Когда Гильфанов вышел за ограду, Летфуллин сидел на том же стульчике, аккуратно массируя правую бровь – видимо, голова болела.
– Добрый день, Айрат Идрисович, – сказал Ильдар, подойдя к Летфуллину.
Тот вскинул голову, опять беззвучно охнул и повел головой, приподнялся и молча сунул Ильдару ладонь. Настроение у Летфуллина явно испортилось – при сотрясении мозга это обычное дело. Поэтому Гильфанов поспешил сдержанно, но душевно поблагодарить Айрата Идрисовича, который, простите бога ради за патетику, сейчас спас если не все, то очень многое. Летфуллин скривился – чуть-чуть, чтобы опять голову не дернуло, – и махнул рукой.
– Нет, Айрат Идрисович, – сухо сказал Ильдар, – вы так не машите. Я понимаю, что это для казенных учебников фраза: «Он спас президента». Но, во-первых, вы действительно спасли, и в любом случае попали в историю. А во-вторых, даже не в президенте дело. Вы же понимаете, что вот этой акцией дело не ограничивается. Грохнули бы Булкина, понеслось бы: чрезвычайное положение, прямое президентское, ввод войск, без вести пропавшие, а потом ликвидация республики – ну, мы об этом говорили. И один ваш звонок вот этот общий беспредел притормозил.
– Только в следующий раз на меня не надейтесь, – мрачно сказал Айрат (но Ильдар видел, что его незамысловатая лесть, как всегда, подействовала – журналисты они ведь как дети). – У меня телефонов больше нет, так что звонить нечем.
– Ну, телефон мы вам купим, – сказал Ильдар с улыбкой.
– А ухо? – осведомился Летфуллин, неудобно, правой рукой, дотронувшись до багряной ушной раковины, и тут же отдернув пальцы.
– Да что скажете, – с готовностью сказал Ильдар. – Хоть два, и совсем как настоящих.
– Ага. И еще силиконовую грудь и самотык на кремлевской батарее, – пробурчал Айрат. – И как Мату Хари в тыл противника забросить. Чтобы вербовать агентуру невзирая на пол.
– Айрат Идрисович, не говорите об этом вслух, – серьезно попросил Гильфанов. – Кругом враги, а вы, извините, разбалтываете стратегический план федерального значения.
Летфуллин кивнул, показывая, что оценил шутку, осторожно повертел головой и сказал:
– Ну ладно. Этого, в общем, следовало ожидать. А дальше что будет, как думаете?
Гильфанов пожал плечами.
– Да я, честно говоря, в растерянности. Мы ведь исходили из чего? Из того, что сначала Москва сформирует антимагдиевскую оппозицию. Потом перекроет все крантики. Потом устроит взрывы или вооруженные налеты в соседних регионах и покажет на татарский след. Потом пригрозит вторжением. И начнет его, когда Танчик скажет «Но пасаран». Ну, и Танчика заодно попытается убрать или арестовать. А они, видите, с конца начали. Так что теперь возможна любая последовательность. Если, конечно, мы с вами Придорогина правильно просчитали.
Они просчитали неправильно. Это выяснилось уже через четыре часа.
4
Так нет, найдем же, блин, куда вести войска.
Москва.
20 июня.
– Значит, пятая колонна, – сказал Придорогин.
– Да какая колонна, – с легкой усмешкой ответил Обращиков. – Портик. Да и то фальшивый. Пара актеров, теннисист и еще несколько каких-то… Не пришей кому рукав, в общем. Ну, вспомнили, что татары. Ну, обратились к общественности. Марат Баширов мальчик красивый, и пару девочек с мокрым передком сагитирует легко. А мы других татар, поумнее, подключим – и побольше. Вон, когда письма против перевода татарского на латиницу и против Магдиева делали – по сотне подписантов махом находили.
– Потом по десять от своей подписи отказывались, – напомнил президент.
– Ну, не по десять, допустим, – возразил Василий Ефимович. – А если бы даже и по десять, – все равно статистика в нашу пользу.
– Ложь, гнусная ложь и статистика, – сказал Придорогин.
– Олежек, – помолчав, сказал Обращиков. – Ты в голову-то не бери…
– В жопу, что ли, брать? – спросил Придорогин. – Ладно. Прости, дядя Вася. Не надо меня лечить. Что там твои передают?
– Олег, у нас же полный сайленс в эфире, – сказал Обращиков, которому настроение Придорогина совсем не понравилось. – Сейчас сколько? Одиннадцать? Ну, в основном все должно уже срастись. Посмотрим?
Президент молча включил телевизор. Через десять минут Обращиков проклял все на свете – и особенно свой юркий язык, сболтнувший о телевизоре. Но кто мог ожидать столь богатой непрухи?
Глава ВГТРК Благодаров делал все, что мог – и делал вполне качественно, особенно с учетом того, что работать приходилось без оглядки на кураторов – об этом час назад попросил его сам Обращиков, ехавший в Кремль. Обреченная складочка на лбу ведущего была почти не заметна, и смягченность всех сюжетов, посвященных казанскому инциденту, в глаза практически не бросалась. Но с прямым эфиром из Казани Благодаров явно перестарался. Обращиков понял, на что рассчитывала информслужба ВГТРК: Магдиев был знаменит своей экспрессивностью, и на нерве обязательно должен был ляпнуть какую-нибудь глупость, антимосковскую или антирусскую – в любом случае, противозаконную. Новых юридических поводов такая глупость Придорогину не дала бы, но антитатарские настроения в ширнармассах подогрела бы на раз. Очень умно, на взгляд Василия Ефимовича, было организовать прямое включение Казани сразу после выступления директора ФСБ Носачева. Тот сообщил, что чекисты, возмущенные беспрецедентной попыткой теракта в центре России (насколько помнил Обращиков, центр России был все-таки где-то ближе к Красноярску), начали проверку его обстоятельств и сразу предложили казанским коллегам помощь в лице присланных из Москвы опытных оперативников – для совместного расследования. Казанцы ответили на это предложение самым возмутительным образом. В связи с этим Носачев предположил, что представители КГБ Татарии заинтересованы в том, чтобы правда об инциденте, более напоминающем умелую провокацию, никогда не стала достоянием общественности. А это, сказал Носачев, невольно наводит на мысли о том, кому и зачем выгодно скрывать от народа правду. Я не удивлюсь, если отдельные деструктивные силы попытаются увидеть в данном ЧП происки российских правоохранительных органов. Поэтому ФСБ России кровно заинтересована в том, чтобы никто не смог скрыть истину. И мы этого добьемся, чего бы это нам ни стоило, сказал Носачев с самым свирепым выражением, на которое было способно его круглое и откровенно мягкое лицо.
Режиссер сразу, без обычный подводки ведущего, включил Казанский кремль, давая Магдиеву шикарную возможность показать свое антирусское мурло. Картинка поначалу была забавной: и Магдиев с его юным пресс-секретарем, сидящие в президиуме под крупным татарским гербом, и журналисты в зале косились на большой экран в правом углу зала. На экран ретранслировались «Вести». Похоже, находившийся в зале репортер «Вестей» свистнул об этом в главный офис – вот умилившийся Благодаров и решил немножко заняться саморекламой. Под лозунгом «Нас смотрят даже в волчьем логове». Случилась, конечно, помарка – эфир пошел, когда тот самый репортер «России» уже заканчивал задавать вопрос. Магдиев, кивнув на экран, чуть улыбнулся и сообщил:
– Специально для телезрителей хотел бы пояснить, что коллега с государственного канала интересуется моим отношением к заявлению директора ФСБ Носачева Сергея Михайловича. Вот. Отношение у меня сложное. Во-первых… Нет, давайте так. Я понимаю, что все ждут от меня криков и обвинений в адрес федеральной власти и силовиков, самого Сергея Михайловича и, само собой, лично Олега Игоревича. Но понимаете какая вещь. Я по первому образованию юрист, и знаю, что обвинения – не в моей компетенции. Крики, уж извините, тем более. Я готов разговаривать на языке фактов – а Сергей Михайлович, боюсь, готов только ко лжи и передергиваниям. При его профессии это неудивительно, но столь наглого вранья я, честно говоря, не ожидал.
Возникла короткая пауза. Потом из зала крикнули:
– Какого вранья?
Юный пресс-секретарь встрепенулся, посмотрел на нарушителя и укоризненно развел розовыми ладошками.
– Да вот этого, – Магдиев кивнул в сторону экрана, на котором он же сам и говорил. По залу прокатился смешок. Магдиев чуть дернул краем рта и продолжил: – Я имею в виду выступление главы ФСБ. Назвать хладнокровное убийство десяти человек и захват иностранной заложницы попыткой теракта – это, я вам скажу, уже довольно сильно. Теперь смотрите, я записывал: Носачев сказал, что предложил помощь нашему КГБ, и что ФСБ «кровно заинтересована в том, чтобы никто не смог скрыть истину». Я связался с руководством КГБ, и оно официально уведомило меня, что московские коллеги выходили на них с единственным предложением: срочно вывезти трупы диверсантов в Москву.
Придорогин быстро посмотрел на Обращикова. Тот пожал плечами и подумал «Ну мудак Серый».
Магдиев тем временем продолжал:
–…А если не для экспертизы, в которой, сами понимаете, смысла нет, то для чего? Исходя из той самой кровной заинтересованности? Вот уж воистину кровная, должен сказать.
Он замолчал. Пресс-секретарь указал на тянувшего руку журналиста и сказал: «Аль-Джазира», пожалуйста».
– Господин президент, – сказал поднявшийся араб, – известно вам, что на прошлой неделе в Саудовской Аравии официально зарегистрирован фонд «Магди»? Он берет поддерживать, как он говорит, справедливую борьбу российских мусульман за своя свобода. Фонд назван в вашу честь и его фоундаторы говорят, борьбу за свобода правоверных в Восточной Европе недаром возглавил господин Магди. Согласно хадис, так именно зовут пророка, кто возвестит начало главной битвы с силами зла. Как вы относитесь к этой инициативе и давали вы согласный на создание такой фонд?
Магдиев широко заулыбался и с явным удовольствием сказал:
– Нич-чего об этом не знаю. Я, к сожалению, человек, как это… совершенно светский, хотя по происхождению и мусульманин – ну, может, по идеологии тоже. Но Коран и его толкования не изучал. А то бы, наверно, не стерпел и давно похвастался таким э-э… глубоким смы