Прижавшись к самому заборалу и укрывшись за каменными зубцами, защитники сшибали карабкающихся наверх тварей. Упыри падали под ударами, оскальзывались и срывались с мокрого камня, но им на смену настырно лезли другие. В полыхании молний, в кружащихся водяных вихрях они казались лоснящимися бледнокожими пауками, облепившими каменный ствол башни.
На смотровую площадку, ставшую боевой, пауков-кровопийц пока не пускали.
Пока…
В ближайшей бойнице появились две когтистые руки — длинные, по-змеиному, гибкие. Всеволод срубил обе. Ткнул мечом в узкую щель бойницы и сбросил воющую тварь вниз. Прильнул к освободившемуся проёму. Поднял забральную личину шлема, чтобы лучше видеть.
Увидел! Всю битву целиком, в наслаивавшихся друг на друга вспышках молний.
Ожесточённый бой шёл всюду. На внешних стенах, с которых не успели отойти в детинец все защитники Сторожи. На стенах внутренних, куда вслед за отступившим гарнизоном взобралась часть упыриного воинства. И между стенами, где на осиновых крышах, как на островках застряли рассеянные по крепости одиночки и немногочисленные группки воинов, яростно отбивавшиеся от нечисти.
Довольно большой отряд оборонял сейчас Серебряные ворота. Бесполезные уже, не нужные. Но защитники ворот не могли уже их покинуть и отступить. Ничего иного, кроме как драться им просто не оставалось.
Ага, а вон и Бернгард ведёт свою мёртвую дружину по упыриным трупам через тесный крепостной лабиринт. И сам Князь-магистр и его умруны жмутся к крышам, навесами, карнизами, так что сверху не сразу и углядишь. Рубятся — хладнокровно, умело, ловко. Но будет ли с того прок?
Всеволод начинал понимать кое-что из случившегося. Судя по всему, нечисть взяла замок стремительным и мощным штурмом. Оказавшись же внутри, тёмные твари не рассыпались тупой неуправляемой массой по запутанным проходам в поисках живой крови, а продолжали атаку упёрто и слажено, повинуясь чужой разумной воле, ловко расчленяя силы невеликого сторожного гарнизона, отсекая защитников друг от друга, напирая со всех сторон, не давая передыху, не позволяя перегородить путь баррикадами и осиновыми рогатками.
В итоге каждый стенной пролёт, каждая башня, каждая постройка, занятые воинами Сторожи, становились отдельной крепостцей. Малые цитадельки оборонялись отчаянно, вокруг каждой бесформенными кучами громоздились изрубленные и исколотые бледнокожие тела. Но, будучи уже не связанными воедино, разрозненные крепостцы гибли одна за другой, захлёстываемые белёсыми вопящими волнами.
Оборона осложнялась ещё и бурей, бушевавшей над замком. Ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. Дождь, словно многохвостая плеть, хлестал по лицам и доспехам. Вода, низвергавшаяся с небес, заливал огни на башнях и стенах. Косые струи, бьющие, будто пенистые стрелы из бойниц, из-под кровли, из-за крепостных зубцов, доставали и гасили даже костры, защищённые навесами. Бурлящие потоки неслись по открытым боевым площадкам и закрытым галереям. Уложенные во рву брёвна и хворост плавали как во время весенних паводков в лесу. Ненастье, казалось, специально задалось целью поспособствовать в эту ночь упыриному воинству и помешать людям.
Пускать в ход алхимическое пламя и громовой порошок в таких условиях почти не удавалось. Скупые желтовато-красные огненные блики в мокрой тьме полыхали редко и гасли быстро. Защитникам крепости приходилось полагаться лишь на отточенную сталь с серебром. Увы, на всех кровопийц серебрённой стали не хватало. Ярко-синие высверки ветвистых молний освещали колышущееся море упыринных голов и воздетых кверху когтистых рук. Нечисть уже заполняла большую часть пространства под стенами и башнями в узких проходах, арках, галереях…
Однако самое скверное было всё таки не это. Прямо из пелены ливня, из молний и громовых раскатов на крепость раз за разом обрушивался тёмный размытый, размазанный ком. Чернильный сгусток, отсверкивающий в синих вспышках ртутным блеском. Раскинувший широкие угловатые…
Крылья?
Всеволод не сразу, не со второго, и даже не с третьего раза опознал в летающей твари…
«А над башнями змей крылатый кружит!» — говорил ему покойный Фёдор.
Да-да, именно так — огромного гада с крыльями опознал.
Но лишь когда чудище пронеслось сквозь яркие всполохи молний над крепостным двором, перемахнуло через стены детинца и дважды облетело вокруг донжона, чуть ниже смотровой площадки, Всеволод смог разглядеть тварь во всех подробностях.
Голова… головища — размером этак с две бычьих — на толстой и длинной шее. Морда — что-то среднее между змеиной и птичьей. Но змеиного, пожалуй, всё же в ней побольше будет. Клюв-пасть — раскрыт и топорщится гнутым, выступающим наружу частоколом зубов. Каждый — с татарскую саблю.
А вот глазки для такой головы совсем махонькие. Уже смотровой прорези тевтонского шлема. И прикрытые к тому же толстым веком. Только две складки и можно различить: две щёлки, зло поблёскивающие глубоко запрятанными угольками.
Тело — гибкое, вытянутое. Но посередине, где брюхо и крылья — сильно утолщается. Снизу — четыре поджатые лапы. Короткие, кривые, растопыренные, как у ящерицы, когтистые, не менее опаснее, чем упыринные руки. Всеволод видел, как тварь на лету подцепила с одной из крыш оплошавшего кнехта. Наземь упали куски разодранного тела.
Впрочем, куда страшнее лап был длиннющий хвост. Хвост твари раскачивался и наносил сокрушительные удары, будто кистень ночного татя. На конце хвоста — шипастый желвак. Массивная чёрная гирька (кость — не кость, металл — не металл) запросто проламывала крыши, крушила щиты и сминала доспехи.
Крылья твари состояли из толстой кожистой перепонки на крепком костяном каркасе. И крылья и лапы, и голова и всё тулово летающего ящера были покрыты крупной чешуёй. Чёрные, выпуклые, блестящие, словно политые смолью, щитки-пластины лежали внахлёст друг на дружке.
На спине чёрного змея сидел чёрный наездник. Наездник тоже целиком — от затылка до пят — был закован в гибкую блестящую, как ртуть броню. На голове — округлый шлем с сильно выступающим вперёд забралом. В одной руке повелитель дракона держал чёрный щит, напоминавший крышку гроба. В другой…
Нет, это и не меч даже. Хотя по размерам не уступает длинному тяжёлому рыцарскому клинку и даже превосходит его. И не сабля. Хотя тоже загнут. Но в другую сторону. По форме и предназначению это, скорее уж, плоский крюк.
Или серп… этакий полумесяц с отточенной до самой рукояти внутренней стороной и заострённым концом.
Или длиннющий коготь, кованный из неведомого, опять-таки — чёрного металла.
Своим крюком-серпом-когтем всадник орудовал мастерски.
Глава 20
Да, у Всеволода была возможность оценить воинское искусство неведомого седока.
Вот летающий змей в стремительном полёте ложится на крыло и, сильно накренившись влево, оказывается возле стены детинца. Ловкий взмах, напоминающий движение жнеца — и меч-серп легко срезает голову в тевтонском горшкообразном шлеме.
А вот чёрный гад клонится вправо, к крыше, где обозначилось движение — и под чудовищным ударом боевого серпа, словно глиняная миска раскалывается треугольный щит с чёрным крестом на белом поле. Вместе с разбитыми досками, кувыркается отсечённая по самое плечо и застрявшая в ремнях рука. Кто-то заходится в диком вопле, слышном даже сквозь шум грозы и битвы.
Крылатый змей и чёрный всадник действовали так же слажено, как опытный кавалерист и добрый боевой конь. Поначалу Всеволоду показалось даже, будто эти двое намертво срослись друг с другом. Уже потом он разглядел и диковинную узду из нешироких и, видимо, очень крепких чёрных полос, и намотанную на драконью чешую проволоку, которая, будто сеть опутывала морду, шею и гибкое туловище летающей твари, и укрытое между крыльев седло, больше походившее на скамью с невысокой спинкой.
Бранко что-то закричал сквозь дождь и грозовые раскаты, указывая саблей то ли на крылатого змея, то ли на седока.
— Шоломонар! — разобрал Всеволод в крике волоха. — Балавр!
— Нахтриттер! — надрывался за спиной Томас.
Излишние подсказки. Всеволод и сам уже догадался, кто кружит в грозовом небе над павшей… почти павшей Сторожей.
Вот, значит, каково истинное обличье Чёрного Князя, когда он не прячется, подобно Бернгарду, за рыцарский плащ и человеческую личину. И вот, значит, как Чёрные Князья приучены воевать в своём обиталище. Несметную упыринную пехоту — вперёд по земле, а сами — сверху. Что ж, очень удобно. И не очень опасно. К тому же с высоты хорошо видно силы неприятеля. Ясно, куда гнать своих пеших бойцов, в каком количестве, и какую команду им отдавать.
Крылатый змей с темнеющей между крыльев фигурой седока в очередной раз пронёсся над крепостью, собирая смертельную жатву. И вновь взмыл в дождливую тьму. Разворачиваясь. Готовясь к новому броску.
Нет, с этой напастью, конечно, тоже пытались бороться. Как могли и чем могли. Со стен и крыш в дракона и в драконьего всадника летели стрелы. С надвратной башни даже пустили вдогонку летающему гаду увесистую глыбу из порока. Не попали. Крылатый змей легко увернулся от каменного ядра. Что же касается стрел…
Потоки воды сбивали и отклоняли их на лету. А те, что достигали цели — не причиняли нечисти вреда. Посеребрённые наконечники отскакивали от драконьей чешуи как дождевые капли. Ни одна оперённая заноза так и не вошла под чёрную шкуру, ни одна не вонзилась в крыло. Даже меткая татарская стрела, пущенная точно в левый глаз ящеру, не смогла пробить толстые складки век.
Достать снизу Чёрного Князя, укрытого за толстым брюхом и широкими крыльями дракона было и вовсе затруднительно. Лишь две или три стрелы царапнули по мокрой броне наездника. Царапнули — и только. И — бессильно скользнули в сторону.
— Проклятая тварь! — раздался над ухом знакомый голос, полный ненависти и отчаяния.
Конрад? Всеволод оглянулся.
Так и есть! Рядом стоит бывший посол Закатной Сторожи. В руках — меч. Шлем-ведро сброшен на спину и висит за плечами на крепких ремнях, будто срубленная голова на лоскутке коже. С толстого войлочного подшлемника и надетого поверх него лёгкого шишака стекают струи воды. Вода течёт по лицу рыцаря, по усам, по бороде. Лицо тевтона искажено. Борода всклокочена.