— Конным? — переспросил Сагаадай.
— Да. На лошадях — больше шансов быстро пробиться к ущелью. Благо, почти все конюшни целы.
Верно — целы. Лошадиная кровь не интересует Пьющих. Да и Чёрный Князь, штурмовавший прошлой ночью Сторожу, стремился захватить главные башни, важные участки стен и основные проходы, но никак не конюшни.
— Если доберёмся до ущелья, там, в завалах, можно поставить заслон, который задержит Пьющих, пока мы с тобой, русич…
— Я понял, — нетерпеливо перебил Всеволод. — Но всё же, как ты предполагаешь туда пробиваться?
— Построим клин и — вперёд. Сначала — таранным копейным ударом. Дальше — дело за мечами.
««Свинья», значит?» — усмехнулся про себя Всеволод. Об излюбленном боевом построении тевтонских рыцарей он был наслышан. Да и самому во время воинской учёбы не единожды приходилось по приказу старца-воеводы Олексы отрабатывать атаки клином. И в пешем строю, и в конном. В конном, конечно же, получалось действеннее и эффективнее.
Хитрость тут проста и незатейлива: поставить в голове постепенно расширяющейся колонны тяжеловооружённых, опытнейших рыцарей, разогнать как следует лошадей, сконцентрировать мощный удар в одной точке и сходу проломить бронированным «рылом» вражеские ряды, сколь бы плотными в глубину они не оказались и сколь бы широко не раскинулись по фронту. А после, не останавливаясь, продвигаться дальше, взрезать и разваливать, покуда возможно, войско неприятеля. Как лезвие обоюдоострого кинжала взрезает пробитую остриём плоть. Как топор-колун разваливает полено.
У «свиньи»-клина, как и у любого иного построения есть свои преимущества и есть недостатки. Но сейчас, пожалуй, Бернгард прав. Их мало, тёмных тварей Шоломонарии — много. Слишком много. Настолько много, что пробиваться любым другим способом— бесполезно. «Свиньёй» же… да, пожалуй, только «свиньёй» сейчас и можно попытаться.
Правильно выстроив ряды, и набрав приличную скорость на крутом, расчищенном уже упырями от рогаток склоне замковой горы, небольшой конный отряд в состоянии без особых потерь быстро и довольно глубоко вклиниться в многократно превосходящие силы вражеской пехоты. А там уж… Ну а там — как сложиться.
— Внешнюю форму клина выстроят мои рыцари, — продолжал Бернгард.
— Какие именно? — уточнил Всеволод.
«Живые? Мёртвые?»
— Мои серебряные рыцари, — ответил магистр. — Не волнуйся, русич, при жизни каждый из них обучен драться в конном строю, и никто не утратил этих навыков после смерти…
«Значит — мёртвые».
— Они встанут в голове и по крыльям клина. Такой окоём взломать будет непросто. Остальные братья подопрут строй изнутри. Оруженосцы и кнехты — их мы тоже посадим на коней, сколько сможем, — распложатся в середине. Стрелки — сзади. Ты…
Бернгард запнулся. Окинул сомневающимся взглядом татарского юзбаши.
— Думаю, твоим воинам тоже лучше встать в центре и в тылу. Там проще удержать строй и напор. Справитесь?
Уголки рта Сагаадая чуть дёрнулись:
— Напрасно ты считаешь нас не пригодными к бою в строю. Во время степных облав, на охоте и на боевых манёврах нам доводилось проделывать и не такие хитрости. И при этом мы обучены на скаку пускать стрелы так метко, как не снилось твоим богатурам.
— Вот и отлично! — усмехнулся Бернгард. — Ваши стрелы, пригодятся. Примкнёте к арбалетчикам. Согласен?
Сагаадай сдержано кивнул:
— Пусть будет так. Только сам я всё же займу место в голове строя. Не забывай, Бернгард, в моём колчане — три стрелы, способные остановят Эрлик-хана и его летающего змея-ашдаха[2], если они вдруг преградят дорогу.
— Я тоже пойду впереди, — глухо и твёрдо, тоном, не терпящим возражений, объявил Всеволод.
— Как угодно, — пожал плечами Бернгард. — Только ты, русич, уж будь любезен, держитесь возле меня.
Всеволод лишь скривил губы в ответ. Ясно, чем вызвана такая забота. Кровь… Бесценная кровь Изначальных, носителя которой Бернгард не собирался терять ни при каких обстоятельствах.
Глава 30
Сигнальный рог ревел долго и гулко. Дозорные подняли тревогу вскоре после заката — когда над далёким Мёртвым Озером только-только начала подниматься зеленоватая пелена, озарённая изнутри зловещим сиянием. В очередной раз проход между мирами выплёскивал в ночь упыринные полчища. Бесчисленные бледнокожие твари волна за волной стекали с каменистого плато в узкое ущелье. Заполняли пространство, стиснутое скалами и щебенистыми обрывами. Двигались вперёд.
А сверху — между чернотой небес и тёмным провалом ущелья на фоне светящегося тумана металась едва различимая точка. Пока — едва. Но уже различимая.
— Чёрный Князь! — процедил Всеволод, всматриваясь вдаль со стены, примыкавшей к надвратной башне. — Ещё один!
Где-то в глубине души он всё же надеялся, что в этот раз обойдётся без Шоломонара. Увы, наивным надеждам не суждено было оправдаться.
Бернгард, стоявший рядом, мрачно кивнул. Ответил невесело:
— Всё-таки пробился…
Эта ночь выдалась ясной. О вчерашнем буйстве стихии ничего не напоминало. Ни тучки, ни махонького облачка не было сейчас на ясном звёздном небе. Полноликая луна щедро заливала землю чистым, но безрадостным молочным светом.
А время шло. И трудно было уследить за его течением. Тёмное воинство быстро приближалось к крепости. Однако не оно одно. К подножию замковой горы подтягивались и упыри, выползшие из дневных укрытий. Кровопийцы, неподвластные чужой воле и ведомые одною лишь Жаждой, по пути инстинктивно сбивались в небольшие стаи, стаи сливались в крупные отряды. Этих тварей тоже было немало. Особенно после вчерашнего штурма.
Столкнётся ли нечисть лбами под стенами Сторожи, как рассчитывал Бернгард? Сомнёт ли охотников до чужой добычи авангард чёрного Властителя, уже показавшийся в горловине ущелья?
Нет, Шоломонар, круживший под луной на боевом Летуне и выстраивавший войска, не предпринимал пока никаких решительных действий и не отдавал приказа к началу боя. Тёмная рать выдвигалась из ущелья, растекалась по окрестностям, как вышедшая из берегов река. И — останавливалась, не доходя до замковой горы. Строилась сплошной линией, замирала…
Чёрный Князь отчего-то медлил, чего-то ждал. Князь сдерживал своих тварей, в то время как упыри, лишившиеся хозяев, уже лезли наверх — к Стороже.
Что это? Трусость? Нерешительность? Осторожность?
Всеволод покосился на магистра.
— Хм, а он неглуп, — следя за передвижениями неприятеля, отметил Бернгард. — Рассчитывает нанести первый удар чужими руками и вмешаться уже после того, как падут стены.
Падут стены? Ну да, конечно… Тот Чёрный Князь, сколь бы он не был умён, едва ли предполагает сейчас, что осаждённый противник готовится к атаке. По всем правилам военного искусства ночная вылазка малочисленного гарнизона являлась полнейшим безрассудством. Но было ли легче ли от того, что упыриный Властитель введён в заблуждение?
Ничуть!
— Теперь нам придётся пробиваться через два заслона, — хмуро сказал Всеволод. — Сначала эти — бесхозные упыри. Потом — воинство Князя.
— Придётся, — согласился Бернгард. — Причём так, чтобы между ними было максимальное расстояние. Мы должны успеть оторваться от одних и набрать достаточный разгон для удара по другим. Иначе увязнем на полпути. Что ж, ладно… Раз войско Властвующего выжидает внизу, мы тоже повременим с атакой. Подпустим к крепости первую волну Пьющих, тогда и откроем ворота.
— А поздно не будет?
— Нет. Сейчас главное, чтобы Властитель не догадался о нашей вылазке прежде времени и не успел подтянуть под стены свои силы.
Недолгое ожидание было тягостным и казалось почти бесконечными. К вылазке всё было давно готово. И всё и все.
Кони осёдланы. Доспехи надеты. Расчищенные от трупов проходы у ворот забиты вооружёнными всадниками. Первые ряды уже топтались под закрытой аркой. А первыми пробиваться наружу и выстраивать за воротами бронированное «свиное» рыло надлежало умрунам Бернгарда.
Рослые кони, укрытые длинными кольчужными попонами и пластинчатой бронёй в серебряной отделке, обвешанные шипастыми нагрудниками и массивными налобниками, волновались, всхрапывали и косились на неподвижных седоков, видимо, смутно ощущая мертвечину на собственных спинах. Но ещё отчётливее животные чувствовали крепкую руку, жёсткий, рвущий пасть повод и острые шипы шпор. А потому неуместной сейчас норовистости предпочитали не демонстрировать.
В двух надвратных башнях наглухо забаррикадировались с полдесятка раненных рыцарей и несколько кнехтов под предводительством однорукого кастеляна. Им предстояло остаться в крепости. Так было нужно. Кто-то должен был открыть ворота и выпустить «свинью» из замка. Да и боевых коней на всех всё равно не хватало. А пехота в предстоящей вылазке — непозволительная обуза. Впрочем, ещё неизвестно, кому этой ночью повезёт больше: тем, кто в боевом строю выйдет за стены, или тем, кто заперся в каменных башнях. Пока трудно было предугадать, кто кого переживёт в этой битве.
И — насколько переживёт.
— Нахтцереры!.. — донеслось сверху.
Кричал Томас. Громко кричал, но без страха. Просто сообщал, что…
— Нахтцереры у частокола!
— Решётки-и-и! Подня-а-ать! — скомандовал Бернгард.
Правильно… Решётки поднимаются медленнее, чем опускается мост, поэтому начать следует с них.
Звякнули цепи. Надсадно заскрипели вороты в башнях. Дрогнули тяжёлые решётки — внутренняя и внешняя — по сию пору надёжно закрывавшие проход через воротную арку. Выскользнули из узких ниш в каменных плитах и поползли вверх массивные острия, способные переломит хребет быку. Толстенные кованные прутья с обильной серебряной отделкой медленно поднимались к сводчатому потолку.
Поднялись…
Почти целиком утонули в глубоких тёмных пазах. Теперь только посеребрённые зубья грозно нависают сверху. Да топорщатся.
по стенам арки вмурованные в камень и покрытые тем же белым металлом крюки и лезвия. Да внизу, перед конскими копытами, — непроходимая щетина заточенных штырей в палец длинной. Густо и ровно, будто жёсткая поросль, торчат стальные колючки из пазов между каменными плитами. А на острие каждого шипа опять-таки тускло поблёскивает серебряная капля.