А берег? Что с ним?!
Толчок. Ещё…
Дрожь воды передаётся земле. И вот уже берег тоже ходит ходуном. И берег, и всё плато, стиснутое горной грядой. Перепуганные кони уносились прочь, а люди с трудом держались на ногах. Где-то на границе плато проседали своды пещер, рушились скалистые пики, осыпались обвалы.
Потом от озера по земной тверди пошли трещины.
Побежали, зазмеились по берегу.
Одна.
Другая.
Третья…
Глубже.
Шире…
Расколы, впрочем, тут же засыпало камнем. Но не только им. В одну из разверзшихся трещин угодил тевтонский кнехт. Отчаянный, душераздирающий вопль — и бедолага сгинул бесследно, раздавленный и погребённый заживо. В другую щель угодил рыцарь из мёртвой дружины Бернгарда. Умрун ушёл под землю молча, без звука.
— Назад! — в голос крикнул Всеволод. — Все назад!
Ни к чему было сейчас так рисковать. Сейчас следовало отступить, выбраться из буйства дёготьной мути и зеленоватого тумана. Отойти в сторону и издали оценить случившееся.
Отступали. Подальше. Наблюдали уже с безопасного расстояния…
Как очередная волна обвалила полберега и смыла вместе с камнями груду серебра и серебрённой стали, оставленную там. Как безумствующее озеро само слизнуло губительный белый металл.
Как сглотнуло сдуру.
Как поперхнулось.
Как необъятный водоём отчаянно бился в каменных тисках, но уже никуда не мог деться от утопленного, от глубоко — до самого дна — всаженного в тёмную жидкую плоть серебра.
Озеро выбрасывалось на берег огромными — в крепостную стену — волнами, разбивалось о камни и бессильно стекало обратно. Взбесившиеся мёртвые воды цеплялись пенистыми руками за валуны, пытаясь вырвать самое себя из впадины, отравленной белым металлом. Но воды лишь без толку ворочали глыбы. Так провалившийся под лёд человек хватается за края полыньи. А лёд — трескается, а лёд — не держит.
Начинались новые взрывы-всплески мутных вод — громче и страшнее прежних. И новое сотрясение тверди — сильнее, чем раньше. И новый выброс холодных зеленоватых испарений. Плотных, заволакивающих всё и вся…
Колдовской туман прогибался и таял под солнцем. Но снизу, от бурлящей чёрной жижи поднимались ещё более густые клубы, и разглядеть, что творится за этой сплошной колышущейся пеленой было уже невозможно. А — ох, и творилось же!
Глава 38
Затихло Мёртвое Озеро нескоро. И не до конца. Что-то ещё ворочалось, пыхтело, перекатывалось под непроглядной зеленоватой шапкой, окутавшей берег. Но волны, вроде бы, уже не бились о камень, и земля больше не содрогалась.
— Стойте здесь, — распорядился Всеволод. — Я взгляну.
Мягкой, кошачьей походкой он направился к озеру. Шёл сторожко, готовый в любой миг прянуть назад.
Но не он один шёл. За спиной послышались шаги… Кого там ещё понесло?! Всеволод раздражённо оглянулся. Бернгард! Тевтонский магистр не пожелал оставаться со всеми на безопасном расстоянии. Ладно, пусть его…
Молча они вступили в блекло-зелёный туман, приблизились к воде. Разглядели, наконец…
Всеволод остолбенел.
Да, его предположение оказалось верным. Да, Мёртвое Озеро столь сильно страшилось серебра, что даже при свете дня разверзло свои холодные воды до самого дна. Вот только как разверзло!
Зрелище было немыслимым, невероятным!
Вся водяная морось уже полностью осела, и верхний прозрачный слой вновь укрывал тёмную муть от солнечных лучей. Однако теперь в озёрной глади беспорядочно зияли многочисленные дыры. Не воронки, не круговороты, а именно ДЫРЫ. Пустоты, разорвавшие, вскрывшие, пробившие водный покров изнутри. Одни — побольше, другие — поменьше. С ровными отвесными стенками, глубокие, как шурфы рудокопов. Водяные шурфы!
Пронизывая озёрные воды насквозь, они курились зеленоватыми испарениями, как торфяные пожары на болотах, а через некоторые из них можно было даже различить пробивающиеся со дна слабые багровые отсветы рудной черты. Однако воспользоваться подобными прорехами было никак невозможно: слишком уж малы. Человеку ни в одну из таких дыр не протиснуться. И разбросаны они друг от друга. И от берега далековато. Пока доберёшься — утонешь в мёртвых водах.
Это могло являться чем угодно, но только не заветным проходом к древней кровавой границе. Уж Всеволоду-то было с чем сравнивать. Настоящий проход — ровный, широкий, идущий от берега до берега, да через всё дно — он видел глазами Эржебетт. А это… Нет, это не то. Это — НЕ НАСТОЯЩЕЕ. Вскрытое, взломанное грубо, неумело, не по правилам, не ночью, а средь бела дня. И белым металлом. И именно поэтому — НЕ ТО.
Тёмные мёртвые воды дрожали часто и мелко. Как студень на ветру. Огромный такой гигантский, дырявый дымящийся студень в каменном котле.
Всеволод тупо хлопал глазами.
Бернгард стоял рядом и смотрел безмолвно, не дыша. Как будто… Восхищённо?
Два отражения колыхались на беспокойной ряби дёготьного цвета. Отражение Всеволода — перевёрнутое вверх ногами. Головой к берегу. И отражение магистра. Обычное. Правильное. Головой к центру водоёма, изъеденного дырами. Всеволод отметил это лишь краем сознание, ничуть не удивившись. Что ж, так и должно быть. Сам он родился в этом обиталище. Бернгард — пришёл из мира иного, однажды уже переступив рудную черту, сокрытую на озёрном дне. Оттого и не меняется отражение магистра в напуганных мёртвых водах.
«Так тоже можно отличать нечеловека от человека», — говорил когда-то Бранко. Волох был прав. Но сейчас о его правоте Всеволод думал меньше всего. Мысли сейчас крутились вокруг язв беспорядочно пронзивших озёрную гладь.
Прорехи, словно прорубленные, пробитые, проломленные, прогрызенные в мёртвых водах, смутно повторяли очертания брошенных на дно предметов. И были совершенно… абсолютно бесполезны.
Всё вышло не так. Вышло иначе!
Всеволод с трудом подавил рвущийся из груди стон разочарования. Повернулся к Бернгарду:
— Что это?! ЧТО?! ЭТО?!
Магистр пожал плечами. Ответил спокойно. Даже, вроде бы, удовлетворённо:
— Мёртвые воды не выносят серебра. И они, действительно, расступились, отгородив себя от него. И его — от себя.
— Отгородив?
— Да, русич. Так засевшая в человеческом теле заноза или наконечник стрелы обволакивается гноем, а после с гноем же выходит наружу. У озера нет возможности вытолкнуть серебро вовне. Поэтому его воды просто отступили, разорвались, разошлись в тех местах, где лежит белый металл.
— Бернгард, мы сможем как-нибудь пустить в эти прорехи мою кровь и сказать твои слова? — спросил Всеволод.
Магистр покачал головой:
— Кровь падёт не на кровавую границу, а на серебро, лежащее на дне. Слова — тоже. И вряд ли сейчас, при свете солнца, мёртвые воды пропустят их дальше. И потом, нам ведь всё равно не добраться до этих водяных дыр. Они открылись слишком далеко от берега. А у нас нет ни лодки, ни плота. Да если бы и были… Это особое озеро, русич. По нему невозможно плавать. Здесь тонет всё. Проваливается сквозь верхний слой. Увязает в нижнем.
Тонет всё? Проваливается? Увязает? Что ж…
— А если мы… — вскинул голову Всеволод. — Сами… Если просто войдём туда?
— Куда? — поднял брови Бернгард. — В озеро?
— Ну да! На нас — серебряные брони. Значит, перед нами мёртвые воды должны расступиться. Нужно только идти вперёд и…
— И воды, конечно, расступятся, — перебил Бернгард. — Вот только не сразу. Вначале они нас изломают. Превратят в кольчужные мешки с месивом из раздавленных внутренностей и раздробленных костей. А потом — да, расступятся. Над тем, что от нас останется. Ты же видел — озеро не разверзается сразу. Оно противится белому металлу. Пытается его поглотить, справиться с ним. Оно бьётся и борется.
— А разве оно ещё не успокоилось? — нахмурился Всеволод.
— Посмотри на эту рябь, русич. Посмотри на своё отражение. Это мнимое спокойствие. Оно продлится лишь до следующего соприкосновения с серебром. Хочешь проверить?
Не дожидаясь ответа, Бернгард вынул из ножен меч. Коснулся клинком дрожащей воды, самым кончиком тронул тёмную жижу под прозрачным слоем. И тут же отдёрнул серебрённое оружие, отступая на шаг.
Всё верно! Даже от этого слабого касания мёртвые воды дёрнулись, вздыбились, взбурлили, вскипели. И долго не могли утихомириться.
— Нам нужен проход на дно, русич, — сказал Бернгард. — Настоящий проход, по которому можно беспрепятственно спуститься с берега до самой кровавой черты. Без него — никак.
Всеволод обречённо вздохнул:
— Ты же видишь: это невозможно. Днём до дна не добраться.
— Я так не считаю, — губы магистра вдруг раздвинулись в довольной улыбке. — Главное, мы убедились, что Мёртвое Озеро, действительно, обнажает дно перед лунным металлом.
— Что ты задумал? — насторожился Всеволод.
— Попробуем использовать не куски серебра и не серебрённую сталь.
— А что же тогда?
— То, что можно, выражаясь твоими же словами, смешать с водой.
— Серебряную стружку? Порошок? — Всеволод лихорадочно соображал. — И ссыпать всё в озеро? Но что это даст? Да и нет ведь у нас уже серебра. Только то, что на латах и оружии осталось. А другого взять негде.
Бернгард покачал головой:
— Ты не понял меня, русич. Я говорю о жидком серебре. О lapis internalis.
— Раствор адского камня? — Всеволод испытующе взглянул на Бернгарда. — Но разве у тебя есть?
— Есть, — кивнул Бернгард.
— Здесь?
— Здесь.
— С собой?
— С собой.
— И много?
— Надеюсь, что хватит.
Откуда? Как? Впрочем, в данной ситуации это не столь важно. Сейчас важнее другое.
— И ты думаешь, что серебряная вода…
— В том-то и дело, что вода! — торжествующе повторил магистр. — Именно вода. Вода — в воду, вода против воды. Мёртвые воды легко обтекают твёрдые предметы, но отгородиться от жидкого серебра им будет непросто. Хоть ты и не занимался алхимией, но всё же должен представлять, что происходит, когда один раствор проникает в другой. Жидкости либо смешиваются, либо нет, верно?