Они дорогой, словно по уговору, не говорили ни слова, предчувствие чего-то страшного тяготило обоих. Но вот едва миновав большой туннель, пробитый на шоссейной дороге, они с ужасом увидели, в какой-нибудь сотне шагов от себя, но гораздо ниже, страшную картину крушения.
Броситься вниз по едва доступному скату скалы было для обоих делом одного мгновения и, в несколько прыжков оба очутились на загроможденном обвалом и обломками поезда железнодорожном пути.
Первая попавшаяся им знакомая личность была бежавшая по рельсам Екатерина Михайловна, на ней, что называется, лица не было. Платье было оборвано, жидкие косички волос растрепаны, руки в крови.
– Вы одни? Одни?! – с испугом воскликнул Рубцов, бросаясь к ней.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Какое несчастие! Оh! Mon Dieu! Mon Dieu![О, Боже мой! Боже мой! (фр.)] – лепетала дама, ломая руки.
– Но где же Ольга Дмитриевна? Где она? Где? – настаивал Рубцов, чувствуя, что у него выступает холодный пот на лбу.
– Оля, бедная, несчастная Оля!.. – взвизгнула, приходя в себя, несчастная Екатерина Михайловна. – Не знаю, не знаю!..
– Но где вы сидели? В каком вагоне?.. Видели ли вы ее после крушения?..
– Ах. и не спрашивайте! Ничего не помню!.. Mon Dieu! Mon Dieu!..
– Но где вы сидели? Откуда, из какого вагона вышли – из этих или из этих?
Рубцов указал сначала на кучу разбитых обломков под откосом, затем на стоящие еще на пути вагоны.
– Не помню, не помню! У меня всю память отшибло. Ольга, бедная моя Ольга!.. Да, да, я вспоминаю, мы были в этом вагоне, она лежит там! – заговорила достойная дама, перемешивая свою речь русскими и французскими восклицаниями, и указала пальцем на вагон, нависший над пропастью.
– Туда, скорей туда! – воскликнул Рубцов и, прыгая с обломка на обломок, с камня на камень, с ловкостью кошки добрался до вагона, но попасть в купе, из которого теперь доносились чьи-то стоны, было немыслимо.
Дверь купе была в трех аршинах от земли и на самом краю обрыва. Не было никакой возможности без лестницы добраться до окна.
Капустняк мигом смекнул в чем дело и, быстро став в позу гимнаста из цирка, жестом показал атаману на свои плечи. Этого было довольно, Рубцов, очевидно, проделывавший этот маневр десятки раз, быстро забрался к нему на плечи и, схватившись теперь за проножку вагона, на мускулах поднялся до двери и взглянул в окно.
– Сюда, скорее сюда, – быстро и радостно заговорил он, видя, что молодая девушка жива, но в полном изнеможении полулежит на диване и стонет.
– Мужайтесь, я спасу вас, – скорее сюда, сюда к окну!
Ольга ободрилась, услыхав знакомый голос, и сделала движение, чтобы приблизиться к окну, но силы снова оставили ее, и она в изнеможении упала на подушки дивана.
Рубцов сделал отчаянное усилие, чтобы пробраться внутрь вагона через окно, но оно было слишком узко для его массивной фигуры. Он попробовал отворить дверь, но покосившиеся во время столкновения стенки вагона прищемили дверь, она не открывалась, не смотря на все усилия.
– Ольга Дмитриевна, сюда, ради Бога, сделайте хотя шаг к окну, чтобы я мог схватить вас за руку! – в отчаянии твердил Рубцов, которому Капустняк уже несколько раз замечал, что готовится новый обвал скалы как раз против повисшего вагона.
– Ольга Дмитриевна, ради всего святого, один шаг, одно движение, или все погибло! – крикнул с отчаянием в голосе Рубцов, и, казалось, этот беспомощный крик пробудил Ольгу от охватившего ее состояния бессилия. Она снова повернула голову к окну, собрала остаток сил и передвинулась по дивану на аршин[0,71 м.] ближе к окну.
– Берите, берите меня, больше не могу! – простонала она и протянула руку по направлению Рубцова,
Этого жеста было достаточно, чтобы спасти ее. Обладавший громадной силой, атаман сделал невероятное усилие и, просунув голову и плечи в окно вагона, схватил руку девушки у самой кисти. Тогда медленно и осторожно, чтобы не причинить ей боли, он притянул к себе её гибкий стан и, после невероятных усилий, несколько раз давая отдых несчастной девушке, вытащил ее из окна вагона и бережно передал дожидавшемуся внизу Капустняку.
Было как раз время: едва Рубцов, передав спасенную, спрыгнул с вагона и вместе с товарищем, несшим девушку, добрался до нетронутого крушением пути, как начался медленный обвал покачнувшегося утеса. Огромный кусок скалы медленно съезжал с обрыва, но с каждой секундой движение его ускорялось, и через минуту страшный треск прокатился грозным эхом по горам, и громадный столб пыли поднялся из-под откоса. Двух вагонов, нависших над пропастью, как бы не бывало – они исчезли в обрыве, засыпные и изломанные осколками камней обрушившейся скалы.
Масса публики, наехавшая из Монте-Карло к месту крушения, была свидетельницей геройского подвига Рубцова, спасшего молодую девушку. Когда он появился среди неё, неся спасенной на руках, в толпе раздались шумные рукоплескания. Многие подбегали, желая пожать ему руку.
А Ольга, между тем, лежала в каком-то забытьи и губы её шептали бессвязные слова. Она была в бреду.
Глава XIIIСыщик
Бережно усадив, или, вернее, уложив молодую девушку в коляску, Рубцов послал Капустняка на поиски за Екатериной Михайловной, которая, смятая и оттертая толпой народа, сбежавшегося теперь к месту крушения, пропала из виду.
Не дождавшись возвращения своего подручного, атаман приказал кучеру ехать обратно, по возможности осторожнее, так как каждый толчок причинял большие страдания раненой и через полчаса доставил ее в лучшую гостиницу, у самой подошвы скалы, на которой возвышается «Дворец игры».
Отель «Красивый берег» был наполовину пуст, так как весь играющий и веселящийся мир теснится в отелях, расположенных вокруг царства рулетки, и сам хозяин с необыкновенной предупредительностью встретил прибывших. Весть о крушении и сильно преувеличенное число жертв катастрофы, уже достигла и «Condamine», части города, где помещался отель, и все обитатели, не успевшие добыть экипажей, чтобы отправиться к месту крушения, высыпали на крыльцо и к балконам, чтобы увидать первых жертв страшного несчастия.
Две сердобольных дамы, из общества, тотчас же приняли Ольгу Дмитриевну на свое попечение, и молодая девушка уже почти пришедшая в себя, была на руках перенесена в прекрасное помещение, взятое Рубцовым на её имя.
Итальянец, доктор из Милана, застрявший, вследствие сильного проигрыша в рулетку, в отеле и ждущий присылки денег, тотчас же предложил свои услуги, и, после подробного осмотра, заявил, что серьезных повреждений нет, но, что вследствие удара в голову чем-то тяжелым, может оказаться сотрясение мозга и что больная должна пробыть в абсолютном покое, по крайней мере, целую неделю.
– Бога ради, доктор, не таитесь от меня, – с дрожью в голосе спросил Рубцов, кладя в руку доктора пять наполеондоров, – опасна?
– Сегодня сказать ничего не могу… Если в ночь не начнется тошноты и рвоты, значит, потрясение не коснулось мозга, а если эти симптомы покажутся… Тогда…
– Что тогда?.. – нервно спросил Рубцов.
– Тогда уповайте на милосердие Божие.
– Разве от сотрясения мозга нет спасения… разве всегда следует смерть?..
– Смерть не всегда, но сумасшествие очень часто… Впрочем, я не теряю надежды, пациентка в памяти и дурных симптомов пока нет… Компрессы, компрессы и главное – спокойствие!
Нотка уверенности слышалась в голосе доктора. Он также к сердцу принимал положение молодой девушки и, кроме того, заметя щедрость Рубцова, тотчас сообразил, что если за один осмотр он дал ему пять наполеондоров, то сколько же даст за спасение? А с этими деньгами так легко сорвать банк в рулетке.
Обе дамы, уложившие в постель молодую девушку, так и остались в её комнате сиделками. Это были несчастные жены, зарвавшихся игроков, последовавшие за мужьями в эхо царство игры, и теперь, целыми днями ожидающие своих благоверных, проигрывающих последние крохи состояний в игорном вертепе.
Наконец, больше чем через час, Капустняку удалось доставить Екатерину Михайловну к отелю. Она всю дорогу то плакала и истерически всхлипывала. Французские и русские восклицания так и слетали у неё с языка. Оказалось, что при крушении она не потеряла почти ничего, деньги были на ней, а лучшие вещи и гардероб она отправила заранее, с пассажирским поездом. Ее только крайне беспокоило состояние здоровья племянницы, и Капустняк, как умел, старался ее успокоить.
Первым делом Екатерины Михайловны, войдя в номер, где в постели, под одеялом, уже лежала Ольга Дмитриевна, было броситься на колени перед кроватью и залиться слезами с неизбежными причитаниями на французском языке. Это делалось, разумеется, для тех двух дам, которые до её прибытия ухаживали за Ольгой.
Она хотела было броситься и расцеловать свою несравненную, божественную Олечку, но доктор, бывший свидетелем этой сцены, не допустил ее, сказав, что каждое волнение может быть гибельным для пациентки.
– Как, разве она опасна? О, я несчастная! – уже с неподдельным ужасом воскликнула достойная женщина, зная, что со смертью Ольги будущая перспектива жизни в Париже, и собственный салон, и триста тысяч, все рухнет безвозвратно.
Врач взял ее за руку и отвел в сторону.
– Бога ради, говорите потише, она в полном сознании… – Вы убьете ее!
– Что, опасна? Есть надежда? – с пытливым, испуганным выражением приставала она к доктору, и тот повторил ей тоже, что уже раньше сказал Рубцову.
– Для меня её смерть – смертный приговор, доктор! – шепнула достойная женщина, – спасите ее, и, клянусь вам, я озолочу вас!..
– Что вы, сударыня, что вы?! Это наш долг! – отстраняя даму, проговорил доктор, а у самого даже руки похолодели от волнения, при одной возможности получить солидный куш. Вот уже больше месяца, проигравшийся доктор не видит в своих руках даже золотого.
Уже по рассказу Капустняка, Екатерина Михайловна знала, что Ольга обязана своим спасением исключительно только молодому, русскому певцу и со слезами на глазах благодарила Рубцова за оказанную помощь.