Московскую географию Володя освоил паршиво, однако выезд на Рублевское шоссе все-таки опознал. Ехали долго, трижды останавливались у постов, а затем минуты две ждали у ворот, пока автоматчик проверял документы сначала у Василия Ефимовича, потом у водителя и у Евсютина, а потом еще созванивался с кем-то, прежде чем впустить «Волгу» на огороженную территорию.
Территория была зелена, игрива и при этом выдержана в английском духе, однако просматривалась и простреливалась насквозь из любой точки – дизайнер явно прошел спецкурс в Академии Генштаба. Толком осмотреться не удалось: «Волга» припарковалась в десятке метров за воротами. Василий Ефимович вздохнул и сказал:
– Дальше пешком, Володенька.
Володенька молча вышел и последовал за Фимычем по выложенной красивыми разноцветными камушками тропинке к увитому плющом особнячку. Пахло волшебно, как в ботаническом саду после грозы. Евсютин стоически продолжал воздерживаться от вопросов. Впрочем, кое-что он понял, и давно.
После очередной проверки документов и легкого, но умелого личного досмотра крупный парень с переломанными ушами проводил визитеров на второй этаж и сдал стоявшему за конторкой скучному мужику с типично секретарской физиономией. Тот обходительно поздоровался и сразу попросил войти в кабинет, расположенный за его спиной, и подождать буквально десять секунд. Интеллигентно, подумал Евсютин и, не успев посочувствовать секретарю, который вот так весь день и стоит за конторкой, вошел вслед за Василием Ефимовичем.
Кабинет был большим и не очень уютным – видимо, из-за слишком крупного овального стола, как солнышко лучами утыканного гнутыми стульями, которые плохо сочетались с зеленоватой кожаной мебелью у дальней стены. Впрочем, Евсютин старался не слишком сильно озираться, чтобы не оставить превратного впечатления о себе у грядущих поколений, который получат доступ к архивам наблюдений ФСО. Через десять буквальных секунд, обещанных секретарем, дверь в дальней стене рядом с огромной политической картой мира отворилась, и в кабинет знаменитой боцманской походочкой ворвался Олег Придорогин.
Володя сглотнул и на всякий случай встал смирно. Фимыч, наоборот, затянул:
– Здра-авствуйте, Олег Игоревич! – и с разведенными руками пошел навстречу президенту.
Неужели бросать через бедро будет, с некоторым испугом подумал Володя. Старый ведь уже. Или здесь так принято? Елки, а я кимоно два года не надевал, с последней аттестации. Переживания оказались напрасными: Василий Ефимович просто приобнял Придорогина, а тот похлопал его по спине и позволил увлечь себя к замершему Евсютину.
– Вот, Олег Игоревич, знакомьтесь, пожалуйста. Это Володя Евсютин, капитан, главный наш СМЕРШевец, понимаете, в Татарии. Из-за него над всей Татарией безоблачное небо, – сказал Фимыч почти без улыбки.
Придорогин протянул Евсютину руку, пристально и серьезно рассматривая Володю. Сейчас точно бросанет, обреченно подумал Евсютин и аккуратно пожал руку президента. Пожатие оказалось, как положено, крепким и, на счастье казанца, ни в какой бросок через пупок не перешло. Получилось даже веселее.
– Олег, – представился Придорогин все с той же серьезной миной.
– Я помню, – сказал Евсютин, увидел страшные глаза Василия Ефимовича и ойкнул: – Прошу прощения. Владимир. Рад встрече.
– Взаимно. Прошу, – Придорогин указал на так не глянувшуюся Евсютину кожаную мебель, отконвоировал гостей и безжалостно усадил их в пухлый диван, а сам устроился на очевидно жестком кресле и спросил:
– Чай, кофе?
Оба заказали чай, хотя Володя чудовищным усилием воли удержался, чтобы по привычке не сказать «Какава» или «Потанцуем». Тут же вошла миленькая женщина средних лет, толкавшая перед собой блестящую тележку, прикрытую жесткой белоснежной скатеркой. Володя ужаснулся было, что это первая леди за мужниными гостями лично ухаживают – про Придорогина и не такое рассказывали, – но с облегчением обнаружил, что нет, просто похожа.
Едва официантка удалилась, Придорогин сказал:
– Давайте, пока горячий, – и сам взял чашку.
Евсютин, который так толком и не успел позавтракать, нерешительно зыркнул на Василия Ефимовича. Тот невозмутимо наливал в свою чашку сливки из фарфорового сосудика. Пень трухлявый, трудно было хоть на что-нибудь в этой жизни намекнуть, подумал Володя, одновременно озабоченный тем, чтобы колени не поднимались выше плеч – мягко ведь, зараза. Он решительно взял чашку, попробовал – горячо, но не смертельно, и длинным глотком опорожнил ее, не оценив ни вкуса, ни запаха. Деликатно, не звякнув, поставил чашку на место и ожидающе посмотрел на Придорогина.
Тот тоже отставил чашку, потер руки и предложил:
– Докладывайте, капитан.
Зашибись, растерянно подумал Евсютин. Точно пристукну маразматика старого.
Старый маразматик успокаивающе похлопал Володю по руке и сказал:
– Володенька, как договорились – давай по своей тематике вкратце за весь период и особо – за последний месяц.
– Слушаюсь, – сказал Евсютин с облегчением, еще раз мельком подумал, какая же Фимыч скрытная крыса, и принялся докладывать.
Придорогин слушал очень внимательно, чуть наклонив голову набок и сцепив пальцы на колене. Прикладная психология, кажется, учила, что такая поза не слишком льстит собеседнику, но Володе было не до психологии, и даже не до прикладов. Сначала он ожидал подвоха – не чаем же его поить выдернули, должна быть какая-то подляна, – потому слова подбирал осторожно и аккуратно. И старался не шепелявить – водилось за ним такое. Потом расслабился, увлекся – тут Придорогин и встрял.
– А что же вы про Холлингсуорка не рассказываете?
Володя недоуменно помолчал секунду, потом сказал:
– Олег Игоревич, Холлингсуорк на нашем горизонте уже года два как не показывается.
– Правильно делает, – с короткой улыбкой заметил Придорогин. – Его так приложили, что теперь ему осталось только книжки писать, «Моя борьба за русскую демократию». Я так понимаю, Холлингсуорка именно вы вели и доказательную базу комплектовали?
– Зачем я? – совсем растерялся Евсютин. – Я так, опером был.
– Да ладно, опером, – сказал президент, глядя на казанца с неприкрытой симпатией. – Я же читал и ваши отчеты, и рапорта вашего начальства. Сработали классно. Это, если честно, образцовый уровень, хоть сейчас в учебник. Ладно, прошу прощения, что перебил. Продолжайте.
– Да уже практически все, – пробормотал Евсютин, чувствуя, как горят проклятые уши, и как Придорогин с Ефимычем прекрасно это видят.
– А резюме? – осведомился Придорогин.
– Резюме? Резюме такое. За последний месяц из-за обострения отношений Татарстана с федеральным центром намечается активность ряда разведок, в первую очередь американской и французской. Пока, по нашим данным, они используют дистанционные методы, однако не исключено резкое форсирование их деятельности в Поволжье. Но гораздо более серьезными представляются попытки международных исламских организаций воспользоваться сложившимся положением и укрепить свое влияние в регионе. В связи с этим я уже подготовил и направил нашим кураторам, – Володя глянул на Фимыча, тот благосклонно покивал, – ряд отчетов, в которых указал на смену тактики: теперь эмиссары действуют от имени не ваххабитов, а представителей традиционного для татар ханафитского мазхаба. При этом происходит подмена понятий – так что как бы мирные ханафиты в арабском прочтении становятся фундаменталистами покруче салафитов. Но еще раз при этом арабы негласно поддерживают отлучение нашей нефти от мирового рынка. Поэтому надеяться на серьезные пропагандистские успехи в любой точке России им, я думаю, невозможно. Это доказывают и собранные нами данные о настроениях как широких слоев населения и основных СМИ, с которыми у нас налажены тесные контакты, так и наиболее радикальных групп: элиты, националов и духовенства. Они ограничиваются как максимум риторикой, резких движений не делают и, как сказать… авансов никому не дают. Наверное, все.
– Все? Прекрасно, – сказал Придорогин голосом, ничего прекрасного не сулившим. – А в остальном, прекрасная маркиза. Ваххабиты, ханафиты, мы Европы не боимся. А то, что у вас под носом турецкая и американская сеть действует? Это бесплатно, без авансов?
– Какая сеть? – тихо спросил Евсютин.
– Агентурная сеть, сеть влияния, товарищ капитан. Фамилии, явки, пароли назвать? – вежливо поинтересовался Придорогин.
Евсютин молчал, лихорадочно пытаясь сообразить, в чем дело. Придорогин некоторое время давил его взглядом, потом аккуратно взял со стола чашку, понес ко рту, на полдороге передумал и со стуком вернул сосуд на место.
– Пол-европейского департамента ЦРУ! – рявкнул он. – Французы, немцы, турки, эстонцы, прости господи! Все шпионское поголовье вокруг Казани пасется, Магдиев на английском уже лучше, чем на русском говорит, скоро Госдеп свое представительство в Казанском кремле откроет, а мы ваххабитов боимся. У вас что, бородами все глаза затерло? – Придорогин воткнул бешеные зрачки в лицо собеседника.
Евсютин молчал. И не потому, что стеснялся спорить с начальством – просто поводов пока для спора не было. Можно, было, в принципе, напомнить, что сам Придорогин вслед за Путиным взлелеял жупел ваххабизма и умело сделал из пожилой саудийской доктрины, одной из многих, символ мирового терроризма. И только поэтому, честно говоря, Володя и его коллеги, которым все богословские разборки были по суворовскому барабану, честно зубрили статьи из энциклопедии «Ислам» и учились видеть штатного врага за каждой неопрятной бородой, за которой еще 20—30 лет назад скрывались потенциальные союзники, противостоящие неоколониализму и империализму.
Активизация ЦРУ и европейских разведок тоже была заплесневевшей новостью – они никогда не оставляли без внимания Татарстан, бывший узлом всесоюзной оборонной сети, а заодно – потенциальным очагом национальной напряженности. То обстоятельство, что потенциальный очаг никак не превращался в кинетический, шпионов не обескураживало. Капля камень точит – последние полвека доказали, что умелое воздействие мирового сообщества на самую стабильную страну рано или поздно лишает ее всякой стабильности, превращая в стреляющее и воняющее на полпланеты пепелище.