Когда…
…Политик Григорий Явлинский гулял тут же по тропинкам и пил чай из самовара, довольно подробно разъясняя Игорю Малашенко и каждому встречному свои политические взгляды и принципы, на которых строилась партия «Яблоко». Это был его проект, и он настаивал, что не возьмет денег, если ради денег надо поступаться принципами. А Игорь Малашенко улыбался, потому что это он давал деньги. И думал, наверное, что партия «Яблоко» — это его проект, раз он дает деньги и руководит предвыборной кампанией.
Когда…
…На террасе в кафе сидели всевозможные юристы и всевозможные политологи, и у каждого был свой проект.
А потом…
…В три дня выяснилось, что ни у кого нет никакого проекта. Что есть один-единственный проект, который называется «Владимир Гусинский». Что Владимир Гусинский свалил все в одну кучу: банк, которому не хватает ликвидности, государственные кредиты, которые предполагалось не отдавать, телеканал, который должен быть одновременно независимым и обслуживающим бизнес-интересы Гусинского, газету, журнал, армию репортеров, которые получали зарплату под видом процента с несуществующего депозита в банке Гусинского (которому не хватало ликвидности). Этот гордиев узел трудно было развязать, но ты перерезаешь одну ниточку, и весь узел разваливается. Перерезали сразу несколько ниточек. Гусинский ошибся, думая, что в борьбе за власть победит мэр Москвы Лужков. Вместо Лужкова победил никому не известный Путин. Гусинский ошибся, думая, что государство спишет ему кредиты, как списывало всегда. На этот раз не списали. Гусинский ошибся, полагая, будто репортеры будут верны ему, раз уж им раздали бонусы. Репортеры не остались верны. Во всяком случае, многие. Они не хотели верить, будто НТВ — это проект Гусинского. Каждый думал, что его программа или сюжет в новостях — это его проект, а не Гусинского. Каждый видел свое лицо в кадре и думал, что вот эта говорящая голова сама по себе что-то значит.
Поэтому, когда президент Путин решил отобрать у Гусинского медиахолдинг, многие журналисты не стали участвовать в забастовке. Многие не верили, что их говорящая голова — всего лишь часть проекта Гусинского, каковой стремится отобрать или разрушить Путин.
Не верила и Вера Кричевская. Она и сейчас говорит: «Нет! Нет, неправда! Мы делали хороший телеканал! Мы доказали!»
Они и вправду доказали, что умеют делать хорошие телеканалы. Но хороший телеканал — это, к вашему сведению, еще не проект. Телеканал — общеизвестная вещь. Но чтобы сделать телеканал безупречным проектом, надо поставить его в парадоксальные условия.
Например, в такие, когда акционеры не могут поменять главного редактора. Вот тогда проект безупречен, и в Большой Игре вы выходите на новый уровень.
Когда Альфред Кох пришел отбирать у Гусинского его медиахолдинг и его телеканал НТВ, многие журналисты уволились. А режиссер Вера Кричевская и телеведущий Леонид Парфенов остались. И сделали телеканал действительно значительно лучше, профессиональнее, интереснее и независимее, чем при Гусинском.
Они сделали блестящий телеканал, у которого имелся только один изъян: про него было известно, что из этого проекта авторов можно выкинуть, на их место придут другие и проект будет существовать. Это было известно, потому что из проекта НТВ уже выкидывали авторов Гусинского, Малашенко, Киселева… Пришли Парфенов и Кричевская, проект продолжал существовать и стал даже лучше. Значит, можно выбросить авторов еще раз, и в третий раз, и в четвертый.
Потому что это был не проект Веры Кричевской и Леонида Парфенова под названием «Хороший телеканал». Это был проект Владимира Путина под названием «Уничтожить НТВ».
Потому что если бы всем проектам в Большой Игре давали названия, то большинство начиналось бы со слов «отнять» или «уничтожить». Потому что уничтожительные проекты в целом успешнее в Большой Рублевской Игре, чем созидательные. И прибыль приносят большую.
40. А Юля Шахновская каждый вечер смотрела, как отец уходит под землю, и с каждым днем становилась все грустнее. Началось с телефона. Однажды Юля заметила, что у отца появился второй сотовый телефон. Всегда был один, а тут вдруг второй, и номер Юля не знала. Еще через некоторое время у Василия Шахновского появился третий сотовый, а потом четвертый.
Так часто случается на Рублевке. Вам нужен телефон с номером, который знали бы все. Его нельзя менять. Никогда. И никогда нельзя отключать, даже в самолете. Потому что вы всегда ждете звонка по этому номеру, который все знают. Однажды по этому номеру может позвонить хороший знакомый. Или малознакомый, или совсем не знакомый вам человек. Он ничего не скажет по существу, только то, что надо поговорить. Потому что этот номер все знают, а раз знают, то, стало быть, слушают. Вы продиктуете номер второго вашего телефона, который никто не знает, и человек сразу перезвонит, пока не начали слушать и этот номер тоже. И скажет: «Беги!» Или: «Тебе предлагают сдаться», — и разъяснит условия сдачи. Или: «Тебе хотят помочь», — и сообщит кто, и условия, на которых будет оказана помощь. После этого разговора вы можете, в принципе, выкинуть сим-карту, потому что этот номер не является уже номером, которого никто не знает. И если вы стали персонажем чьего-то проекта под названием «Отнять… (что там у вас есть? компания? партия? семья? жизнь?)», то суток не пройдет, как и второй телефон будут слушать. Ибо проекты, начинающиеся со слов «отнять» или «разрушить», затевают серьезные парни, умеющие слушать мобильные телефоны и не видящие в прослушивании ничего зазорного.
А третий телефон вам нужен, чтобы на него звонил один-единственный человек. Какой-то очень важный для вас, которому номер этого телефона вы не послали эсэмэской и не продиктовали по телефону, а записали при личной встрече на бумажке, прикрывая локтем от телекамер, возможно, следящих за вами.
Если у вас есть второй очень важный человек, то тогда вам понадобится еще один телефон специально для разговоров с ним. А больше… Больше телефонов вам вряд ли понадобится, потому что даже и два очень важных человека, ради которых стоило бы заводить отдельные телефоны, — это уже огромное везение.
Юля ничего этого не знала. Ей становилось не по себе, когда она видела, что у отца сначала появился второй мобильный, потом третий, потом четвертый. А потом отец и вовсе взял обыкновение после ужина спускаться в подвал и проводить там по несколько часов. Лестницу, ведущую в подвал, было видно из кухни. Юля смотрела, как он спускается, и с каждым его шагом ей все сильнее казалось, что он тонет или проваливается в тартарары.
Лестница вела в подвальную комнату. Обыкновенный человек устроил бы там мастерскую: делал бы табуретки из палисандрового дерева, точил бы шахматные фигуры на токарном станке… Но Василию Шахновскому было не до хобби, и потому подвальная комната в его доме была пуста. А в конце ее была дверь и еще несколько ступенек вниз, и еще дверь, за которой стояли огромный бойлер, обеспечивающий дом теплом и горячей водой, электрический щит и газовый вентиль. И от бойлера в темноту уходил подземный лабиринт.
Дело в том, что поселок Яблоневый сад, в котором жили руководители нефтяной компании «ЮКОС», строился разом, одновременно все дома. Соответственно, одновременно прокладывались и коммуникации: газ, электричество, вода, канализация… Проложить коммуникации для всех и потом эти коммуникации обслуживать удобно было по единой системе подземных тоннелей — просторных, круглых, в полтора человеческих роста. Они были похожи на тоннели метро, только делались из какого-то специального бетона высшей марки, который идет на строительство военных бункеров. И этими тоннелями соединялись между собой дома Ходорковского, Лебедева, Невзлина, Брудно, Шахновского. Поначалу, когда модно было на Рублевке устраивать в подвалах тир, был в одном из тоннелей и тир. Когда там стреляли, Юля и другие дети, игравшие над самым тиром, не слышали выстрелов. Потом тир забросили, и пару лет в подземелье вообще никто не заходил.
Теперь тоннели пригодились снова. Каждый вечер руководители ЮКОСа шли по тоннелям друг к другу, садились на бетонные ступеньки и принимались обсуждать дела — как отбиться от налоговых претензий? как защитить Платона Лебедева от ареста? надолго ли закроют? что сказал человек в Кремле? что сказал человек в правительстве?
Они спускались сюда, потому что их телефоны слушали. Даже разговоры на кухнях слушали. И разговоры во время прогулок в парке. Вокруг поселка стояли кагэбэшные фургончики с чувствительной прослушивающей аппаратурой. И люди спускались в подземелье. Миллиардеры…
Чувствуете верный признак успешного проекта? Встреча миллиардеров (общеизвестная вещь), но происходит не в Лакшери-отеле и не в доме приемов, а в подземных канализационных тоннелях. Кроме того, к проекту прикоснулся верховный властитель, прикоснулся именно так, как надо, — знал, что компанию собираются разорить и отобрать, высказывался против, но не смог (или не захотел) остановить процесс. По всем признакам проект «Отнять ЮКОС» должен был получиться успешным, только Ходорковский, Лебедев, Невзлин, Шахновский, Брудно не были его авторами, а были персонажами. Ты ничего не можешь сделать, если ты персонаж. Остановить проект может только автор. Максимум, на что способен персонаж, — это исчезать, прятаться, путать следы, затягивать… Как можно дольше затягивать проект в надежде, что тот перестанет приносить авторам прибыль и начнет авторов разорять. Что начальники ЮКОСа и пытались сделать в подземелье — прятаться, запутывать следы и тянуть время.
41. Едва ли не главная проблема миллиардеров, прятавшихся в катакомбах, заключалась в том, что они не могли сдаться, даже если бы и захотели. Один из них был не просто человеком, он сам был проектом. Ты не можешь закрыть проект, если этот проект — ты сам, Михаил Ходорковский.
Я не знаю, сознательно ли Ходорковский путал разные виды своей деятельности. Понимал ли он, что если не разделять свои проекты, а перемешивать их и замыкать друг на друга, то каждый перестает быть сам по себе и проектом становишься ты сам, человек, который…