— Я чувствую себя гораздо лучше. Рука не болит и уже может управиться с мечом.
— И всё же тебе нужен покой, иначе рана откроется и…
— Плевать! — процедил Всеволод. — Не откроется!
— А если? Всё же? Другой такой крови, как у тебя, у нас нет.
— Ничего! Перевяжем, перетянем, остановим… — Всеволод говорил взволнованно и напористо. На бледные щёки возвращался румянец. — Другого шанса может не быть! Если при следующем штурме нас перебьют… Нужно торопиться… сейчас… пока солнце…
— Пока солнце — у нас всё равно ничего не выйдет, русич, — Бернгард отвёл глаза.
— Почему нет? — нахмурился Всеволод. — Кровь Изначальных — есть. Слова, запирающие рудную черту, — известны. Чего ещё надо?
— Ночь, — негромко, но отчётливо прозвучал ответ Бернгарда. — Я уже говорил тебе о том, что мёртвые воды расступаются тогда когда два разных обиталища единятся одной тьмой.
Всеволод молча кивнул. Да, было такое. Ещё в день их первой встречи.
— А знаешь ли ты, что объединяющая тьма — наипервейшее и необходимое условие, чтобы размыкать и смыкать границу миров?
Всеволод покачал головой. Об этом ему ещё не рассказывали.
— Ну, так знай, — невесело усмехнулся магистр. — И делай выводы.
А вывод, собственно, один. Простой, очевидный, лежащий на поверхности. При свете солнца на Мёртвом Озере им делать нечего.
— Без неё, без единящей тьмы, ни Изначальная кровь, ни Изначальные слова не стоят сломанного наконечника стрелы. Днём мёртвые воды не пропустят через себя ни то, ни другое. Днём эти воды не раздвинуть, и не обнажить дна с древней кровавой чертой. Для тёмных заклинаний нам дана тёмная ночь, русич.
Ну да, всё верно. Величка и Эржебетт тоже ведь вскрыли рудную черту не днём, а ночью.
— Но если добраться до озера засветло и дожидаться заката там, на берегу? А как стемнеет — сразу…
Бернгард с сожалением развёл руками:
— Тоже не получится. В тот момент, когда можно будет закрывать проход, мёртвые воды разверзнутся. Причём, на том самом месте, где в древней черте зияет брешь и куда должна попасть твоя кровь. Нам придётся спускаться на дно самим. Идти через толпы рвущихся в этот мир Пьющих. Их будет много. Очень. И, скорее всего, с ними будет Властитель. При всём желании мы не сможем преодолеть этого напора. Нас сомнут на берегу. Нет, русич. Лить сильную кровь и говорить сильные слова следует так, чтобы никто не мешал.
— Тогда что? — в горле у Всеволода стало сухо, как в ковыльной половецкой степи. — Что ты предлагаешь, Бернгард?
— Прорываться к озеру ночью, — решительно произнёс Князь-магистр. — Когда все Пьющие, вошедшие в Проход, покинут его, спустятся с плато, минуют ущелье и рассыплются перед замковой горой, пробиться сквозь их ряды будет легче. Кому-то потом придётся стоять насмерть и прикрывать, а кому-то… В общем, если хотя бы мы с тобой доберёмся до озера, тогда, быть может, нам повезёт.
— Прорываться ночью? — Всеволод недоверчиво смотрел на Бернгарда. — Раньше ты утверждал, что такое невозможно.
— Вообще-то и сейчас это маловероятно, но… — Бернгард вздохнул — Раньше у меня был выбор и было время. Сейчас нет ни того, ни другого. Зато сейчас есть воины, уже переступившие через смерть…
— Рассчитываешь на свою мёртвую дружину?
Бернгард кивнул:
— Очень рассчитываю. Собственно, для этого я ведь её и создавал. Она поможет нам прорваться. И она же прикроет нас, пока мы будем запирать порушенную черту. Мёртвые воины в этой последней битве окажутся полезнее живых.
Они долго смотрели в глаза друг другу. Затем Всеволод высказал вслух то, о чём думал:
— Признайся, а ведь будь у тебя такая возможность, ты бы сейчас пополнил число своих мертвяков. Высосал бы досуха всех оставшихся в живых, а после — накачал серебряной водицей. А, Бернгард?
Князь-магистр вновь повернулся к окну. То ли наблюдая за происходящим снаружи, то ли пряча взор.
— У меня такой возможности нет, русич. Раствор жидкого серебра кончился. Алхимическая лаборатория разрушена. А главное — время… Время уже ушло.
В словах Чёрного Князя слышалось плохо скрываемое сожаление.
Глава 29
Солнце медленно клонилось к закату. Крепость пробуждалась…
Отдых сегодня был долгим. Для всех, кто в нём нуждался. Пожалуй, самым долгим за время Набега. Утомительной дневной работой никто из выживших себя не утруждал. Люди, с самого утра спавшие вповалку, только-только начинали подниматься.
Да, Бернгард был прав: они уже знали всё. Они успели переварить это знание и смириться с ним. И, казалось, ничего в Закатной Стороже не изменилось. Казалось, ни открывшаяся тайна замкового упыря, ни соседство с ожившими мертвецами, пропитанными жидким серебром, ни известие о легендарной крови Изначальных, текущей в жилах Всеволода, не волновали воинов. Казалось, никого не смущает, что сторожным гарнизоном командует Чёрный Князь, скрывающий свою истинную суть за человеческим обликом. Казалось, никто и не собирался противиться этому. А может, и не казалось вовсе. Может, именно так и обстояли дела на самом деле. Просто каждый сейчас был озабочен другим. Более важным и более насущным. Подготовкой к последней битве за обиталище. А всё остальное сейчас только мешало и отвлекало… Поэтому все прочие сложности можно было отложить на потом. Если для кого-то из уцелевших защитников Сторожи ещё будет это самое «потом».
Неутомимые мертвецы Бернгарда уже расчистили проходы к внешним воротом. Правда, тем только и ограничились. Груды трупов — оплывших под солнцем, облезших, растёкшихся, потемневших и слипшихся друг с другом в сплошную смрадную массу — валялись по всему замку. Вонь стояла невыносимая. Такая вонь… Пожалуй, из-за неё одной стоило бы поскорее покинуть крепость и умереть.
Под внешней стеной замка тёмным холмом громоздилась драконья туша. Раскинутые в стороны крылья, распластались по смятому валу, по затопленному, заваленному дровами рву с обвалившимися стенками, по порушенному частоколу. Со стены ещё свисали скрутившиеся и иссохшие под солнечными лучами потроха летающего змея. В подбрюшье твари — между опавшими боками и скрюченными лапами — зияла распахнутая зловонная рана. Курились густые, постепенно истаивающие кровяные потёки. Щетинилась несколькими рядами зубов и исходила желтоватой слизью раскрытая пасть. Маленькие глазки — те, наоборот, вовсе исчезли в едва различимых щёлках под толстыми слипшимися веками, на уголках которых засохла вспузырившаяся пена. Крепкая чёрная чешуя не была больше столь крепка и черна. После нескольких часов на солнцепёке пластинчатая шкура дракона позеленела, размякла и потрескалась. Сейчас она походила, скорее, на осклизлую болотную ряску — толстую, но ненадёжную.
Гораздо лучше сохранился выщербленный и тяжёлый серповидный меч в отрубленной руке павшего Шоломонара. Да и доспех обезглавленного чёрного всадника, пролежавшего весь день в тени широкого навеса пострадал меньше, чем драконья чешуя. Конечно, и на нём тоже губительный свет уже оставил явственные отметины, опалив, смяв и размягчив несокрушимую броню. Тем не менее, утратившие былую прочность латы уберегли от солнца укрытую за ними и скованную с ними плоть.
Над безголовым и безруким трупом стояли трое. Чёрный Князь в обличье тевтонского магистра, татарский сотник-юзбаши и воевода русской дружины. Поднявшийся с ложа после долгого целительного сна, Всеволод чувствовал себя совершенно здоровым. Орденский лекарь знал своё дело, а его целебные зелья поистине творили чудеса. Глубокая рана затянулась и ничуть не беспокоила. Кровь не сочилось через свежую повязку. Посечённая правая рука вновь могла орудовать мечом столь же ловко, как и левая.
Всеволод наблюдал, как Сагаадай извлекает стрелы из трупа и одну за другой аккуратно укладывает в пустой колчан. Бернгард уже объяснил степняку причину, по которой три его стрелы, пущенные навскидку, без всякой надежды, всё-таки пробили чёрный доспех. А предусмотрительный кочевник не пожелал расставаться с чудо-оружием, столь хорошо себя зарекомендовавшим. Юзбаши намеревался при необходимости вновь использовать смертоносные наконечники, уже закалённые в крови упыринного Князя.
— Правильно, — с непроницаемым видом одобрил Бернгард, когда Сагаадай выковырнул последнюю стрелу из срубленной головы Шоломонара. — Не помешает. Думаю, это не последний Властитель на нашем пути.
«Ну, на моём — так точно!» — Всеволод неприязненно покосился на тевтонского магистра. Молча вынул из ножен оба клинка.
— Посторонись-ка, Сагаадай.
Преодолевая брезгливость, он по очереди вонзил мечи в запёкшийся срез на шее трупа. Впихнул серебрённую сталь под чёрные латы глубоко — чуть не по самую крестовину. Что-то хлюпнуло. Слабо-слабо засочилась тёмная сукровица. Видимо, не всё ещё вытекло из ран, не всё засохло и испарилась. А лишившиеся хозяина упыри, как известно, не смеют по своей воле покушаться на кровь Высших Пьющих. Пусть даже мёртвых.
Было неприятно, омерзительно до мурашек на спине. Однако вновь чувствовать себя беспомощным при встрече с упыриным Князем Всеволоду не хотелось. А так… так его оружие будет способно сокрушить чёрную броню. Если верить Бернгарду.
На этот раз своё одобрение магистр выражать не стал. Впрочем, Всеволод в нём и не нуждался.
Сагаадай, закрепив колчан с тремя стрелами на спине, беспокойно глянул на небо.
— Стемнеет скоро.
Да, совсем скоро. Неумолимо близилась ночь. И всё уже было решено. И все знали о решённом. Ночью будет вылазка. Оставалось лишь обговорить детали.
Всеволод вложил мечи в ножны.
— Каков твой план, Бернгард?
Магистр будто ждал этого вопроса. Объяснять начал сразу — быстро и деловито:
— Выждем, пока противник выйдет из ущелья и подступит к замковой горе.
— К тому времени под горой наверняка соберутся упыри со всей округи, — заметил Всеволод. — Те, которые прячутся сейчас в дневных убежищах и больше не подвластны воле Чёрных Князей.
— Вот именно, — усмехнулся Бернгард. — И нам будет только на руку, если Пьющие сцепятся друг с другом. Это — самый удачный момент для атаки. За ворота выедем конным строем и…