В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли — чистили путь. Над «свиньёй» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. Прощальный залп остающихся в Стороже.
— Готт мит унс[3]! — донёсся сзади клич тевтонских рыцарей.
Всеволод узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мёртвой дружины ведомой Чёрным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на свои собственные силы.
Лучники и арбалетчики всё же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Всё дальше. Всё глубже…
И — всё быстрее.
Всеволод ехал в голове «свиньи» — сразу за передовыми конными шеренгами умрунов — между Бернгардом и Сагаадаем. Их очередь вступать в битву ещё не пришла. Пока рубилась мёртвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.
Да, потери были, конечно.
Они едва отъехали от ворот, и только-только выстроенная колонна не устоялась ещё в должной мере, не обрела единого темпа движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри яростно пытались взломать ряды мертвецов и добраться, наконец, до живых всадников.
И вот пожалуйста… Там вон — где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проём в мелькающих клинках и копейных остриях. И — тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсечённая когтистой лапой.
А вот пала ещё одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненные лошади — нет. Кто мог — объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог — топтал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.
Конная колонна упорно двигалась вперёд. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белёсые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из чёрной крови. Бой шёл яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мёртвой нечисти. А редкие (трое уже… нет — четверо… пятеро, быть, может, шестеро, но вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из сёдел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.
Конный клин, не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы — постепенно набирал скорость. И клин — вырвался. Прорвался.
Сквозь первую преграду.
Отставших пешие бойцы из мёртвой дружины Бернгарда ещё продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ведь их вырванные от общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.
Нечисть сторонилась одиноких пешцев, чья серебряная кровь не прельщала тёмных тварей. Нечисть разделялась. Небольшая часть кровопийц вновь поворачивала к крепости, где в надвратных башнях оборонялись живые люди. Остальные — и таких было большинство — устремились вдогонку за удаляющимися всадниками. Но упырям трудно было угнаться за ними: защитники Сторожи гнали коней по пологому склону всё быстрее.
Быстрее…
Ещё быстрее…
Немного (в общем-то, совсем чуть-чуть) потрёпанная первой стычкой, но не поломавшая строя «свинья» давно перешла с шага на рысь и теперь споро перестраивалась на скаку.
Рокотал из-под опущенного забрала голос магистра. Длинный меч Бернгарда мелькал над шлемами не нанося удары, а указывая, что и как надлежит делать. Тевтоны подхватывали и передавали назад приказы магистра. Место вырванных из строя и спешенных умрунов занимали новые рыцари.
Бронированное остриё клина вновь насчитывало неизменные четыре, шесть, восемь, десять и двенадцать всадников в первых рядах. Прореженные «крылья», правда, пришлось чуть подтянуть к голове строя. Мёртвой дружины Бернгарда уже не хватало, чтобы целиком обеспечить фланговое прикрытие. Живые орденские братья, находившиеся в глубине строя, выдвинулись вовне, заполняя небольшие бреши в хвосте колонны. Впрочем, и живые, и мёртвые саксы действовали удивительно быстро и организованно. Похоже, ни в ратном умении, ни в строевых маневрах одни не уступали другим.
«Ловко всё же они это делают, — вынужден был признать Всеволод. — Одно слово — немцы!»
Тевтонская «свинья» на ходу восстанавливала самое себя. «Свинья» готовилась к новому бою, по сравнению с которым прорыв у крепостных стен был лёгкой разминкой, не более.
Настоящий враг ждал внизу, у подножия замковой горы, где слабо колышется…
Больше всего это походило на белёсый туман или море, раскинувшееся перед одиноким утёсом с замком на вершине. С этого вот спасительного утёса и предстояло спуститься невеликому отряду всадников. Броситься вниз в пьянящем галопе. Окунуться с головой в гибельное море-туман. Хлебнуть его сполна.
И — пробиться.
И — прорваться.
Попытаться…
Во-о-он туда, к ущелью. И ещё дальше — по ущелью. К безжизненному каменистому плато. К Мёртвому Озеру.
Безумство? Да, конечно, вне всякого сомнения. Самоубийство? Кто бы спорил. Наивернейшее! Но ещё более безрассудно было бы ждать, пока всё это упыринное воинство само поднимется на замковую гору и захлестнёт крепость. А не это воинство — так другое, что непременно придёт за ним. Завтра. Послезавтра…
Нет, уж лучше самим… Сейчас. Сразу. Так есть хоть какой-то шанс. Хотелось бы верить, что есть. Вот только, с трудом почему-то сейчас в это вериться.
Одно хорошо: под копытами — не узенькая дорожка, а широкий спуск, расчищенный упырями от кольев и рогаток. Хорошо так расчищенный, добросовестно. Для конной атаки — лучшей местности и не придумать. И предательской грязи под копытами нет. Подсохшая за день земля, надёжно удерживала шипы серебрённых подков.
И останавливать набиравшую ход «свинью» уже поздно. Пока, впрочем, никто и не пытался этого делать. Складывалось такое впечатление, что сумасшедшая вылазка шокировала даже вражеского Чёрного Князя, кружившего над неровными рядами бесчисленных тварей.
Но скоро шок пройдёт. А может, уже прошёл?
Упыриное воинство впереди и внизу разительно отличалось от толпы кровопийц, оставленных сзади, сверху. Эти твари не бросались бездумно вперёд, а стояли недвижимо. Молча.
Бернгард отдал новый приказ.
Впереди и по флангам выдвигались копейщики. Для таранного удара копья всё-таки годятся лучше, чем мечи. Мечи вновь заработают чуть погодя — в ближнем бою. Однако многое будет зависеть от того, как использует «свинья» единственное своё преимущество — разгон со склона замковой горы. И от того, как глубоко она сможет сходу, с наскока вломиться в плотные вражеские ряды.
Катившаяся от крепости, вслед за тевтонским построением волна упырей безнадёжно отставала. Отставала, но не остановилась. Твари, над которыми не довлела воля Властителя, упорно продолжали преследование. Видимо, вознамерились гнаться за ускользающей кровью до последнего. Гнаться и… биться?
«Свинья» неслась вниз. Грохотала земля под копытами. Лязгала серебрённая сталь. Шумно и размеренно дышали кони, набиравшие разбег.
Наверное, на человека такая атака произвела бы неизгладимое впечатление. Наверное, такая атака заставила бы дрогнуть даже самые отважные людские сердца. Но под замковой горой стояли не люди. И стоять их там заставляла не человеческая воля.
— Стрелки-и-и! — широким взмахом меча Бернгард подал знак.
Хвост атакующей колонны раздался вширь. Рыцари, прикрывавшие тыл, расступались, выпуская арбалетчиков и лучников из чрева «свиньи». Так удобнее вести дальний бой.
Скупо и дружно щёлкнули лёгкие самострелы конных орденских кнехтов. Выпустив по болту, арбалетчики тут же возвращались в строй. А к делу с куда большей основательностью приступали лучники Сагаадая. Татары метали посеребрённые стрелы с немыслимой быстротой и сноровкой. Одну за другой, а то и парами — сразу, с одной тетивы.
Били кочевники в направлении атаки, навесом, используя всю мощь упругих степных луков и практически не целясь. Это, в общем-то, сейчас и не требовалось. Упыри впереди стояли плотно, тесно, густо — не промахнёшься. Если конечно, добросишь стрелу.
Татарские стрелы, несмотря на немалое расстояние, отделявшее ещё противников друг от друга, долетали до упыринной рати, не утратив убойной силы. Оперённый дождь сыпался на узкий участок, по которому вскоре должна была ударить «свинья».
Длинные стрелы с пёстрым оперением пробивали мертвенно-белые тела нечисти насквозь, прикалывая одно к другому. Ещё издали, на подходе, атакующие выкашивали и укладывали на землю целые шеренги упырей. Колчаны пустели, однако просвета в сплошной белёсой стене пока не наблюдалось: места павших кровопийц занимали твари из задних и соседних рядов.
Вражеская рать, казалось, не уменьшалась вовсе.
Глава 32
На их обстрел ответили. Неожиданно, вдруг. И как ответили! Сам тёмный Властитель направил навстречу клинообразному строю своего Летуна.
Крылатая тварь рывком поднялась вверх и начала стремительно приближаться, постепенно снижаясь, будто пущенное из порока ядро. План восседавшего на седле-скамье Чёрного Князя был, судя по всему, прост и бесхитростен. Бросить дракона на разгоняющуюся «свинью», сбить строй, разворотить ощетинившееся копьями рыло, свалить всадников, напугать лошадей, приостановить, замедлить, ослабить напор, помешать первому — самому страшному — удару.
Что ж, массивная туша, надёжно укрытая крепкой чешуёй, на такое вполне способна. Если её нечем остановить.
У них было. Кое-что.
— Он твой, Сагаадай! — донеслось приглушённый забралом голос Бернгарда. — Попробуй…
Скакавший по правую руку от Всеволода юзбаши, в советах магистра не нуждался: степняк уже наложил на тетиву первую стрелу. Из тех трёх, закалённых в крови Властителя, однажды уже пробивших чёрную броню. До сих пор Сагаадай не истратил ни одной. Но теперь пришло их время.