивались острыми желтоватыми коготками — ими он постоянно теребил юбки и платья женщин, от чего женщины вздрагивали, смущённо оглядывались, но не видели своего обидчика. Их лица выражали лишь смутную тревогу, быстро растворяющуюся в суете рынка.
Но самое интересное — рунный код, окружавший карлика, который Гилен мог читать как открытую книгу:
[Эффект: Абсолютная невидимость][Дополнительно: Иллюзии 3-го круга][Ментальное воздействие: Подавление тревоги]
Обычные люди проходили мимо, не замечая его. Но Гилен — заметил. И заинтересовался. В этом огромном городе он был совершенно один. Миара и Марик — слишком хрупкие, слишком смертные, чтобы быть чем-то большим, чем мимолётное воспоминание. Но этот карлик... В его грязных пальцах и извращённом уме мог скрываться потенциал.
Гилену стало любопытно. Не просто любопытно — впервые за долгое время он почувствовал что-то, отдалённо напоминающее азарт. Этот маленький монстр мог пригодиться. Возможно.
Среди всепроникающего зловония канализационных стоков — гниющей воды, человеческих отходов, распадающейся органической массы — его чуткие ноздри вдруг различили едва заметный, но знакомый аромат: грибной дух сырых подвалов, прокисший букет вина с лёгкой ноткой сахара, металлический вкус свежей крови, не успевшей свернуться даже сутки назад… И странное дополнение — не перец ли? Нет, скорее редкая пряность какого-нибудь заморского корня.
След был тонким, прерывистым, но для Гилена — ясным, как стрелка на компасе. Он двинулся по нему, не ускоряясь, но и не замедляясь, как тень, скользящая по стене.
Спустя несколько минут блужданий по лабиринту тоннелей Гилен вышел в просторный зал, скрытый глубоко под городом. Помещение, должно быть, когда-то было частью древнего храма или цистерны — высокие сводчатые потолки, колонны, покрытые странными барельефами.
Теперь стены были испещрены рисунками — углём, кровью, чем-то ещё более отвратительным. Примитивные изображения насилия, секса, пыток. В углах валялись обглоданные кости — некоторые явно человеческие.
Посередине комнаты громоздилась груда жутких трофеев: кошельки всевозможных форм и расцветок валялись вперемешку с драгоценностями — кольцами, браслетами и ожерельями, многие из которых всё ещё хранили кровавые следы от некогда живых тел. В центре композиции стояла стеклянная банка, наполненная грязноватой жидкостью, где плавали человеческие пальцы, будто чьи-то усохшие, бледные черви. А рядом висела отвратительная коллекция человеческих глаз, аккуратно продёрнутых сквозь тонкие нити, словно странное украшение маньяка-коллекционера.
А на импровизированном троне, собранном из черепов и гнилых досок, восседал сам карлик. Он грыз чью-то кисть, хихикал и разговаривал сам с собой, его голос прыгал от скрипучего фальцета до низкого рычания:
— Ах, эти глупые людишки! Никто меня не найдёт! Никто-никто-никто! — он закатился в истерическом смешке, обнажив ряд острых, как иглы, зубов.
Гилен стоял в тени, окутанный Кровавым Туманом, наблюдая за этим зрелищем. Его губы медленно растянулись в улыбке — недоброй, хищной, полной холодного любопытства. В темноте засветились его Клыки.
Кровавый Туман дрогнул, будто живая плоть, рассекаясь по невидимому шву. Из алой пелены медленно выступила фигура — высокая, искажённая, словно тень, вырвавшаяся из самых тёмных уголков кошмара. У Карлоса Гриноля перехватило дыхание, а в груди что-то холодное и тяжёлое сжалось в комок.
Кровавые Клыки — не просто острые, а неестественно длинные, будто выкованные из чёрного железа и тут же окунутые в расплавленную медь. Они сверкали влажным блеском, будто отражали самые потаённые страхи его души.
Кровавые Когти изгибались, как серпы, мерцая в полумраке тёмного зала. Казалось, они впитывали свет, оставляя после себя лишь дрожащие отражения в лужах крови.
А рубиновые глаза... Они горели. Не просто светились — пылали, пронзая туман, будто два раскалённых угля, вставленных в пустые глазницы.
Гилен не просто вышел. Он явился. Как сон, ставший явью. Как кошмар, вырвавшийся из глубин подсознания и встающий перед тобой во всей своей ужасающей реальности.
Карлос замер. Его грязные, корявые пальцы разжались сами собой, будто мышцы отказали от одного лишь взгляда на это существо. Недоеденная человеческая кисть выскользнула из руки и шлёпнулась в лужу, разбрызгивая мутную жидкость.
"Невидимость?" — пронеслось в его голове, и он тут же активировал дар, растворяясь в воздухе, как дым.
"Иллюзии?" — вокруг него тут же материализовались пять двойников, точных копий, каждая из которых корчила гримасы, металась, имитируя панику.
"Ментальные атаки?" — в воздухе завихрились невидимые щупальца: волны принуждения, всплески страха, тонкие иглы, вонзающиеся в разум, пытающиеся сломать, подчинить, заставить упасть на колени.
Но Гилен даже не моргнул. Его глаза — эти два кровавых огня — видели код. Видели то, что скрыто. Видели саму ткань реальности, распадающуюся на строки команд, на сигналы, на истину.
[ИЛЛЮЗИЯ #1-5: НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНА][МЕНТАЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ: ОТМЕНЕНО][НЕВИДИМОСТЬ: ОБНАРУЖЕНА]
Он сделал шаг вперёд. Медленный, размеренный. Будто шёл по пустому залу, а не через строй двойников, мечущихся перед ним. Его взгляд не дрогнул, не отклонился ни на миг — он смотрел прямо на дрожащую, невидимую для других фигурку.
Карлос запищал. Высокий, визгливый звук, больше подходящий затравленному зверьку, чем существу, называющему себя повелителем этих подземелий. В отчаянии он швырнул в Гилена последнее, что у него оставалось:
— Ложись и сдохни! — Подавление воли, сжатое в один приказ, ударило, как молот, но рассыпалось в прах, едва коснувшись кровавого тумана, окутывавшего Гилена.
— Я твой друг! — Очарование, сладкое, как яд, попыталось просочиться в сознание, но растворилось, словно сахар в кипящей смоле.
— БЕГИ ОТ МЕНЯ! — Панический страх, сгусток чистой животной ужастины, рванулся вперёд — и испарился, как утренний туман под солнцем.
И тогда... Карлос Гриноль обмочился. Тёплая струйка потекла по его дрожащим ногам, капнула на трон из черепов, смешавшись с уже засохшей кровью.
Гилен замер. На секунду. На мгновение. Потом... он рассмеялся. Не издевательски. Не злорадно. По-настоящему. Глубоко, искренне, от души. Его клыки втянулись, когти растворились, будто их и не было, а кровавый туман схлопнулся обратно в его тело, как вода, втягиваемая в слив.
Он смеялся. Громко. Без остановки. Пока карлик забился за свой жалкий трон из черепов, воняя страхом, потом и собственной мочой.
Гилен, всё ещё хихикающий, вытирает слезу с лица. Его плечи слегка подрагивают, а в глазах — не злоба, не ярость, а... удовольствие.
Карлос дрожит. Весь съёжившийся, он не сводит с Гилена глаз, будто боясь, что тот исчезнет — или, наоборот, сделает шаг ближе. Тишину нарушает только мерное кап-кап-кап воды, сочащейся с потолка, и прерывистое, сопящее дыхание карлика.
Пол под пальцами Карлоса был холодным и липким от грязи, крови и его же собственного страха. Он выполз из-за трона, словно жук, вытолкнутый из навозной кучи, его зелёные космы слиплись от пота, свисая мокрыми прядями на дрожащее, покрытое шрамами лицо. Грязные пальцы, с обгрызенными ногтями, цеплялись за каменные плиты, будто земля могла его спасти.
— Ч-что угодно для великого господина! — его голос сорвался в визгливый шёпот, дребезжа, как треснувший колокольчик, брошенный в грязь. — Карлос сделает всё! Всё, что скажешь! — Он судорожно сглотнул, слюна блеснула на его перекошенных губах. — Зачем... зачем пожаловал?
Он не просто прижался лбом к полу — он вжался в него, будто пытался пролезть сквозь камень, лишь бы не встречаться взглядом с тем, кто стоял перед ним.
Смех оборвался так же резко, как если бы кто-то перерезал горло звуку. Гилен наклонил голову, медленно, словно рассматривая нечто крайне любопытное, но отвратительное. Его рубиновые глаза, холодные, как лезвия, скользнули по сгорбленной фигуре, оценивая, взвешивая, сужая.
— Смертный... — его голос был тихим, но в нём звенела сталь, будто каждый звук вытачивался на точильном камне. — Что ты тут забыл?
Пауза повизла в воздухе, сгустилась, ставь почти осязаемой.
— Зачем прячешься?
Последнее слово прозвучало не как вопрос, а как приговор. Карлос заёрзал, словно под ним внезапно разожгли костёр. Его пальцы скрючились, впились в пол, потом резко дёрнулись к лицу, будто он пытался схватить собственные мысли.
— Карлос... Карлос мстит! — он закатил глаза, зрачки дрожали, бегая из стороны в сторону, словно выискивая в памяти нужные образы. — Родился... в маленькой деревне... в Мексике...
Голос его на миг стал тише, почти детским, но тут же снова заострился, как нож.
— Продали. — Он сглотнул, и его кадык дёрнулся, будто пытаясь протолкнуть ком горечи. — Попал сюда. В это тело... уродливое, жалкое!