Дверь склепа рубили и разносили в щепу. Бранко говорил:
— Я заключил договор с Чёрным Господарем в обличии тевтонского магистра. С Шоломонаром можно было договориться как с любым владыкой этого мира. Только обычно бывает так, что ты служишь господарю, и он защищает тебя, потому что ему выгодно твоё усердие. А здесь — по другому, здесь — сложнее. Ты служишь Господарю, а он защищает весь твой мир. Шоломонар уже проникший сюда, заинтересован в том, чтобы никакая иная нечисть более не переходила кровавую границу. Вот и получается: ты служишь ему, потому что он служит твоему обиталищу. И потому что он несёт на своих плечах твою собственную сторожную службу.
— Ага, и берёт за это плату, — криво усмехнулся Всеволод. — Человеческой кровью.
— Это небольшая цена, русич.
— Одна жизнь в месяц…
— Столько нужно Бернгарду, чтобы жить самому. Большего он не требует.
— А ты, значит, помогаешь кормиться упыриному Князю?
— Поверь, русич, от него пользы больше, чем вреда, — чуть дрогнувшим голосом ответил Бранко. — Он привёл в опустошённую Сторожу орденских рыцарей, он навёл порядок в этих многострадальных землях. Ты — чужак, и тебе не известно, в каком количестве волохи, мадьяры, саксы и прочий обосновавшийся здесь люд, губили друг друга без всякой жалости, похлеще любой нечисти. Местные лихие вожди и хитроумные воеводы, королевские наместники-надоры и вольные ишпаны, гордые князьки и заносчивые бароны нещадно резались сами и гнали на резню других. И не тёмные твари вовсе, не волкодлаки, не стригои и не Чёрные Господари в конце-концов извели под корень Сторожу у Мёртвого Озера. А именно они — обезумевшие, ослеплённые властью и безнаказанной вольницей людишки в своих никчёмных усобицах за клочок плодородной земли или за пограничную крепостцу на скале. Всё это случилось задолго до прихода Бернгарда и до начала Тёмного Набега.
Бранко говорил так горячо, словно оправдывался. Вот только перед кем? Перед Всеволодом? Перед самим собой?
— Без Бернгарда, без его рьяной борьбы с колдовством и ведовством, возможно, Набега и не случилось бы вовсе, — заметил Всеволод.
— Возможно, — не стал спорить Бранко. — А возможно Набег начался бы раньше. И тогда некому было бы встать на пути тёмных тварей.
Грохот, треск. Из двери склепа опять сыпется щепа. Проклятье! Всеволод выругался. Пока прислужник Князя-магистра, заговаривает ему зубы, Бернгард выберется из ловушки и выведет своих умрунов.
Снова треск…
Жечь! Нужно не разговоры говорить, а скорее жечь нечисть! Молниеносным ударом меча Всеволод отшиб маячившую перед лицом валашскую саблю. Метнулся вперёд. Пригнулся. Протянул руку к валявшемуся под ногами обрубку факела и…
И едва не схватился пальцами за отточенное сабельное остриё.
Отбитый в сторону кривой клинок Бранко извернулся по немыслимой траектории. Опередил на миг, оттолкнул клубок факельного огня дальше. Взметнувшись вверх, опять блеснул в искристых отблесках перед самыми глазами.
Всеволод аж сплюнул с досады. Не ожидал он такой прыти. Ловок всё же оказался волох!
— Я не хочу причинять тебе вреда, русич. Но и не позволю вредить Бернгарду. Если новый Шоломонар, действительно, перешёл границу обиталищ, без магистра и его серебряных стригоев нам с ним не справиться.
А треск в тёмной нише на противоположном конце галереи становился всё сильнее. И без того изрядно потрёпанная взрывом дверь склепа буквально разваливалась на куски. И времени оставалось — совсем ничего.
А раз так… Ну что ж, коли так… Бранко сам выбрал свою судьбу.
Второй раз Всеволод рубанул не по сабле противника — по руке. И третий — по плечу. И четвёртый — в голову. Бил сильно, жестоко. Насмерть. Пусть слуга нечисти подыхает со своим господарем!
Треклятый волох, однако, подыхать не желал. Поджарый, жилистый, стремительный, он ловко уворачивался, а когда не успевал — умело принимал удары на звенящий изгиб серебрённой стали, отводил и отбрасывал прямой клинок Всеволода в сторону. Даже пытался атаковать сам. Без особого успеха, впрочем.
Это был отменный рубака, в совершенстве овладевавший уроками сабельного боя в кровопролитных сечах эрдейских усобиц, на изматывающих тренировках Сторожного ристалища и в ночных сражениях с нечистью. И всё же Бранко — не Бернгард. Долго выстоять против лучшего бойца русской Сторожи ему вряд ли удасться. Вот только плохо то, что и быстро совладать с ним Всеволод не мог. А время работало против него. Время сейчас — на стороне Бранко и Бернгарда.
Да, волоха изматывал бешеный темп схватки, навязанный Всеволодом. Да, итог поединка был почти предрешён. Да, противник выдыхался, пятился и отступал. Но при этом уводил за собой и Всеволода.
От огня. Назад, к склепу.
И ничего тут не поделать: сначала следовало срубить человека с саблей, а уж после жечь нечисть.
Они двигались в яростном боевом танце под звон металла.
В полутьме, едва подсвечиваемой обрубком горящего факела, сталь ударялась о сталь. А две мечущиеся человеческие фигуры порождали столько причудливых теней, что, казалось, в подземелье сейчас бьётся целая дружина. Гулкое эхо многократно усиливало звяканье клинков — прямого и изогнутого.
И разваливалась под ударами мертвецов дверь склепа.
Запыхавшийся Бранко сражался молча, расчётливо, сберегая дыхание. Атаковать волох больше не пытался. Всеволод же нападал. Наседал, теснил, гнул, ломал противника, ухал и взрыкивал на каждый выпад. Однако никак не мог нанести последний, решающий удар.
Эх, второй бы меч сейчас в руку — сразу совладал бы с валашским изменником-израдцем! Но ножны — пусты. На второй клинок заперта дверь склепа.
Ладно!
Сокрушительный удар — сверху вниз.
Одного…
Ещё один — наискось.
Хва-…
И — снова.
… тит!
И — опять!
По сабельке, прикрывающей голову волоха.
Готово! Задеть Бранко он, правда, так и не задел, но, всё же сшиб с ног, едва не сбросив в нишу, залитую греческим огнём и заваленную сосудами с сарацинским порошком. Волох упал. Однако сабли из рук не выпустил. Заворочался, путаясь в плаще, наброшенном поверх брони — коротком белом, с широким воротником и увязанными за спиной рукавами.
Добивать? Или уже не тратить времени, а бежать назад, к огню? И — сжигать вместе с Бернгардом.
Нет, пожалуй, нужно добить. Пока волох не поднялся на ноги и не выдернул меча-засова из гнутой скобы. Эх, Бранко-Бранко! А ведь вместе шли от самых русских границ, а ведь сколько раз бились плечо к плечу против тёмных тварей!
Уже занося меч, Всеволод увидел, что дверь склепа едва-едва держится. Расщеплена, расколота вся, дырявая, как решето, ненадёжная, как трухлявый пень.
«Дз-з-зяньк!»
И всё же первыми поддались не изрубленные доски. Разломился клинок, вставленный вместо засова.
А уж за ним и сама дверь… Распахнулась. Вывалилась. Рассыпалась на доски и железные полосы.
Пачкая сапоги в горючей, но так и не загоревшей смеси, опрокидывая и топча горшки со смесью взрывчатой и не взорвавшейся, порог склепа переступил Бернгард. Мертвецы следовали за магистром. Оружие у всех было обнажено. А кое у кого — и заметно иззубрено уже о дверные доски.
Бранко, воспользовавшись моментом, снова вскочил на ноги. На лице волоха не было ни ярости, ни злорадства. Бранко был спокоен, Бранко был доволен. У него — получилось. Волох своего добиться. Всеволод же…
«Не вышло! — с тоской подумал он. — Проиграл!»
Всеволод изготовился к новой схватке, в которой ему, увы, уже не победить. Была, правда, ещё надежда, что Бернгард не захочет лить понапрасну кровь Изначальных. Но — слишком она слаба, надежда эта. После всего случившегося Князь-магистр, едва ли доверится своевольному русичу. Сам Всеволод на его месте ни за что бы не доверился. Тем более, что закрыть Проклятый Проход Бернгард вполне может и без него. Там, в склепе, в одиноком каменном гробу, в шипастой клетке из стали и серебра всё ещё лежит Эржебетт. И в её жилах тоже течёт кровь Изначальных.
Глава 15
Они опять стояли друг против друга: Чёрный Князь иного обиталища и обоерукий боец далёкой русской Сторожи. Клинки — подняты. Взгляд — глаза в глаза. За спиной Бернгарда маячат фигуры мёртвых рыцарей в грязно-белых одеждах и отряхивает перепачканный плащ верный слуга-волох. За спиной Всеволода — никого. Никого — и целое обиталище, куда нельзя пускать тёмных тварей. Какими бы они не были, откуда бы не шли.
Всеволод чувствовал, как его с головой захлёстывает та последняя боевая злость, что уже не страшится смерти, и не признаёт ни ответственности, ни непосильного долга, обязывающих любой ценой цепляться за жизнь.
Он сам сделал первый шаг к противнику. И остановился, услышав…
Сзади…
Топот, тревожные крики.
Похоже, и у него за спиной тоже кое-кто… кое-что имеется. Но кто и что? И — почему? Всеволод не удержался — бросил быстрый взгляд через плечо.
В галерею вбежали двое. Томас. Фёдор. В мокрых доспехах (ага, наверху, всё ещё льёт как из ведра) Мечи — наголо. Прежнего тусклого светильника у кастеляна уже нет, зато у Фёдора в левой руке — яркий факел, видимо, из тех, что хранятся на входе в подземелье. Глаза у обоих — вытаращены, лица — перекошены, рты — раззявлены.
Томас так и встал столбом, увидев пленников склепа, выбравшихся наружу. Русский десятник тоже смешался — но лишь на мгновение. Секунда — и Фёдор уже стоит возле Всеволода с мечом в одной руке, с факелом — в другой, готовый, если нужно, сражаться и с Бернгардом, и с его умрунами, готовый сжечь и себя, и их. Готовый, но, кажется, не вполне уверенный, что это сейчас, действительно, нужно. Скорее, наоборот — уверенный в обратном.
— Жив, воевода? — прохрипел Фёдор по-русски. — Ходы не сжёг ещё? Своды не повалил?
Нескрываемое облегчение прозвучало в каждом из трёх вопросов.
— Как видишь, — отозвался Всеволод, не отводя глаз от Бернгарда.
Магистр не атаковал сам и других в бой не гнал. Он словно специально давал возможность воеводе поговорить со своим десятником.