И – нет её, лишь парок стужи схватился и тотчас растаял у дверного косяка, точно на самом деле улетучилась, испарилась. Льву несомненно – девушка взбунтовалась, нешуточно, до отчаяния, и её уже не усмирить, не водворить в прежние хотя и хлипкие, но рамки, если только – силой. И чего ещё ожидать от неё? Куда, к кому, зачем она кинется завтра, послезавтра? А через год, через два что ей взбредёт на ум?
Какая-то яркая и яростная, но сумбурная и перепутанная мысль змеёй-молнией вспыхнула в голове Льва и, причудилось ему, ослепила его.
39
Он рывком встал с дивана – фотоаппарат судорожно завибрировал и с треском упал на пол. Кажется, разбился, наконец-то.
– Что с тобой, Лёвушка?
– Веди, куда хотела.
– Ты трясёшься. Замёрз, что ли?
– Отогреюсь… в толпе.
В зале ко Льву тотчас, возможно, что поджидали, подошли, но сдержанно, с притворной неторопливостью, разные важные компаньоны. Он им нужен, он им до чрезвычайности желанен, и они налипали к нему со всех сторон, словно он был мёдом. Этим мёдом были его деньги и непринуждённое, лёгкое, фартовое умение добывать ещё больше денег. Но он понимает, что ему, несомненно, искренно, душевно рады. Отовсюду протягивали руки, его обнимали, похлопывали, подавали вино, искательно чокались первыми и с многословной дружелюбностью поздравляли. Можно было подумать, что он именинник и торжество устроено исключительно в его честь.
Лев знает, что надо улыбаться, и он механически растягивает непослушливые губы, однако воспаляющимися глазами рыскает по залу, как зверь, вышедший на охоту. Не видно чертовки! Елена рядом с ним вся рассыпается утончённой вежливостью, восторженными улыбками, тоненькими возгласами. Она со Львом, с этим чистокровным, богатым, крепким мужчиной, следовательно, она – настоящая светская львица, леди, дама, вообще нечто высшее, успешное, обласканное судьбой. Так она думала о себе, так ей страстно хотелось, чтобы было в действительности. Но она догадывалась, хотя ещё не до конца верила, что действительность никогда и ни для кого не бывает такой, какой человек представляет её. Елена изящно, но с предусмотрительной цепкостью держалась за локоть Льва, однако он, казалось, не совсем замечал её, не понимал хорошенько, зачем она рядом с ним. Он искал глазами, но не находил Марию, – вот что важно, вот что ужасно и уже даже невыносимо.
Густо и нагромождённо благоухала шарами и мишурой пушистая, породистая ёлка, пышно блистали сытно, как окорока и колбасы, свисавшие с потолка гирлянды, с суетливой угодливостью вертелись зеркальные шары на стойках, выстреливая сотнями острых лучей под такт оглушительной музыки, сновали однотипные услужливые официанты, с выражением презрительной значительности ёрзал возле своей аппаратуры лысый, по-модному предельно тщательно обритый, но младенчески юный, розовенький ди-джей, лениво поверчивая губами спичку, как делал, зачем-то вспомнилось Льву, Сталлоне в каком-то фильме. Кругом бездна закусок, питья, запахов, блеска, нарядных весёлых людей, свечей, – чего только не было, чтобы почувствовать себя счастливым, значимым, удовлетворённым. Однако всё знакомо и всё скушно Льву. Он не видит Марии, а потому совершенно не понимает, что надо веселиться, что надо праздновать, как люди, вовсю пользуясь благами. Ни одной ясной мысли, ни одного охлаждающего чувства. В голове путаница, дым. Куда его снова втягивают коловращения судьбы?
Оскаливаясь улыбкой, Лев попытался сбежать от компаньонов: он обязан найти Марию. Что с ней, где она? Но эти скучные ловкие липкие люди напирают отовсюду – не оторваться, не обхитрить. Кто тянет в сауну, потным шепотком обещая развлечения. Кто, с нервной усмешечкой, с мелкой вибрацией голоса, сманивает за игорный стол в отдельный кабинет, надеясь сорвать с богатенького лоха солидный куш. Кто простовато предлагает выпить и закусить и в развязности властно кричит официанту. Кто вздумал лезть с анекдотом, очевидно набиваясь в друзья. Кто подошёл познакомиться, с пытливостью и оценкой заглядывая в глаза, но и важничая, всячески выказывая свою независимость и значимость. И столько наплёскивается слов, лишних, бесполезных для Льва слов, столько чужих и чуждых глаз смотрит на него, столько нагромождено противной ему людской суетливости!
Наконец, он перестал им улыбаться. Стоял, молчал, с ленцой покачиваясь на носочках и глубоко засунув руки в карманы брюк. Стал сух и каменист до сдавленного в горсти пренебрежения. Он знает за собой, что не сможет себе позволить быть вульгарным и грубым, но он может позволить себе молчать, просто молчать. Он – над толпой. Он догадывается и опасается, что эти или какие-нибудь другие люди могут заболтать, затереть, загадить его душу. А ему во что бы то ни стало нужно, чтобы в его жизни всё же состоялась истинная высота – высота духа, высота чувств, высота помыслов, высота поступков. Высота всей его последующей жизни, насколько будет ему отмерено.
Подпорхнувшие дамы, особы местного почти бомонда, жёны и подруги компаньонов Льва, потянули Елену в зал боулинга, где покорно сыплются кегли, бархатисто шуршат катящиеся шары, следом – восторженность возгласов. Елена ещё не освоила этой забавы, играла раза два, – не понравилось, не поняла суть шика. Но катать по дорожке шар, сбивая им кегли, модно, модно до ужаса, до писка, к тому же Елене страстно хочется быть в кругу избранных, и бесспорно, что они признают её своей, если тянут за собой. Она горда, она благодарна, она, наконец, счастлива; может, не совсем, но почти, почти счастлива. Приласкиваясь к Льву, она уговаривала и его с собой, и при этом надзирала неусыпно, как поглядывают на её льва, на её ласкового зверя, наверняка завидуя, ожидающие её дамы. Он, задумчивый, напряжённый, сумрачный, сказал «Нет», чуть разжав губы, и – отошёл в сторону. Отошёл и от неё, и от компаньонов. Отошёл решительно, возможно, дерзко выражая: хватит, надоели, пустые вы люди! Побрёл по залу, всматриваясь в толпу: где же Мария? Что с ней? И Елена, и компаньоны насторожились. Однако Елена тут же широко и приятно улыбнулась всем и ей ответили тоже приятными, но несколько скованными в снисходительности улыбками. Она жизнерадостным шагом направилась с дамами, держа бокал с шампанским на кокетливом отлёте руки.
Ресторан гремел музыкой. В полумгле – столпотворение, перемешанность людей, красок, огней, закусок, столов, стульев. Ничего не разобрать, окружающее видится Льву едино-однообразным, несуразным, бессмысленным. Даже ёлка неинтересна ему, и маскарадные костюмы не привлекают, и заглядывающие в его глаза женщины равнозначны для него. Бритвы-лучи с нарастающим весёлым изуверством полосовали по живой мотавшейся массе. Льву представляется, что сверкают молнии, что грохочет гром, что трещит земля. Чему-нибудь да быть! Озирается. Вертится. Рыскает глазами. Марии не видно. Чувство страха и отчаяния становятся уже невыносимыми, удушающими, до того, что в груди подчас стремительно съёживалось и немело. Да где же, где же Мария?! Что с ней?!
Он метался по залам, по закуткам, по коридорам и переходам, заглядывал в окна, выбегал раздетым на мороз. Нет Марии! Его ослепляют, обжигая глаза, бьющие повсеместно вспышки. Он злится, злится до лютости, и злость минутами захлёстывает рассудок. Если бы рядом был один из этих выстреливающих шаров, возможно, расшиб бы его кулаком.
Наконец – кто там, кто там? Она! Нашёл!
Лев обессиленно привалился к стене и ненасытно смотрел на Марию. Она веселилась, танцевала. Кто ещё из здесь собравшихся может быть настолько грациозно тонок, но и одновременно до смешного неуклюж в своей естественной недоразвитости? Кто ещё из здесь собравшихся может быть, танцуя, простодушен, но и одновременно лукаво вёрток, изобретателен? Только она – необыкновенная, многообразная, непостижимая Мария!
Она танцевала в большом кругу молодёжи. Лев морщился: почти что у всех девушек голые животы. Ему такая замашка одеваться представляется глупой: надо понимать, что пришли не на пляж. И танцуют – плохо, даже очень плохо, просто никудышно: скучно, пресно, с кривляниями неумными и даже безобразными. У Марии живот не голый, – Лев доволен. Все в джинсах, вообще одеты вроде как неряшливо, с вызовом, очевидно заявляя: не нравится – не смотри! А Мария во взрослой одежде, на ней великолепно сидит это тщательно выбранное ею, но неодобренное матерью приталенное платье с глубоким декольте и большим разрезом сзади. Лев радуется: она одета серьёзно, не по-дурацки, хотя, наверное, надо признать, что не совсем по возрасту. В этой компании холёной, расслабленной молодёжи она самая, кажется, положительная и самая, несомненно для Льва, красивая, восхитительная девушка. Видит – она старается выделиться из этой надменной серой, хотя и многоцветной и всячески украшенной массы: змейкой шевелит туловищем, чуть подпрыгивает, гирляндами выставляет вверх ладони. Она бесподобна, хотя наивна. Он любуется ею, он гордится ею, и он вот-вот улыбнётся. Ему хочется заглянуть в глаза Марии и сказать ей что-нибудь дружеское, подбодрить её, пожелать счастья в новом году.
Грохот оборвался, и заиграла тихая мелодия. Образовались пары. Что такое: Мария осталась одна, её никто не выбрал. Ужас! На её первом балу её посмели не выбрать! Лев – только к ней, как внезапно – она метнулась к свободному парню. Увидел, ощущая, что стало тяжело дышать: парень недурен собой, высок, светлокудр. Однако – развязен, неопрятен, в каких-то раздутых обвислых джинсах с лохматинками, с серьгой в ухе, и губы, полные, яркие, брезгливо кривит. Не презирает ли не только эту нечаянную, дерзко налетевшую на него неоперившуюся партнёршу в отстойном прикиде, но и весь зал? «Может, и я выгляжу со стороны таким же придурком?» – хотелось Льву вывести себя на лёгкую иронию, на шутливый тон.
Но – душа его тотчас содрогнулась, как оборвалась с высоты:
– Что, что она там начала выделывать?!
Он механически раздвинул руками толпу, без особого усилия, казалось, поплыл по воздуху. Перед ним покорно расступались, возможно, устрашаясь его окостеневшего натянутого лица, подоз