Увидев вошедшего итальянца, достойная дама тотчас под благовидным предлогом, выслала своих слуг и в ту же минуту итальянец подал ей с низким поклоном маленький конвертик. Быстро сорвав его, Екатерина Михайловна прочла следующие строки:
«Надеюсь, вы убедились, что я умею держать слово. Нам необходимо увидеться раньше, чем я явлюсь официально в ваш дом. Приезжайте сегодня же вечером во Флоренцию. Ѵia Рогte Rosso, № 19, кв. 3. Я буду вас там ждать. О. Д. скажите, что едете по делам.
Ваш К. К.»
Эта записка сильно встревожила достойную даму. Она, к тому же, была так утомлена дорогой, что с наслаждением улеглась бы в теплую постель, а тут скачи во Флоренцию на объяснение. Но делать было нечего. Господин Клюверс был не из тех, с которыми можно шутить, и она, скрепя сердце, решилась исполнить его желание.
– Нельзя ли поскорее добыть мне фиакр? – проговорила она, обращаясь к управляющему.
– Зачем же фиакр? – с удивлением переспросил итальянец, – три лошади, два экипажа и кучер ждут только ваших распоряжений.
– Ах, да, я совсем забыла, что мой доверенный купил и, лошадей, – поправилась дама. – Прикажите заложить купе.
– Оно уже готово у крыльца, – с поклоном доложил итальянец.
И Екатерина Михайловна через несколько минут катилась, на мягких резиновых шинах собственного экипажа, во Флоренцию, хотя и недовольная в душе слишком большою поспешностью Клюверса, но, вместе с тем, многое ему простившая за уменье делать дело en grend [широко (анг.)].
Робко позвонив в указанный номер квартиры, на дверях которой виднелась медная доска с надписью: «Контора адвоката Франсони», Екатерина Михайловна была обрадована тем предупредительным приемом, который оказал ей Клюверс. Он целовал её руки, называл своей благодетельницей, давал слово никогда, ни при каких обстоятельствах не забыть ее, если только ей удастся уговорить племянницу выйти замуж за него, – словом, окончательно очаровал достойную даму.
– Понимаете, я имею честь просить у вас руки Ольги Дмитриевны, – закончил свою речь Клюверс.
– Замуж?! – Это слово в первый раз было произнесено Клюверсом, и крайне обрадовало Екатерину Михайловну. Теперь задача её упрощалась до последней степени. Могла ли её Олечка, эта наивная бесприданница, отказать такому удивительному жениху, как Казимир Яковлевич. Конечно, она не дала и заметить Клюверсу своей радости, но со своей стороны, поклялась помогать его планам всеми силами…
– Она у меня, конечно, немного своеобразна, но я уверена: что мне удастся убедить ее, – говорила она жениху: – за это я уже берусь… И надо отдать справедливость, с каким вы вкусом сумели отделать нашу виллу. Олечка все любуется и не может налюбоваться…
– О, если бы видели мою виллу Амальфи! – с увлечением воскликнул Клюверс. – Вы бы подумали, что это волшебство, и представьте, я обязан всем этим одному американцу господину Боль, он просто маг и чародей!..
– При ваших миллионах, всякий станет чародеем, – отозвалась достойная дама.
– Ах да, кстати, здесь ваш доверенный, господин Франсони, заготовил бумагу… насчет вашей виллы, разумеется, на случай вашей смерти… в животе и смерти Бог волен… Вам только надо ее подписать, – сказал Клюверс и подал акт, переписанный на гербовой бумаге.
– Ах, Боже мой, я не взяла своего пенсне, я ничего прочесть не могу… – разахалась Екатерина Михайловна.
– О, это пустая формальность… Неужели же вы мне не верите? – строго, даже очень строго, заметил Казимир Яковлевич и подал перо.
Екатерина Михайловна вздрогнула. Она узнавала интонацию этих слов и, не читая, дрожащей рукой подписала бумагу.
– Надеюсь, вы мной довольны? – робко спросила она.
– Пока доволен, что будет дальше – увидим!.. Помните, что вы работаете для общей пользы – своей и вашей племянницы… а уж я в долгу не останусь.
Получив все необходимые инструкции, достойная дама через полчаса мчалась домой. Задача казалась ей теперь, так легка и удобоисполнима.
Глава XXIПредложение
Через день, когда дамы успели привести все в порядок на вилле и отдохнуть от дороги, Казимир Яковлевич, на правах старого знакомого, нанес им первый визит.
Он был чрезвычайно любезен, предупредителен, говорил, что он вполне счастлив, имея такое соседство, но как человек, помнящий приличия и боящийся, одним словом, испортить всю игру, не сделал ни малейшего намека на то, о чем говорил с Екатериной Михайловной и, просидев около получаса, не более, стал собираться домой.
Прощаясь, он чрезвычайно расхвалил вкус обеих дам, по убранству комнат и вскользь, мимоходом, заметил, что был бы очень польщен, если бы дамы удостоили его чести осмотреть его виллу и зимний сад.
– Что за прелестный человек этот Казимир Яковлевич! – не могла удержаться, чтобы не воскликнуть Екатерина Михайловна. – Десяточек бы мне лет с костей, право, влюбилась бы в него…
– Зачем ты себя так старишь, тетя?.. Ты еще так свежа и моложава… Тебе, ведь, нет и сорока лет… вот если бы ты вышла за него, как бы я была рада!
– Ты все глупости говоришь, Оля! Вспомни, ведь ты уже не девочка… – отозвалась с досадой Екатерина Михайловна.
– Почему же? Я не понимаю. Казимиру Яковлевичу лет пятьдесят, тебе нет сорока, вы бы составили чудесную пару… ну, полно хитрить, тетя, мне, кажется, он за тобой начинает ухаживать!..
Тетка ничего не отвечала. Она только безнадежно махнула рукой и вышла из комнаты. Нелепая идея, забравшаяся в голову Ольге, лишила ее возможности, при таком удобном случае, намекнуть о качествах Клюверса… Словом, Ольга и в мыслях не имела, что Клюверс бывает только для неё одной.
Дня через два Клюверс явился снова. За полчаса до обеденного времени, он привез билет на лучшую ложу театра «Перголя», в котором, в этот вечер, дебютировала в первый раз Марчелла Зембрих [Известная польская оперная певица]. Екатерина Михайловна с восторгом, Ольга несколько сдержаннее, но все-таки с удовольствием, приняли предложение, и Казимир Яковлевич, пообедав запросто вместе с дамами, вместе с ними отправился в театр.
До театра, пока Екатерина Михайловна одевалась, Клюверс, оставшись наедине с молодой девушкой, которая не хотела переменять туалет, хотел, было заговорить с ней о любви. Но на первой же фразе запнулся, сказал какую-то банальность, и умолк. Человек, достигший богатства и могущества, целым рядом тайных убийств и преступлений, шедший смело на всякую низость, робел и отступал пред беззащитной молодой девушкой. В её ясных, светлых глазах он читал себе беспощадный приговор. А между тем, её ослепительная, девственная красота до болезненности, до безумия поднимала его нервы. Он готов был всем пожертвовать на свете, чтобы только добиться обладания ею. И сам робел и терялся, едва оставался с ней наедине. Слова горячего признания замирали на его устах. Он чувствовал, сам чувствовал, что каждое его слово оскорбит эту чистую, непорочную душу, что раз это слово будет сказано, между ними исчезнут даже те полудружественные отношения, которые ему удалось завести ценой таких усилий. Он сознавал, что раз это слово произнесено, оно должно испугать, насторожить Ольгу Дмитриевну, заставить ее опасаться повторения, а этого более всего боялся миллионер!
– Вы что-то начали говорить… я вас слушаю? – с улыбкой заметила Ольга, когда Клюверс после неловкой фразы внезапно умолк.
– Я человек не светский, Ольга Дмитриевна, так говорить, как говорят в салонах, не умею, – стараясь взять нотку искренности, проговорил миллионер: – всю жизнь я прожил в Сибири, далеко от центров, с людьми, которые скорее похожи на зверей. С ними и сам чуть ли не в зверя обратился.
– Ну, по вам этого не видно… вы всегда такой вежливый, учтивый, предупредительный. Если все у вас в Сибири такие, мне кажется, я бы полюбила эту страну.
– Ольга Дмитриевна! – быстро заговорил Клюверс… Вы сказывали такую фразу, которую я никогда не забуду. Благодарю вас, благодарю вас!
– Но за что же? За что же? Я вам отдаю только должное. Мне тетя всегда указывала на вас, как на пример благотворительности, вы всегда и во всем стараетесь доставить тете и мне всевозможные удовольствия… Наконец… Она замялась.
– Наконец… что же наконец?.. Умоляю вас, оканчивайте вашу фразу!
– Наконец… все, начиная с тетушки и кончая нашим управляющим, без ума от вас… Значит, в вас что-нибудь есть… впрочем, не осудите, я такая глупая, говорю, что взбредет на ум…
Она засмеялась и вскочила со своего места.
Но уже было поздно. Клюверс успел схватить ее за обе руки и страстно поцеловал их…
– Говорите, говорите, продолжайте, умоляю вас, заклинаю вас!.. – глаза его горели страстным огнем…
Ольга чуть не вскрикнула от неожиданности нападения, но быстро вырвала руки и отбежала в другую сторону комнаты. Казимир Яковлевич хотел броситься за ней, но в эту минуту в дверях показалась Екатерина Михайловна, разодетая и убранная как на бал…
Объяснение, так удачно веденное, приходилось отложить до другого раза. Мысленно проклиная несвоевременное появление достойной дамы, Клюверс должен был весь вечер играть комедию и, сидя в углу ложи, сзади дам, слушал певцов и певиц, когда он отдал бы все их рулады, арии и пиччикато [Пиццика́то – приём игры на смычковых инструментах, когда звук извлекается не смычком, как обычно, а щипком струны] за одно слово из уст Ольги Дмитриевны.
Молодая девушка, изумленная и сконфуженная поцелуями Клюверса, сначала хотела рассказать тетке про его дерзость, но потом успокоилась и решила, что сама была виновата, сказав, может быть, лишний комплимент в адрес миллионера.
– Он такой забавный, на него и сердиться нельзя! – решила она, наконец, и к концу оперы, в антракте, весело болтала со своим спутником. Тот был на седьмом небе блаженства и решился на следующий же день сделать формальное предложение. Он принял за чистую монету любезность, сказанную ему молодой девушкой, и хотел «ковать железо, пока оно горячо».
Вечером, после театра, у тетки был интимный разговор с племянницей. Екатерин