На тот случай, если степняк не остановит змея, и всё же придётся принять ближний бой, тевтонский магистр держал наготове свой меч, также способный сокрушить и чешую Летуна, и латы Властителя. Но ближний бой с таким противником означал бы неминуемый развал атакующего строя. Так что стрела сейчас всё же предпочтительнее клинка.
Сагаадай скакал, чуть привстав на стременах и набросив короткий повод на переднюю луку седла. Кривые ноги степняка крепко сжимали мохнатые бока низкорослой лошадки, нелепо и несерьёзно смотревшейся между крупных рыцарских коней. Сообразительная кобылка никак не отреагировала на предоставленную свободу. Не сбилась с шага, не шарахнулась в сторону, не отстала, не поломала ряда.
Хорошие всё-таки у татар лошади.
И лук, что сжимает Сагаадай, — тоже ох как хорош. Сложен, из дерева, кости и рога, склеен рыбьим клеем, туго обмотан воловьими жилами, покрыт особым защитным лаком, не боящимся ни жары, ни холода, ни проливного дождя. И стрела — хороша. Длинная, прямая с густым оперением, с тяжёлым острым наконечником в серебряной отделке. А уж как хороши степные лучники, птиц сбивающие влёт на полном скаку!
Всеволод не сомневался: Сагаадай не промахнётся. Но ведь сейчас важно не просто попасть. Сейчас нужно попасть так, чтобы Чёрный Князь не смог нанести ответного удара.
Сбить нужно.
Сагаадай выжидал.
Крылатый змей летел прямо на них. Падал сверху на голову тевтонской «свиньи». Так, что снизу Чёрного Князя нипочём не достать. Седока закрывают раскинутые крылья, брюхо, толстая змеиная шея и плоская голова с клювом-пастью. Всадника — не видать. Только край щита торчит, да загнутый кончик занесённого для удара серповидного меча.
Значит, Сагаадаю придётся бить в дракона. Но удастся ли остановить такую тушу стрелой? Даже если наконечник пробьёт прочную чешуйчатую шкуру, достанет ли он до важного органа? Нанесёт ли смертельную рану? Всеволод слишком хорошо помнил, сколь живучим оказался Летун, атаковавший Сторожу прошлой ночью.
Стрелы из задних рядов летели уже не в упырей — в приближавшуюся крылатую тварь. Попадали. Отскакивали…
Сагаадай всё отводил тетиву к уху. Оттягивал двумя пальцами, между которых топорщилось пёстрое оперение. Юзбаши не спешил.
А крылатый змей уже атаковал.
Поднятый хвост-кистень. Раскинутые крылья. Вытянутые когтистые лапы и шея. Приоткрытая клыкастую пасть… Злыми тёмные щёлки глаз между толстых век выцеливали будущих жертв. Чудилось: ещё секунда, полсекунды — и всё, и будет поздно. И никакое мастерство степного лучника уже не поможет.
Но мягкое, неуловимое движение… Указательный и средний пальцы юзбаши, тянувшие тугое переплетение жил и удерживавшие стрелу, плавно разогнулись.
Сагаадай спустил тетиву.
Стрела сорвалась с изгиба мощного лука, понеслась вверх и вперёд. Навстречу крылатой твари. В морду твари.
Оглушительный драконий рёв…
Над головой.
В самое ухо.
А рука степного воина привычным молниеносным движением уже вырвала из колчана вторую стрелу. Её Сагаадай пустил не целясь.
Так, по крайней мере, показалось Всеволоду.
Однако и вторая стрела тоже попала в цель.
Всеволод не сразу и сообразил — куда именно. Но когда ревущий змей пролетал мимо, отчаянно размахивая крыльями, мечась из стороны в сторону, слепо вертя головой с разинутой пастью-клювом, он всё же разглядел яркое оперение в глазницах твари. В двух пустых глазницах, из которых лилось и текло. Защитные складки толстых чешуйчатых век были пробиты и…
«Ослепил! — промелькнуло в голове. — Сагаадай его ослепил!»
А татарский юзбаши, ловко развернувшись в седле, уже пустил третью стрелу. На этот раз — в раззявленную пасть Летуна.
Дракон стремительно взмыл в небеса и… повернул назад. Чёрный Князь не решился повторно атаковать «свинью» на незрячей твари. Князь улетал, спеша укрыться за плотной стеной упыриной рати. Ослепший Летун, ведомый лишь поводом и волей седока, мотался в воздухе, будто ладья в бушующем море.
Змей всё же унёс седока в тыл тёмного воинства. А вот благополучно опуститься на землю не смог. Силы оставили крылатую тварь. Две стрелы Сагаадая, видимо, слишком глубоко вошли в глазницы, да и заглоченный посеребрённый наконечник третьей тоже здоровья нечисти не прибавлял. Летун, не удержался в воздухе и рухнул на скалы где-то у входа в ущелье.
Кажется, там случился обвал.
Только вряд ли Чёрный Князь погиб под камнями. По крайней мере упыри впереди, вели себя по-прежнему — как организованное войско, а не как обезумевшая толпа.
А атакующая «свинья» уже мчалась во весь опор. Галопом…
Перестали звенеть тетивы степных луков. Не свистели стрелы. Татарские лучники вернулись в строй и взялись за сабли и копья, от которых, в ближнем бою будет больше проку.
Плотные ряды атакующих чуть рассредоточились. Совсем немного — настолько, насколько это необходимо, чтобы всадники не мешали друг другу при первом копейном ударе, но и не утратили притом силу общего натиска.
Потому что скоро уже, совсем скоро…
Время приказов и молчаливой покорности судьбе кончилось.
В эти последние мгновения перед сшибкой угрюмо-молчаливая «свинья», наконец, подала голос. «Свинья» орала и визжала — разноязыко, оглушительно. За яростными криками русичей, дикими воплями татар, боевыми кличами тевтонов не слышно было грохота копыт и лязга металла. Мало кто верил, что в эту ночь ему удастся вернуться. Скорее всего, не верил никто. И сейчас атакующая горстка всадников через глотку выплёскивала всю горькую смесь обуявших их чувств. Только умруны Бернгарда скакали молча. Орденские рыцари, уже погибшие однажды, теперь были безразличные к смерти. Зато живые, которым только предстояло умереть, старались вовсю.
Всеволод тоже что-то орал, подняв над головой мечи. Обоерукий, он был обучен ездить по-татарски — правя конём лишь ногами. И сегодня умение это ему ой как пригодиться.
Копейщики впереди прочно укрепились в сёдлах с высокими задними луками и в длинных — во всю ногу — стременах. Серебряные умруны сидели как влитые, пригнувшись к лошадиным шеям и прикрывшись щитами. Копья — выставлены вперёд. На ветру бьются промокшие, посечённые, изорванные орденские плащи, стряхивая глубоко въевшуюся грязь подземного склепа и свежую упыриную кровь, пропитавшую грубую ткань.
Поверх склонённых ведрообразных шлемов Всеволод видел впереди неровную, безмолвную и неподвижную белёсую стену, перегораживавшую склон. Плотные ряды упырей тянулись от основания замковой горы до входа в ущелье, ведущего к Мёртвому Озеру.
И эту преграду им предстояло прорвать.
Стена быстро приближалась, дёргаясь в такт конскому скоку. Казалось, не всадники, всаживающие шпоры во взмыленные конские бока, мчатся к ней в тяжёлом галопе, а сама она гигантскими прыжками несётся навстречу.
Раз прыжок, два прыжок…
И упыри уже нетерпеливо тянут к людям руки-змеи.
Раз прыжок, два…
И твари, стоящие впереди, даже не пытаются уклониться от посеребрённых наконечников на осиновых древках.
Раз прыжок, дв-в-в…
«Свинья» с треском, хрустом, хлюпом вламывается в неровный строй нечисти…
— А-а-а!
… как дикий вепрь — в заросли орешника.
— О-о-о!
И так же легко проходит. Сквозь первые ряды — легко. Потом будет труднее. Много труднее. Но это — потом. Пока же…
Пока разить с седла, да с разгону было просто, легко и удобно.
Когда ощетинившееся длинными прямыми бивнями-копьями, рыло многоногой «свиньи» на бешеной скорости вонзилось в упыринную стену, весь мир впереди…
Брызнул — вот оно, пожалуй, самое подходящее слово.
Вот что случилось с миром.
Неровная податливая кладка брызнула чёрной кровью и отколотыми кусками из кирпичиков-тел. Фонтанами крови, россыпью тел. Рыло, голову, загривок «свиньи», а мгновением позже и её бока, втиснувшиеся в пролом, окатило зловонной чёрной жижей.
Упырей швыряло в стороны и кидало под копыта коней. С десяток тёмных тварей, подброшенных вверх, кувыркаясь, перелетели через первые ряды всадников и были рассечены, раздавлены, растоптаны задними.
Безмолвствующая по сию пору нечисть, наконец, взвопила — оглушительно, пронзительно. Да, теперь орали не только люди. Нелюди, попавшие под первый удар, — тоже. Причём, так, что криков людей почти не стало слышно. От визгливых упыриных воплей, грохота, треска и лязга у Всеволода заложило уши даже под шлемом с опущенной личиной. Однако, оглохнув на время, он вовсе не ослеп, и мог видеть всё, вплоть до мельчайших деталей. А холодный рассудок отмечал и запоминал всё увиденное.
Всеволод словно со стороны наблюдал за сечей, непосредственным участником которой сам же и являлся. Хотя нет, не совсем ещё участником.
К такому Всеволод не привык. Обычно в бой он вступал первым. Но сейчас нужно было лишь держать строй, пока в авангарде и на флангах бились умруны Бернгарда.
А уж как они бились!
Длинные рыцарские копья сломались не сразу. Серебрённая сталь пронзала упырей одного за другим. И ещё одного. И ещё.
И снова…
Всадники попросту нанизывали тварей на осиновые древка.
Никогда прежде Всеволоду не доводилось видеть по полдесятка корчащихся тел на одном ратовище. Теперь вот видел. И по полдесятка и по полудюжине. А кое у кого из скакавших впереди копейщиков и поболее выходило.
Разумеется, удержать такой груз на весу не было никакой возможности. Даже мёртвым рыцарям, это было не под силу. Под чудовищной тяжестью копья клонились вниз, втыкались в землю, разлетались в щепки.
А пока всадники бросали обломки копий и хватались за мечи, топоры и палицы, упырей валили и топтали кони. Рослые, сильные, боевые, не хуже людей обученные убивать.
Не зря тевтоны надевали на них шипастые нагрудники с насечкой из белого металла. Не напрасно отделывали подковы серебром. Сейчас всё это пригодилось в полной мере. Не утратившие ещё скорости, раззадоренные и разгорячённые стремительной скачкой, видом и зловонным запахом чёрной крови, животные с надсадным хрипом били врага грудью.