ождения сына начались интрижки. «Останусь ночевать у подруги», «Съезжу с Алисой в Париж, прошвырнемся по магазинам», длительные вечерние походы в «фитнес-клуб». Некоторое время Веснин-старший терпел, затем начались скандалы. Взаимные обвинения, битье посуды, шумные примирения в спальне и… новый круг. Семь лет назад Мария ушла совсем. Улетела с очередным любовником в Рим и отказалась возвращаться. Окружающие решили, что все наконец закончилось, однако Сергей не стал настаивать на разводе. Резонами своими ни с кем не делился, но, судя по всему, надеялся, что Мария вернется. Крестовскую такое положение дел полностью устраивало, ведь деньги Сергей перечислял регулярно. Незадолго до смерти мужа Мария вернулась в Москву, однако времени, чтобы встретиться с кем-нибудь из Весниных, не нашла, все ее внимание было приковано к новому другу.
– Жаль, что твой отец не развелся с Марией, – ровно произнес Розгин.
– Он не хотел.
– Я знаю. И все равно жаль. Безоглядная любовь хороша в мелодрамах, в реальной жизни она конкретно мешает.
– Мне?
– Мария претендует на наследство. Логично, учитывая что она супруга.
Действительно логично. Андрей не удивился. Спросил только:
– А я?
– В самом лучшем случае ты потеряешь половину. Если мы сумеем убедить судью, что Мария давно живет вне семьи и не занималась твоим воспитанием.
– Какое это имеет значение?
– Докажем, что ты и она – не одна семья, а две. И поделим наследство пополам.
– А если не докажем? Что будет в худшем случае?
– Худшего не будет, – отрезал Павел.
– И все же? Я хочу знать все возможные варианты.
Розгин поморщился, но ответил:
– Сергей не оставил завещания. Соответственно, Мария может заполучить почти все состояние, минус небольшие отступные тебе.
– Насколько небольшие?
– Ты сможешь закончить образование. Купить квартиру. Начать собственное дело. А может, не получишь ничего, кроме содержания от матери.
Родителям хорошо, они занимаются любовью, получают удовольствие, а детям потом жить.
– Будет суд?
– И довольно грязный, – хмуро ответил Розгин. – Мне придется рассказывать о твоей матери. А тебе придется слушать. Дерьмовое дело, если честно. Но еще более дерьмовым его делает то обстоятельство, что Мария предложила мне сделку.
Андрей удивленно поднял брови:
– Зачем?
– Затем, что сейчас только я могу ей противостоять, – объяснил Павел. – Только у меня есть возможность собрать сведения обо всех ее любовниках, проследить все ее передвижения по миру и заставить свидетельствовать тех, кто может рассказать о ее художествах. Есть люди, которые откроют рот только в том случае, если я их попрошу.
«Или надавит».
– Никто другой противостояние не осилит, и Мария это понимает. Потому и предложила мне десять миллионов. За бездеятельность.
Если бы Андрей знал Розгина хуже, он подумал бы, что адвокат указывает желаемый гонорар. Однако в свое время Сергей очень четко обрисовал сыну личность Павла, и юноша молча ждал окончания речи.
– Я любил твоего отца, Андрей, – негромко произнес адвокат. – Он сумел остаться настоящим человеком, мужиком, которому можно было верить на слово. Я исполню его волю. Буду биться за твое наследство.
– Спасибо.
– Пока не за что. – Павел помолчал. – Есть еще один нюанс, о котором ты должен знать, Андрей. В настоящее время Мария живет с человеком по имени Семен Костылев. А у него, по моим сведениям, назревают серьезные финансовые проблемы.
– Это важно?
– Не знаю, – ответил Розгин. – Но забывать об этом факте не следует.
Слезами делу не поможешь.
Криком, который издала Юля, увидев лестницу вместо двери, дело не ограничилось. Выскочив на площадку и удостоверившись, что глаза ее не обманывают, девушка впала в самую настоящую истерику. Она кричала, стучала кулаками по стенам, и ногами – по металлическому ограждению. Ругалась, звала на помощь, куда-то бежала, возвращалась, снова бежала. А потом забилась в уголок и долго плакала. Очень тихо.
И очень горько.
Когда слезы закончились, Юля трясущимися руками достала из сумочки пачку сигарет, с третьей попытки выдавила из зажигалки язычок огня, закурила и задумалась.
«Влипла!»
Во что она влипла и почему, девушка предпочла не гадать. Во всяком случае – пока. Сейчас нужно понять, как выбраться.
Двери заперты, выбить их не получается, а вскрывать замки она не умеет. Коридоры ведут в никуда. Окон нет, лестничная стена выложена из толстенных стеклянных кубиков, по прочности не уступающих кирпичу.
«Нужно было идти направо».
Юля лишь улыбнулась этой мысли. Судя по всему, налево или направо – не принципиально. Все равно влипла бы.
«Ты хотела тайну? Пожалуйста, вот тебе тайна».
Утешение слабое, но все же.
Девушка поднялась на ноги, бросила и раздавила окурок, поразмыслила и стала медленно спускаться по лестнице.
«Посмотрим, что нас ждет в подвале».
Сначала показалось, что тоже ничего интересного. Спустившись на один этаж, Юля оказалась точно в таком же коридоре, какой оставила наверху, только краска на стенах бежевая, да светильники горят тускло, будто напряжение низкое.
Единственным, что слегка разнообразило подвал по сравнению с первым этажом, был пожелтевший от времени плакат, озаглавленный: «Sie sind trotz der Kaution entflohen!»,[2] с которого на девушку безмятежно таращились две небритые физиономии. Узколицый брюнет, с какими-то удивительно, даже нереально наглыми глазами, и сонного вида белобрысый здоровяк. Чуть ниже располагалось пояснение: «Cumysbythangireev Ahmet Ogly-Zade und Sekirbashka Mahmud-Mahmud». Поскольку немецкий Юля знала гораздо хуже английского, перевести текст дословно ей не удалось. Поняла лишь, что речь идет о каком-то мошенничестве, связанном с подпиской на строительство моста через Боденское озеро. За возвращение беглецов гарантировалась выплата в сто тысяч рейхсмарок.
Изучив плакат, Юля повернула направо, прошла несколько метров и остановилась перед черной металлической дверью с запирающим колесом посредине – то ли банковский сейф, то ли люк с подводной лодки. Поколебавшись, крутанула колесо и потянула дверь на себя, та подалась на удивление легко, широко распахнулась, и не ожидавшая такого подвоха девушка едва устояла на ногах.
Коридор наполнился тихим гулом – за дверью оказалась работающая машина.
– Кто там?
– Я! – обрадованная Юля стремительно вошла внутрь.
И резко остановилась, изумленно озираясь.
Машина? Котельная? Генераторная? Все вместе и ничего из этого.
Обширное подвальное помещение занимала огромная, сложная, иногда посвистывающая, а иногда поскрипывающая конструкция с массивными зубчатыми и ременными передачами, трубами, пыхтящими паром ящиками, манометрами, осциллографами, рычагами, верньерами и прочими хитроумными приспособлениями, надерганными из всех разделов журнала «Наука и техника». Юле показалось, что она попала во внутренности паровоза, соединенные с кремлевскими курантами и украшенные старинными электрическими приборами. Гудело, чавкало, дрожало. Справа что-то пыхтело, а слева, словно перекликаясь, позвякивало.
В самом же центре сплетения металлических кишок ловко сновал коренастый мужичок в замасленной спецовке. Увидев Юлю, он вытер руки ветошью, выбрался из механизма и дружелюбно протянул руку:
– Привет!
Наверное, следовало поздороваться, однако девушка смогла лишь пролепетать:
– Что это?
И указала на невероятную конструкцию.
– Ты что, обалдела? – Мужичок удивленно воззрился на Юлю. – Это же Ручной Привод!
– Он? – спросил сидящий за рулем «Юкона» здоровяк, пристально глядя на вышедшего из особняка юношу.
– Он, – подтвердил напарник. – Ты чего, забыл, что ли?
– Я не обязан помнить эту рожу, – отрезал здоровяк.
– Сейчас – обязан.
– А ты тогда на кой? – резонно отозвался водитель.
Второй бандит хмыкнул и поднес к губам рацию:
– Дато, что у тебя?
– Ментов не видно.
– Гоги?
– Все чисто.
Москва – густонаселенный город, в разгар буднего дня людей на улицах хватает, даже чересчур, но некоторые маленькие переулки живут по своим законам. Машин вдоль тротуаров много, припаркованы тесными рядами, а вот люди проходят редко.
Массивный «Юкон» отъехал от тротуара и медленно покатил по переулку за идущим к улице Андреем.
– Надо было брать щенка до того, как он вошел внутрь, – проворчал здоровяк.
– И сорвать запланированную встречу? – не согласился второй бандит. – Нет уж, надо все делать по уму, чтобы щенка как можно дольше не хватились. – И вновь включил рацию: – Внимание! Начинаем!
«Эх, мама, мама… Неужели ты действительно причастна к смерти отца?»
Розгин умен и знает правила. До тех пор, пока не будет железобетонных доказательств, он ни за что не обвинит Марию в преступлении. Но основания для подозрений у него весомые: финансовые проблемы нынешнего любовника Крестовской и попытка подкупа. Правда, первое на мотив не тянет: Мария любит только себя и вряд ли пошла бы на преступление ради очередного приятеля. Но неприятности у Костылева могли подтолкнуть Крестовскую к мысли, что пора завладеть состоянием мужа.
«Черт!»
Андрей не любил мать, но думать о ней как об убийце отца? Неприятно. Неправильно. Так не должно быть!
Но жизнь есть жизнь: весь век на детской карусели не прокатаешься, волей-неволей, а придется разбираться с паскудствами, которые тебе подбрасывают окружающие.
Андрей не хотел верить в то, что мать причастна к смерти отца, и уж тем более – что она собирается убить его самого. Обмануть, оставить без денег, подкупить адвоката, если не получится – судью, это в ее стиле. На это Крестовская пойдет не задумываясь. Возможно, Розгин прав: Мария нагулялась и хочет обрести настоящую независимость, заполучить положение в обществе, настоящее положение, а не титул «переходящего знамени». Но поднимет ли она руку на сына?