Кто был он – она не смела и подумать. Страшные слова Клюверса еще звучали в её ушах. Атаман разбойников, каторжник!.. Она с ужасом гнала прочь эту страшную мысль, а между тем, что значит эта мистификация, что значит этот мнимый плантатор, являющийся её помощником, и бесспорно русским? Что значит этот долгий маскарад? Эти страшные, мучительные вопросы теснились в болезненно настроенном воображении несчастной, сводили ее с ума.
– Где она? С кем она? – в сотый раз подступал роковой вопрос, пока длилось тягостное молчание.
– Куда же теперь, Василий Васильевич? – тихо спросил Капустняк, когда фиакр загромыхал уже по мостовой города.
– Сейчас в отель, а чем свет и дальше.
– Дальше?! – вопросительно проговорил Капустняк. – А как же документы Ольги Дмитриевны?
– Да, правда, без документов на русской таможне беда, а явиться нелегальной, без вида, избави Господи, – после раздумья произнес Рубцов.
– Ольга Дмитриевна, – вдруг отнесся он к молодой девушке: – прежде чем предпринять что-либо, скажите, хотите ли вы вернуться к Екатерине Михайловне?
– Нет, нет, ради Бога только не к ней! – воскликнула с ужасом молодая девушка.
– Но куда же?.. Есть ли у вас родные, близкие?
– Да, есть, то есть были… была бабушка… но она так…
Девушка замялась.
– Досказывайте, Ольга Дмитриевна, теперь каждая секунда дорога.
– Она очень бедна, живет пенсионом… Я буду ей в тягость…
– О, в таком случае, не беспокойтесь!.. Это дело пустое. Еще один вопрос, – радостно перебил ее Рубцов. – Хотели бы вы остаться у неё?..
– Конечно, разумеется… она меня так любила.
– Где она живет?.. В России?..
– Да, да, в Петербурге… я знаю адрес…
– Вот и прекрасно… Теперь еще вопрос, и вопрос важный: верите ли вы мне настолько, чтобы довериться на несколько дней безотчетно?.. Клянусь вам, я использую все меры, чтобы избежать преследования Клюверса, который теперь будет, очевидно, мстить нам.
При имени Клюверса с молодой девушкой снова сделалась нервная дрожь…
– Верю, верю, только спасите, защитите от этого злодея! – в испуге говорила она. – Делайте со мной что хотите. Я вам верю, горячо верю…
В это время Капустняк, безмолвный свидетель этого разговора, стукнул в окно кучеру и быстро выскочил из экипажа.
– Куда ты? – воскликнул Рубцов в изумлении.
– А за документами – без них нельзя. Только и ты, брат, не зевай, через два часа идет курьерский на Венецию-Вену. Жди меня на вокзале с документами. Если не буду, летите в Вену – там догоню. Адрес знаю…
Не дожидаясь ответа, Капустняк исчез во мраке улицы и через несколько минут катился по той же дороге обратно. * * *
Достойная дама, устроив так ловко похищение племянницы, вернулась домой вполне довольная. Клюверс дал больше, чем обещал, и она сияла, но помня, что надо доигрывать роль, едва фиакр остановился у подъезда, подняла крики на весь дом, требовала сию минуту полицию и жандармов, кричала, что утром поедет к префекту, что будет телеграфировать самому королю… Словом, финал похищения был разыгран блистательно.
К часу ночи достойная дама успокоилась и уже была готова ложиться спать, как вдруг стук остановившегося фиакра, у подъезда, привлек её внимание, и лакей подал ей карточку, на которой стояло:
Господин Бооль.
А ниже карандашом было написано по-французски: «По делу К. Я. Клюверса».
– Проси, проси, скорей проси! – засуетилась достойная женщина, набрасывая на плечи роскошный плюшевый халат и поправляя перед зеркалом волосы. Она уже несколько раз слышала от Клюверса, что господин Бооль его главный поверенный и управляющий виллой.
Она быстро прошла гостиную, где ее уже дожидался посетитель. Он с достоинством истого янки раскланялся достойной даме и, коверкая на английский лад французские слова, заявил о том, что послан господин Клюверсом по очень важному и щекотливому делу.
– Он не мог выбрать лучшего доверенного, – с грациозной улыбкой отвечала достойная дама: – но в чем же дело?..
– Господин Клюверс просил меня немедленно ехать к вам и просить вас передать документы одной известной вам особы, в судьбе которой господин Клюверс принимает такое живое участие…
– Ах, в самом деле, я и забыла передать документы, – разахалась дама: – возможно ли так забыться…
– О, – протянул господин Бооль: – время терпит, но ваш греческий священник не хочет иначе контракт писать.
– Как, значит, дело уже улажено?.. Улажено? – в величайшем восторге допытывалась дама.
– О, будьте спокойны, господин Клюверс, когда начинает какое-либо дело, он доведет его до конца, – двусмысленно отвечал господин Бооль: – но я вас прошу поторопиться!..
– О, сейчас, сейчас, я отобрала их еще утром и, представьте, забыла передать… Я такая беспамятная!.. – извинялась достойная дама, и, вынув из рабочего ящичка конверт с документами Ольги Дмитриевны, подала его Капустняку.
– Скажите мне, ради Бога, что она, что моя Олечка, не очень плакала?.. – с притворным участием допрашивала Екатерина Михайловна. – Она счастлива, неправда ли?..
– Вы и сами в этом убедитесь, сударыня, завтра утром. Господин Клюверс просят вас на завтрак.
С этими словами господин Бооль, флегматично спрятав конверт в карман, отдал поклон и вышел из комнаты.
За десять минут до отхода курьерского поезда на Венецию, Капустняк передавал этот конверт Рубцову, успевшему занять купе первого класса. Тот просто изумился нежданному успеху предприятия.
– Ну, иди, садись, дорогой расскажешь!.. – торопил он своего друга.
– Расскажу только не сегодня и не здесь, а через десять дней и в Петербурге.
– Как, ты, остаешься? – чуть не вскрикнул Рубцов: – возможно ли?
– Зачем же вам мешать, – шепнул он чуть слышно: – концы надо попутать, Василий Васильевич, – добавил он уже громко: – а то с Клюверсом шутить опасно!
– Ну, с Богом!.. Прощай, нечего делать! Еще спасибо да какое!.. – проговорил Рубцов, и приятели обнялись.
Раздался третий звонок, Рубцов вскочил в купе. В окне мелькнуло прелестное личико Ольги Дмитриевны. Ей хотелось проститься с тем, кто так усердно помогал её спасению, но его уже не было… Он сам чувствовал неодолимое влечение к этому дивному созданию и отчасти для того оставался во Флоренции, чтобы не растравить сердца созерцанием чужого счастья.
Поезд умчался.
Рано утром нарядная, расфранченная, Екатерина Михайловна входила на веранду виллы Амальфи. У порога ее встретил дворецкий и с низким поклоном объявил, что Казимир Яковлевич так болен, что не может никого принять,
– Я знаю, какая, какая это болезнь, – с улыбкой проговорила достойная дама: – меня-то он уж наверно примет, он приглашал меня сегодня утром.
– Не знаю, что и доложить вашему превосходительству, извольте хоть у них спросить, – отозвался почтительно дворецкий, указывая на трех знаменитейших докторов Флоренции, показавшихся из дверей.
– Бога ради, что с сеньором Клюверсом? – в страшном испуге проговорила достойная дама, бросаясь к знакомому доктору сеньору Парали. – Он болен?!
– Сеньор Клюверс так опасно болен, что я и мои коллеги сочтем за величайший успех медицины, если нам удастся отстоять его жизнь.
– Но, Бога ради, что с ним? Что с ним?! – переспрашивала достойная дама, чувствуя, что ноги изменяют ей.
– У синьора Клюверса этой ночью был нервный удар!.. Но, по счастью, я приехал вовремя, иначе я не ручался бы ни за что! Поклонившись перепуганной даме, доктор гордо пошел с веранды.
– А племянница моя, а моя дорогая Ольга, она где? – совсем обезумев, твердила Екатерина Михайловна.
– Их нет-с, ваше превосходительство.
– Как нет? Где же она? Где же она?
– Их похитил разбойник Рубцов! – таинственно доложил дворецкий.
Достойная дама взвизгнула и упала в обморок.
Глава XVIЭмигрант
Быстро мчался курьерский поезд железной дороги, на котором бежали Рубцов и Ольга Дмитриевна.
В купе кроме их двух, никого не было. Фонарь, вделанный в потолок вагона, бросал странный, колеблющийся свет на предметы.
Почувствовав себя одинокой, как бы оторванной от всего мира, с глазу на глаз с молодым человеком, которому доверяла, но которого, вместе с тем, боялась, Ольга Дмитриевна инстинктивно прижалась в самый отдаленный угол купе и закрыла глаза.
Все, что произошло с ней со вчерашнего дня, казалось ей страшным, неотвязчивым кошмаром. Она хотела уверить себя, что это не более, как сон, но действительность стояла перед ней грозная, неотразимая. Она ясно чувствовала и толчки вагона, уносившего ее в невиданную даль, и пристальный взгляд этого человека, сидящего напротив…
– Кто он такой? Зачем судьба бросила его на мою дорогу? – в сотый раз эти вопросы вставали в её измученном мозгу… Но она все не решалась одним прямым, честными вопросом прояснить свое положение.
Рубцов, похитив молодую красавицу, блистательно вырвав ее дважды из величайших опасностей, теперь не знал, как приступить к разговору, к роковому объяснению, а он чувствовал, он сознавал, что объяснение будет, что оно неминуемо… И он готовился на бой с честной и не понимающей зла девушкой, словно на борьбу с опасным следователем и бесстрастным полицейским.
Сколько раз ему приходилось, во время его долгой, кровавой и темной карьеры, сбивать с толку самых ловких сыщиков, смущать самых проницательных прокуроров, и все ничего, – никогда он не чувствовал подобного волнения, как теперь, сознавая, что первый же разговор с молодой, неопытной девушкой будет для него страшнее допроса… что одно неуместное слово, одна неуверенная интонация, и он пропал, погиб невозвратно, и на этот приговор нет ни апелляции, ни кассации.
Он обдумывал каждое слово, каждую мелочь, и все-таки трусил за результат.
Последние слова Клюверса и, главное, неосторожная фраза Капустняка должны были пробудить подозрение в чистой душе Ольги Дмитриевны. А он боялся пасть в её мнении сильнее, чем смертного приговора. В первый раз в жизни он стыдился своего позорного прошлого, которым бывало, хвастался и перед судьями, и перед товарищами разбойниками-арестантами. Ему страшно было подумать, что вот-вот, сейчас эта милая, кроткая девушка спросит его: кто он? А у него не хватит храбрости и бесстыдства солгать еще раз, и еще раз, может быть в сотый, прикрыться чужим именем!.. Он боялся, что его голос дрогнет, что она заметит… и все пропало!..