– Ваше дело, братцы… шампанское мое сосите, ужины мои жрите, а в планы мои ни пальцем, ни носом!.. Поняли, черти, вы до этого еще не дошли… а не хотите, так и черт с вами!
Попойка началась.
Вернемся теперь к Клюверсу. Нещадно погоняя кучера, он быстро докатился до Ниццы и тут-то его ждал новый удар. Обе Крапивенцевы, и тетка, и племянница, выехали именно с тем поездом, который потерпел крушение. Их надобно было искать или среди убитых, или в Монте-Карло.
Проклиная свою неосмотрительность, Клюверс помчался обратно, сменив возницу, и около двух часов ночи возвратился в Монте-Карло. Ночью наводить справки было крайне рискованно, и Клюверс приказал полусонному привратнику прислать ему рано утром двух или трех комиссионеров, чтобы разослать их по всем отелям за справками.
Ночь он провел без сна, его все мучили и терзали кровавые видения. Заря еще чуть загоралась, когда он, уже совсем одетый, хотел, не дожидаясь комиссионеров, сам отправиться на поиски.
Кто-то стукнул к нему в дверь.
Клюверс, думая, что это пришел кто-либо из комиссионеров, присланных привратником, отворил дверь и тотчас же отступил в ужасе.
Пред ним стоял, в довольно растрёпанном виде, колосс Осинский, со шляпой на голове и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату, задвинул задвижку и пьяным, хриплым голосом сказал:
– Мille pardons, достопочтеннейший компатриот, всего на несколько слов!..
Клюверс инстинктивно бросился к постели и схватил револьвер, лежавший под подушкой.
Глава XVIПролетарий
– Не по чину гостя встречаете, Казимир Яковлевич! – с пьяным смехом отозвался Осинский. – В меня не стрелять, а награждать меня следует – ибо вестником спасения являюсь.
– Что такое? В чем дело? Как вы смели?..
– Не торопитесь, все по порядку, – отвечал Осинский и тяжело опустился в кресло. – Кто вы и кто я?.. Вы первейший, так сказать, миллионер в России, а я пролетарий, то есть, тоже первейший пролетарий во всей Российской империи… Вам есть хочется и мне есть хочется… Вот я пришел к вам и говорю: миллионер – накорми пролетария! Поняли?.. Ха-ха-ха!..
– Ступайте прочь! Вы пьяны! Я позову прислугу! – крикнул Клюверс, направляясь к звонку.
– Стой, шалишь… Никто еще Ивана Осинского лакеями не выпроваживал, а Иван Осинский многих, вместо двери в окно спускал… Ничкни, молчать, я говорить хочу!
Физическая сила была на стороне гиганта, Клюверс это очень хорошо понимал, и он решился до конца выслушать слова проходимца.
– Что же вам от меня угодно? – спросил он гораздо мягче.
– Л’аржанов, и больше ничего… милостивый государь мой, а взамен обещаю вам молчание – гробовое… Буду нем, как могила!..
– В чем дело? Какое молчание? Я вас не понимаю! – воскликнул удивленно Клюверс.
– Насчет нечаянной встречи сегодня ночью в темной аллее…
– Что вы городите!.. Какое мне дело до всякого самоубийцы!..
– Вот оно и само собой выяснилось, дельце-то!.. – со смехом прервал его Осинский. – Вы изволите говорить: самоубийство, а я осмелюсь доложить вам, что со мной таиться вам нечего… а уж и ловки же вы, батенька, петельки-то накидывать, в Сибири, что ли, научились? Да ведь как ни писку, ни стону!.. Молодец, исполать!..
По мере того, как говорил Осинский, Клюверс терял свою самоуверенность.
– Я вас не понимаю, что вы хотите сказать? – горячился он, чтобы скрыть свое волнение.
– Опять говорю, что вам предо мной нечего скрываться – пошалили, ну и ладно, ведь, кроме меня, других свидетелей нет… а я человек добрый… Ну что мне за выгода показывать следователю, что я встретил недалеко от трупа убитого, некоего господин Казимира Клюверса, что этот Клюверс миллионер, что не мешает ему быть в сильном подозрении, по целому ряду преступлений, что убитый – известный агент сыскного отделения, и что ему было поручено проследить за Клюверсом в Париже!.. Отсюда до формального обвинения… а тем более до привлечения к следствию один шаг!.. Задержат здесь, наведут справки в Питере…
Клюверс чувствовал, что у него холодный пот выступает на лбу и нервная дрожь охватывает все его существо. Хитрый шантажист, так ловко сумел пользоваться обстоятельствами, что, в случае его заявления, крупный скандал был неотвратим. Казимир Яковлевич мигом смекнул это… Он был невинен в смерти агента, но прошлое его было такое, что страшно было позволять в нем рыться полиции. Иного выхода не было, как купить молчание шантажиста. Он решился.
– Сколько? – произнес он твердо.
На этот раз даже сам Осинский смутился. Он не ожидал такой скорой и легкой победы.
– Давайте больше… лишнего не возьмем! – улыбнулся он своей скверной улыбкой голодного волка.
– Пять и ни гроша! – твердо проговорил Клюверс.
– Двадцать пять и ни копейки! – таким же тоном отрезал Осинский и сам пожалел, что сказал мало, с языка сорвалось.
– Сказал пять – ни гроша больше! – отозвался миллионер…
– Никак нельзя – себе дороже, – продолжал улыбаться шантажист: – вы только подумайте, ведь этакого случая сколько лет приходится ждать, опять расходы… Никак нельзя. Да мне здешнее управление игры дороже заплатит, чтобы вас привлечь… потому им надо оправдаться в общественном мнении…
– Но, ведь, это грабеж! – горячился Клюверс…
– А все-таки не удавочка, и не мертвая петля! – ехидно смеялся Осинский, который все больше и больше убеждался, что убийца сыщика, действительно, Клюверс.
Миллионер чувствовал, что он задыхается. Эту возмутительную сцену надо было кончить возможно скорее, и бежать, бежать из этого вертепа. Он быстро достал чековую книжку на Делакроа в Ницце и, написав чек, подал Осинскому.
– Надеюсь, что теперь вы оставите меня в покое? – проговорил он нервно.
– Mille pardons [Тысяча извинений (фр.)], эта бумажечка в моих операциях курса не имеет, потому что пока я приеду в Ниццу, вы на телеграф, и меня, раба Божьяго, цоп, и в участок. Покорно благодарю. По-моему, – аржан сюр лё визаж [Букв. – деньги на лицо. Пер. – представьте деньгами]. Наличных, государь мой, иных не признаю.
– Но откуда же мне взять? Я не вожу с собой таких сумм.
– А вы поищите, может быть английские банкнотики водятся, мы и ими не побрезгуем…
Делать было нечего, Клюверс достал толстый бумажник и, отвернувшись от шантажиста, отсчитал две тысячи пятьсот фунтов и подал ему. Тот принял их кончиками пальцев, словно делая одолжение, и только сунул в карман, быстрым как молния движением и, приподняв на голове шляпу, пошёл к двери! Клюверс осмотрелся. Только что подписанного им чека на столе не было.
– Послушайте, где же чек? – воскликнул он в азарте.
– В сохранном месте, на груди моей, – со смехом отвечал шантажист и хлопнул по боковому карману.
– Но какое же вы имели право взять? – горячился Клюверс, – я все уплатил вам!..
– Какое право?.. Ха, ха, ха! – поворачивая свою лохматую фигуру грудью к нему, хохотал шантажист. – По праву сильного!.. Понял! Но ты успокойся, с твоим чеком я в банк не пойду… Стара штука!.. Адью, оревуар, дорогой компатриот…
И, деликатно шаркнув ножкой, Осинский исчез из апартамента.
Как дикий зверь, заметался Клюверс, по его уходе, в своих покоях, он стучал кулаками по столу, хватался за волосы, хотя, собственно говоря, сумма, уплаченная им шантажисту, ему, имеющему миллионный доход, не могла нанести особого ущерба. Но сознание того, что теперь он находится в руках какого-то проходимца, поставившего задачей ограбить его окончательно, доводила богача до бешенства. Инстинкт самосохранения говорил ему, что надо бежать, бежать сейчас, сию минуту, и под влиянием этого панического страха, он быстро побросал в чемодан свои вещи, наскоро расплатился и через час уже мчался обратно во Флоренцию, совсем позабыв и Ольгу Дмитриевну, и Екатерину Михайловну. Только там, в собственной вилле, близь Флоренции, окруженный громадной массой прислуги и телохранителей, он мог себя чувствовать совершенно спокойным относительно вторжения личностей, подобных Осинскому. * * *
Мы оставили Рубцова тотчас после нежданной встречи с Клюверсом, у самого входа во «дворец игры».
Шум и крики о помощи, раздавшиеся тотчас же из аллеи, увлекли к месту совершения преступления всю массу публики, а Рубцов, хорошо зная в чем дело, не пошел ей в след, но тотчас же направился к своему отелю в Кондамине, чтобы принять меры, на случай вторжения Клюверса к русским дамам.
Екатерина Михайловна еще не спала. Она теперь, вместе с двумя другими дамами, сидела в полутемноте, у постели больной и разговаривала шепотом. Доктор только что кончил вечерний осмотр, и радостный и довольный объявил, что опасность миновала, что сотрясения мозга нет, и, что покой – абсолютный покой, скоро восстановит силы молодой девушки. Он встретился с Рубцовым на лестнице и объявил ему тоже эту радостную весть.
Рубцов просиял. Словно тяжелый камень свалился у него с души, и он, пожав с жаром руку эскулапа, всунул ему, несмотря, какой-то банковый билет… Доктор чуть не запрыгал от радости, ощупав щедрую подачку, и тотчас же направился к казино, чтобы поставить несколько золотых в рулетку…
Но на этот раз ему не удалось играть. По дороге ему встретилась процессия, несущая тело убитого агента в полицейский пост. Знакомый местный врач, узнав в толпе коллегу, просил его присутствовать при вскрытии, и любопытство взяло верх над страстью к игре. Доктор не пошел в казино.
Рано утром, едва проснувшись, Рубцов бросился на поиски за Клюверсом… Но все его комбинации пропали даром. Миллионер уехал с первым же поездом… Очевидно, что-нибудь испугало его. В большом недоумении вернулся он домой, и целый день никуда не выходил, боясь новых неудачных встреч. Ближе к вечеру портье принес ему телеграмму. Она была от Капустняка и составлена крайне непонятно, но Рубцов, зная ключ, тотчас же прочел следующее:
«Я на службе у Клюверса. Подробности письмом».
– Молодец, люблю за обычай! – воскликнул атаман.