Глава 16
— Русич, пора уходить, — поторопил Бранко.
Ненависть к волоху уже ушла, осталась лишь досада. Всё-таки, как ни верти и что ни говори, а была у Бранко своя правда. Не личной выгоды ради и не из страха за свою шкуру пошёл он в услужение к Чёрному Князю-магистру. Да и Всеволод ведь сам только что заключил с Бернгардом союз. Пусть временный, пусть вынужденный, но заключил же!
Так вправе ли он после этого судить волоха?
Ладно. Уходить-то действительно пора… Всеволод шагнул за мёртвой дружиной Бернгарда.
Справа и слева двигались с клинками наголо Бранко и Томас…
Стоп! А Фёдор?! Где десятник?! Почему его не видно среди умрунов?
Да потому что — вон, у дверей лаборатории — упыри обступают Фёдора со всех сторон. Отсекают, давят, не дают вырваться.
— Фёдор! — Всеволод резко дёрнулся вправо.
— Куда! — встревожился Бранко.
Но Всеволод уже ринулся в бой. Удар, удар, удар. Меч высверкивал в факельных отблесках посеребрённой сталью и разбрызгивал фонтаны чёрной крови. Но поздно уже! Не успеть!
Тёмные твари окружили Фёдора. Ударили десятника сзади, под шею. В клочья распоров и спадающую на плечи мелкокольчатую бармицу, и кольчужный воротник, и плотный поддоспешник на спине. Выдрав из-под броней и одежд верхние хребетные позвонки.
Упыри свалили дружинника, но не разорвали на месте, не остановились, не припали к хлынувшей крови, не облепили жертву, позабыв обо всём, как случалось прежде. Нет, упыри шли дальше. Косились на пятна живой крови под ногами. Алкали, жаждали. Но шли. Потому что так приказано. Потому что не позволено отвлекаться от битвы. Потому что Пьющие-Исполняющие находились сейчас во власти своего Властителя. И потому что его Власть была сильнее их Жажды.
С диким рёвом Всеволод прорубался через толпу нечисти. Смерть Фёдора придала ему сил. Исступление боя затмило всё вокруг и…
Шаг-шаг-шаг. Взмах-взмах-взмах. Вдоль-вдоль-вдоль. Широко, от плеча, — как косой на заливном лугу. По удару на каждый шаг.
И — поперёк. И — ещё.
Всеволод крутился волчком, полосуя воздух и бледные тела кровопийц косыми рубящими ударами. Рассекая по два-три упыря зараз.
Он был не один. Рядом замелькали кривая сабля Бранко и прямой клинок Томаса.
Все трое уже оторвались от мёртвой дружины.
Серебряные умруны растворились во мраке за изгибом подземной галереи, откуда тоже доносится шум битвы. Быстро, увы, удаляющийся шум. Судя по всему, рыцари-мертвецы успешно расчищали путь, а Бернгард, шедший в первых рядах, не заметил потери в арьергарде.
Значит, на помощь надеется не стоит. Значит, остаётся надежда лишь на себя. На свои мечи.
Всеволод рубил и сокрушался лишь об одном: был бы у него второй меч — проклятая нечисть дохла бы в два раза быстрее!
Увы, второго меча не было. Второй — сломан и валяется под развороченной дверью склепа и придётся обходиться тем, что есть.
Засапожник вырвать из-за голенища? Нет, мал слишком — не больше упыринного когтя. И проку от него в рубке с плеча будет немного. А вот если…
Улучив момент, Всеволод отступил на шаг, одним движением срезал пустые ножны с пояса. Ушёл от размашистого удара длинной когтистой лапы, пригнувшись, подхватил упавшие ножны левой рукой. Сжал покрепче за переплетение рассечённых ремней.
Вот так-то! Хоть что-то!
Ножны — не боевой клинок, конечно, ими не отбить вражеского меча и не пробить броню. Но сейчас-то враг без мечей и без брони.
Крепкий длинный и увесистый футляр из дерева и толстой кожи, густо, как и всё снаряжение сторожного воина, усеянный отделкой из белого металла, приятно отяготил пустующую руку. Так-то оно сподручней. Так оно привычней.
И хотя за небольшую заминку и шаг назад пришлось расплачиваться — сразу две кровососущие твари проскользнули мимо — Всеволод платил охотно и быстро. Резко выбросив руки в стороны — одну вправо, другую влево, он, почти не глядя, достал обоих. Остриём меча вспорол шею первому упырю. Второго — который оказался поближе — от души, да с оттягом протянул вдоль хребтины пустыми ножнами.
Первый кровопийца с хрипом и бульканьем осел наземь, второй тоже на ногах не устоял. Ножны не взрезали упыринную плоть, как взрезала её отточенная сталь с серебряной насечкой, но и безобидным их прикосновение назвать было нельзя. Пупырчатые шляпки серебряных гвоздиков и частые заклёпки, выступающие края и кромки металлических полос обивки оставили на бледной спине твари широкий рваный след.
Брызнула чёрная кровь. Сбитый ножнами упырь, визжа и брызжа слюной, откатился в сторону. Прямиком под меч Томаса.
А Всеволод, привычно орудуя двумя руками, вновь врубался в выплёскивавшуюся из лаборатории белёсую массу. Он сейчас дрался впереди, принимая на себя основной натиск нечисти. Множа трупы под ногами так, что трудно становилось ступать.
Острый клинок и тупые ножны из-под клинка выписывали круги и разящие полукружья. Мелькали, словно крылья мельницы, которые нельзя остановить и под которые лучше не попадаться. Серебрённый меч рубил противников. Серебрённые ножны — сбивали, отбрасывали, отпихивали, обжигая и помечали белёсые тела тёмными полосами и отметинами, сочащимися кровью.
Упыри выли. Однако натиска не ослабляли.
Вот снова один справа — и меч Всеволода с маху сносит уродливую шишковатую голову. Оскаленная, зловонная пасть, вертясь, брызжа чёрной кровью и жёлтой пеной на защитную личину шлема, пролетает перед глазами.
А другая пасть уже раззявлена слева. И слева же тянутся неестественно длинные, гибкие руки. Хрусь! Всеволод сокрушительным ударом ножен перешиб обе конечности у запястий. Приласкал, будто палицей. Когтистые руки обвисают, дёргаются — бессильно и беспомощно. Ну, точно — две змеюки с перебитыми хребтами.
На месте изломов — рваная кожа, глубокие вмятины, тёмные следы от серебрённой оббивки, обломки раздробленной кости, перепачканные чёрным.
Раненный упырь верещит от боли.
Всеволод замечает первую предательскую трещину, прошедшую по ножнам. Не выдержало крепкое дерево! Вон там, между кожаной обмоткой и металлическими нашлёпками. Недолговечное всё-таки оружие ножны без клинка!
Но сожалеть об этом некогда.
Справа — очередной противник. И слева… Покалеченная ножнами тварь не отшатнулась. Наоборот — не переставая вопить, лезет вперёд. Уповая уже не на когти, а на зубы. Орёт от боли, но лезет. Понимает, что для нового замаха у противника времени уже не будет. И что в паре с тем, другим упырём, который справа, шансов одолеть человека — больше.
Да, размахнуться, как следует, Всеволоду не дают. Ни правой, ни левой.
И — не уклониться уже.
Правой рукой Всеволод успевает лишь направить остриё на прыгнувшую тварь. Он даже и не колет. По большому счёту, упырь напарывается на клинок сам. Меч входит в брюхо нечисти. Низко, над самым пахом. И в следующий миг — идёт резко вверх. Заточенное лезвием в серебряной отделке легко вспарывает нутро и грудь твари до самого горла.
Слева — иначе. Всеволод выкидывает левую руку на всю длину. Тычет ножнами в морду вопящего упыря с перебитыми запястьями, прямо в зловонный оскал. И не беда, что ножны заканчиваются тупым навершием. Пусть тупым, зато обитым белым металлом. И вот его-то — промеж зубов, да в глотку нечисти.
Впих-х-хнуть!
А попробуй! А отведай! А обожги свою поганую пасть!
Дикий вопль наседающего упыря разом оборвался. Будто пробку вставили. Кровопийца коротко всхрипнул, давясь серебром. И…
А вот этого Всеволод никак не ждал.
… сомкнул зубы.
С выражением жуткой, нечеловеческой боли на лице. С лютой ненавистью в глазах.
Хруст…
Всеволод едва удержал дёрнувшиеся из руки ножны. Всё же удобной рукояти тут не было, а ремённая оплётка, используемая сейчас в качестве оной, уже изрядно забрызгана чёрной кровью и выскальзывают из потной ладони.
Но — удержал.
Рванул на себя.
Навершие с выступающими краями и изрядным куском ножен застряло в пасти твари. В точности, как наконечник стрелы с зазубренным остриём в ране или как рыболовный крюк в жабрах мелкого пескарика. Серебро, конечно, встало нечисти поперёк горла.
Выплюнуть смертоносный кус упырь не смог. А из глотки уже вовсю сочилась желтоватая пена и чёрная кровь. Кровосос больше не хрипел. Шипел только, сухо и часто кашлял, утробно стонал.
Пытался разорвать непослушными переломанными руками собственную пасть и горло.
И медленно оседал на пол.
А битва продолжается. Ножны с обломанным и расщеплённым концом, со следами упыриных зубов на дереве, сыромятной коже и металле, снова помогают мечу.
Удар, укол.
Укол, удар.
Клинок, ножны.
Ножны, клинок.
Рубануть, ударить, ткнуть. И снова…
Удар, удар, удар, удар.
Рубящий, дробящий, раздирающий бледную кожу, сшибающий с ног.
И…
Ответный удар упыринной лапы.
Более удачный, чем все предыдущие. Пришедшийся по оружию в левой руке Всеволода. Которое, на самом деле оружием и не было вовсе.
Пучок когтей-ножей с маху обрушился на плоскую поверхность ножен. Не побоявшись жгучего серебра, какая-то ловкая тварь изо всех своих упыриных сил хлестнула гибкой рукой, как плетью с увесистым свинцовым шлепком на конце, как разбойничьим кистенём с шипастой гирькой.
И — разбила. Перебила потрескавшиеся, погрызенные ножны. Футляр для меча, заменявший всё это время Всеволоду меч развалился на куски. Щепа, кожа и посеребрённые полосы обивки полетели в стороны. Что-то застряло, наколотое на загнутые когти. В кулаке Всеволода осталось одно лишь бесполезное ремённое плетенье.
Отдёрнуть руку упырь не успел. Всеволод с маху захлестнул её размотавшимся ремнём, резко подтянул к себе, достал мечом, срубил нелюдскую ладонь. А следом снёс нечисти полчерепа. Открыл, будто крышку от горшка.
Он всё же прорубил в плотных рядах изрядную просеку. Оторвавшись от отставших Томаса и Бранко, Всеволод пробился к Фёдору, неподвижно лежавшему в кровавой луже.