– О, я вам верю, зачем, зачем?
– Чтобы ни малейшего сомнения не оставалось в вас больше… чтобы вы смело могли протянуть мне руку и позволили бы мне надеяться заслужить право просить руки вашей!
Рубцов сделал над собой величайшее усилие, голос его не дрогнул, девушка не заметила ни малейшей фальши в его интонации.
Ольга Дмитриевна взглянула ему прямо в глаза, её взгляд был ясен и светел, она не колебалась больше.
– Я вам верю! – сказала она задушевно и просто: – вот вам моя рука… я ваша!
Рубцов не выдержал: он как бешеный обнял молодую девушку и хотел расцеловать ее, но она одним словом, одним жестом остановила его.
– Умоляю вас, заклинаю вас, пока наш брак не заключен… пощадите меня!.. Мне страшно, мне невыразимо страшно!..
Рубцов опомнился.
– О, да, дорогая, чудная моя Ольга, – воскликнул он: – клянусь тебе, что не коснусь тебя рукой, пока ты сама не скажешь: я твоя… Но подумай, мне надо бежать и скрыться, я еще не прощен.
– Я готова идти за тобой на край света, но заклинаю сделай так, чтобы мне не было совестно других, самой себя!.. Пускай не здесь, пускай в какой-нибудь глухой, сельской церкви обвенчают нас, и я клянусь разделить с тобой и жизнь и смерть, и бедность и изгнание.
– Изволь, родная… будь готова… через час, через два, я заеду за тобой… с деньгами все можно сделать, а я не пожалею тысяч, чтобы назвать тебя своей… Напиши бабушке, чтобы не ждала тебя.
– Увы, мне писать не к кому, бабушка умерла вот уже полгода, и я одна на свете.
– Тем лучше! – воскликнул Рубцов радостно: – тем лучше. Я постараюсь заменить тебе все – и родных, и друзей!.. До свиданья, моя дорогая! Приготовься, я заеду за тобой, и мы поедем прямо к венцу!.. Бегу распорядиться и приготовиться. Теперь время горит. До свиданья, дорогая!
Рубцов быстро вышел из номера и почти бегом направился вдоль коридора. У дверей его номера ему встретилась человеческая фигура, он чуть не вскрикнул, узнав ее. Это был Капустняк.
– Ты здесь зачем? – шепнул Рубцов.
– На два слова! Необходимо! Они вместе вошли в комнату.
– Ну, выкладывай, что нужно? Время горит? – говорил атаман.
– Не венчаться же скачешь? – усмехнулся Капустняк.
– Именно, ты угадал! Говори, что нужно!
– Послушай, Вася, – начал Капустняк, стараясь придать голосу возможно больше задушевности: – много мы с тобой крови человеческой пролили, много душ загубили, много кандалов износили. Не принимай на душу нового греха, не губи непорочной, не губи Ольги Дмитриевны. Не пара она тебе, не пара голубка ястребу!
– Послушай, что же это ты с ума, что ли, сошел, что меня учить вздумал! – воскликнул, бледнея, атаман. – Да как ты смеешь становится на моей дороге!
– Слушай же и ты, Василий, говорю тебе в последний раз, – твердо продолжал Капустняк: – я сам люблю Ольгу Дмитриевну, и не позволю, чтобы ты надругался над ней, и потом, чтобы ее люди в грязь втоптали… Подумай, есть время, не нашими кровавыми, грязными руками брать ее за руку. Не дам! Не позволю!
Глаза Капустняка сверкали, лицо его было красно, очевидно он был под влиянием страшного возбуждения. Рубцов смерил его глазами. На пути достижения заветной цели становилось, вдруг, неожиданно, такое препятствие, которого он не ждал… Но Рубцов не был из породы людей, могущих отказаться от раз, намеченной цели.
– Руки прочь! – прошептал он грозно: – если ты осмелишься стать на моем пути, берегись, не посмотрю на побратимство… все забуду!..
– От своих слов не отступлюсь! – сверкнув глазами, отвечал Капустняк, и рука его опустилась за борт пальто, ощупывая нож. – Оставь Ольгу Дмитриевну, или одному из нас не жить!
– Так околевай же! – воскликнул Рубцов и с размаха ударил кастетом в лоб друга и товарища.
Капустняк, как подкошенный, упал на диван… Не было слышно ни криков, ни стона, смерть поразила его мгновенно.
– До утра не хватятся, а утром мы будем далеко! – проговорил сквозь зубы Рубцов, и, взвалив тело на собственную постель, закрыл одеялом, погасил лампу и запер номер на ключ. – А теперь марш за батюшкой и свидетелями!
Глава XXXIМолитва
К станции Варшавской железной дороги «Царское Село» подкатило двое саней, из одних вышло двое молодых людей, в одном из которых можно без труда узнать «француза», а из других выскочил Рубцов и тотчас же подал руку молодой, красивой женщине, плотно завернутой в теплую ротонду.
– Ну, вот, Оленька, мы и доехали, – заговорил Рубцов, высаживая свою спутницу: – вот так лошади, тридцать верст в два часа…
– Мы не опоздали? – спросила Ольга Дмитриевна.
– Еще бы минуточку и аминь! – сказал «француз»: – поезд проходит через десять минут. Вот и хорошо, что я торопил отца Алексея… а то ждать бы вам следующего поезда восемь часов. Хороша свадебная ночь.
«Француз» захохотал своим звучным, деланным смехом. Ольгу Дмитриевну немного покоробило от этого хохота.
– А вот и билеты, купе первого класса до Вильны, дальше не дают… Спасибо вам, господа. Скорей, Ольга, поезд подходит. – Рубцов подал обоим молодым людям руку и вывел Ольгу на платформу перед станцией. Медленно, изгибаясь словно громадная змея, полз длинный товаро-пассажирский поезд. Далеко разносилось пыхтение и фырканье паров столб искр летел ярким фейерверком из широкой черной трубы. Огромные фонари, словно глаза громадного чудовища, не моргая, глядели вперед. Наконец, поезд с грохотом подкатил к платформе.
– Станция Царское Село, – закричал кондуктор: – поезд стоит десять минут!
– Нет ли отделения первого класса? – спросил Рубцов и добавил: – три рубля на чай!
– Пожалуйте, весь вагон пустой! – с предупредительной улыбкой отвечал кондуктор, и, введя путников в коридор, отворил одну из дверей: – пожалуйте! Вам здесь будет спокойно.
Ольга вошла первая. Рубцов сказал что-то тихо сопровождавшим его молодым людям, и они тотчас же удалились из вагона.
– Помни, чуть что – телеграмму в Вильну, – шепнул вслед «французу» атаман.
Оба молодых человека соскочили на платформу и поезд тихо тронулся вперед.
Рубцов махнул им рукой в знак прощания и пошел к заветной двери купе, за которой была его дорогая Ольга, из-за обладания которой он вызвал на бой весь свет и, только несколько часов тому назад, обагрил свои руки кровью лучшего и вернейшего друга. Теперь она была его! Не дальше, как два часа тому назад, сельский священник повенчал их, самым законнейшим образом, конечно, за крупный куш. Бумаги их были в порядке, свидетели с ними; следовательно, в ответе быть не приходилось. По книгам теперь было отмечено, что повенчан дворянин Василий Голубцов на дворянке девице Ольге Дмитриевне Крапивенцевой, но что венчание было совершено не в урочное время, то есть после полуночи, то кто же бы это мог доказать? Диакон, дьячок и даже церковный сторож получили такие куши, что им доносить в консисторию было бы глупо, а других свидетелей не было.
Рубцов смелой рукой взялся за ручку дверцы, но она была закрыта изнутри. Он постучался, несколько секунд никто не отзывался, наконец, задвижка щелкнула, и Ольга отворила дверь.
Лицо молодой девушки было хотя весело, но все в слезах. В уголке, пришпиленный к высокой, бархатной спинке вагонного дивана, висел небольшой образок на золотой цепочке и маленький крестик.
– Ты плакала Оля, дорогая Оля? – с испугом спросил молодой, замечая слезы на чудных глазах жены.
– Я молилась, Вася, я молилась, чтобы Бог послал нам счастья, долгого, мирного, спокойного счастья! Вася, дорогой, мой, родной мой, встань здесь, рядом со мной, помолись! Это образок моей матери, я никогда не снимала его, он сохранит и защитит нас, Вася, милый, дорогой мой!..
– Я не умею молиться, Ольга, я не умею! – чуть проговорил Рубцов, чувствуя, что его душит и давит какое-то неизъяснимое волнение. Он чувствовал, что руки и ноги его отказываются служить, ему чудилось, что рядом с ним не она, его жена, его Ольга, но какая-то другая, неземная женщина, что она стоит вся в слезах, в каком-то сиянии. Он с ужасом взглянул на свои руки, и ему, при бледном свете вагонного фонаря, показалось, что они замараны в крови, в крови только что убитого друга! Он вздрогнул всем телом и, шатаясь, вышел в коридор.
– Вася, куда же ты? Умоляю тебя, заклинаю тебя, если ты, хоть сколько-нибудь меня любишь, если я хоть немного тебе дорога, иди сюда!.. Иди, дай я перекрещу тебя, как бывало меня крестила на ночь мать. Иди же сюда! – но он уже не слыхал её отчаянного призыва, он, как дикий зверь в клетке, быстро шагал вдоль коридора вагона. В голове у него пылало. Глаза налились кровью, а между тем, он чувствовал, что руки и ноги его коченеют!
Несколько раз он пытался остановиться и, бросившись в купе своей жены, стиснуть, смять ее в своих диких, безумных объятиях, но всякий раз какая-то невидимая, непреодолимая сила отбрасывала его от двери.
– Убийца-разбойник, и ангел! Ангел! – шептал он мысленно, и эта мысль заглушала все другие, как заглушает удар грома и вой ветра, и шум дождя.
– Разбойник и ангел! Разбойник и ангел! – гремело в его ушах на все лады, доводило его до исступления. Он сделал последнюю попытку ворваться в двери купе и уже отворил дверь, но, при виде Ольги Дмитриевны, жарко, на коленях молящейся и за себя, и за него, у него не хватило решимости идти далее… Одним движением сорвал он с себя дорожную сумку и бросил ее на один из диванов.
– Ольга! Дорогая, святая Ольга! – чуть прохрипел он в страшном нервном волнении. – Да, ты права, я страшный, нераскаянный грешник, молись, молись за меня! – и прежде чем могла молодая женщина подняться с колен, он захлопнул дверь и быстро побежал по коридору.
Он уже не останавливался больше и, дойдя до наружных дверей вагона, машинально распахнул их, выбежал на платформу, и, ни секунды не останавливаясь, бросился между буферами, прямо под колеса набегавшего вагона!!!
Томимая страшным предчувствием, Ольга бросилась в коридор вслед за мужем. Но было уже поздно. Она в ужасе видела, как он кинулся под поезд. Как громом пораженная, уп