Это был конец всему. И оттого всё становилось безразлично и безнадёжно, как солнце, закатывающееся за горизонт.
Глава 49
Свист…
Что-то промелькнуло у плеча, на котором лежала тяжёлая ладонь Олексы.
И сразу — толчок.
Толкнуло не Всеволода — Чёрного Князя. Скорее, не толкнуло даже, а сбросило его руку с наплечника и освободило Всеволода.
Олекса взревел. Наверное, поэтому второго свиста Всеволод не услышал. Зато обострённым звериным каким-то чутьём он ощутил, как что-то мягко коснулось бармицы. Олекса, охнув и захлебнувшись собственным криком, отступил на шаг. В широкой груди старца-воеводы трепетало яркое оперение на длинном древке.
Ещё одна стрела — та, что ударила первой — торчала из левого предплечья: окровавленный наконечник с одной стороны, пёстрое оперение — с другой.
«А руку-то — насквозь!» — только и успел подумать Всеволод.
Третья стрела, тоже угодившая в грудь Олексы, оттолкнула Чёрного Князя ещё дальше.
И подтолкнула ещё ближе к зияющей бреши.
Судя по тому, как легко посеребрённые наконечники пробивали доспех и как глубоко входили в плоть, стреляли с небольшой дистанции. Причём делали это быстро и умело.
Но кто стрелял? Откуда взялись спасительные стрелы? Всеволод не стал размышлять об этом. Он снова действовал. Он вновь обрёл надежду.
Прыжок вперёд.
Навалившись плечом, Всеволод всем своим весом подтолкнул Олексу, хватавшего воздух руками и клыкастым ртом. Сломал наплечником стрелы, засевшие в груди Чёрного Князя. Но своего добился.
Раненный старец-воевода, выронил меч. Опрокинулся навзничь. Рухнул спиной на рудную черту. За черту. В брешь между мирами, в Проклятый проход.
Ещё одна стрела полетела вдогонку, в густую зеленоватую пелену, закрывавшую разрыв.
— Жив, урус?
Сагаадай! С луком в руках. С новой стрелой на тетиве.
— Жив, — одними губами ответил Всеволод.
Улыбнулся…
За татарским юзбаши по извилистому ущелью между мёртвых вод спускался ещё кто-то. И ещё. И — вон там — ещё тоже…
В плотном тумане не разглядеть, кто именно. Невероятно! Оставленный на берегу заслон, оказывается, не был уничтожен полностью. Кому-то удалось выжить.
Впрочем, радоваться этому будем после. А сейчас…
Сейчас темнело. Солнце садилось. Расколотое надвое Мёртвое Озеро укрывала ночная мгла, и сгущающийся мрак снова соединял два мира. И времени оставалось — почти ничего.
Зеленоватая пелена, клубящаяся в прорехе на рудной черте, светилась ярче, смелее. Она уже не стремилась укрыться на той стороне. Она вновь выползала на эту.
Из Проклятого Прохода нёсся упыриный вой. Вой приближался. Нарастал…
Следовало поторопиться, пока не хлынула новая волна Набега.
Пошатываясь от слабости, Всеволод встал к бреши. Опять…
И снова кровь текла на пульсирующий багрянец у его ног. И снова звучало прерванное заклинание. В незнакомые слова забытого языка он вкладывал всю оставшуюся силу и всю душу.
Дыра в кровавой границе между мирами быстро затягивалась. Словно раковина, закрывающая створки. Словно ворота, запирающиеся навеки.
Затягивалась, пока…
Рука, вынырнувшая вдруг из завихрений зеленоватого тумана, перехватила его сочащуюся кровью правую руку, опущенную к рудной черте.
Резко дёрнула на себя, за черту.
Рывок был сильным. Ослабевший от кровопотери Всеволод не удержался. Упал.
Его втянули.
Почти…
Голова и плечи — вошли в узкую щель, всё ещё соединявшую два обиталища.
Всеволод вновь увидел Проклятый Проход. Багровое свечение. Зеленоватое сияние. Неподвижные порубленные в куски тела. Несколько умрунов Олексы. Мёртвые — теперь уже по-настоящему мёртвые — рыцари Бернгарда. Сам Князь-магистр. Обезглавленный и посечённый. Тоже — мертвее мёртвого. А неподалёку уцелевшие дружинники старца-воеводы, растянувшись жиденькой цепочкой, молча и яростно бьются с новым врагом — с упырями, рвущимися из глубины Прохода.
Судя по всему, это были уже не те кровопийцы, которых оттесняли умруны Бернгарда. Вернее, не только они. За ними шли другие — многочисленнее, злее, настырнее. Организованнее. Тёмные твари чувствовали приближение ночи и рвались к открытой… пока ещё открытой бреши. Жгли ноги в лужах серебряной водицы, падали под серебрённой сталью, и всё же неумолимо напирали, подгоняемые… Кем? Да ясно кем. Видно кем.
Пока дружинникам Олексы худо-бедно удавалось сдерживать упырей. Но из задних рядов уже проталкивалась неуклюжая туша чёрного змея с чёрным всадником на спине. Видимо, дракон не мог взлететь в тесном проходе, а потому, сложив крылья, он, подобно гигантскому вепрю, ломился вперёд, сминая, давя и разбрасывая всех, кто не успевал убраться с дороги. Наездник помогал: рубил длинным серповидным мечом направо и налево. Своих и чужих.
Ещё один упыриный Князь, дорвавшийся до заветной преграды. Ещё один претендент на власть и кровь. И ещё одно тёмное воинство, готовое хлынуть за своим Властителем из мира в мир!
Однако до всего этого, казалось, нет никакого дела Олексе, который к удивлению и ужасу Всеволода, был всё ещё жив! Могучий старец-воевода — тяжело раненный, но необычайно живучий — держал его здоровой рукой и перетаскивал через границу обиталищ. В левом предплечье Властителя торчала длинная татарская стрела, из груди топорщились глубоко засевшие обломки других стрел, но и это сейчас, похоже, ничуть не волновало Олексу.
Внимание Чёрного Князя было сосредоточено на другом. На руке Всеволода, сочащейся Смешанной кровью. Миг — и клыкастая пасть припала к рассечённому предплечью. Чавкающий звук был слышан даже сквозь шум битвы и упыриное подвывание.
Холод и слабость стремительно разливались по телу. Всеволод чувствовал, как его испивали — жадно, торопливо…
Кто-то, схватив за ноги, пытался втянуть Всеволода обратно в людское обиталище. В несколько рук, сквозь стон и зубовный скрежет его всё-таки втя-а-агивали. Вместе с Чёрным Князем, который никак не желал отцепляться и спешил выпить побольше крови — там, на той стороне, в Проклятом Проходе.
И всё же не вся кровь доставалась Олексе. Алые ручейки из левой руки попадали не в пасть нечисти, а окрашивали рудную черту.
Всеволод заметил это. Собрав в кулак всю волю и невеликий остаток сил, он продолжил читать заклинание.
Брешь вновь начала сжиматься.
— Голову! Отсеките этой твари голову! — кричал кто-то.
— Никак! — отвечал ещё чей-то голос. — Не достать!
Всеволода словно привязали к двум жеребцам и медленно-медленно разрывали на части.
Олекса упрямо тянул не себя. Сильно тянул. Ещё сильнее…
Не отрывая клыкастой пасти от правой руки.
«Интересно, что оторвётся сначала? — отстранённо подумал Всеволод — Рука? Ноги?»
Боль и слабость туманила мозг. Мысли путались и мешались. Бледные губы с трудом выговаривали заключительные слова древней магической формулы.
— Быстрее! — снова кричат над ухом. — Нет сил держать!
— Руку! Рубите ему руку! Скорее! Пока он ещё здесь!
Руку?! Рубить?!
В отлетающем сознании шевельнулась вялая тревога. И какой же он будет обоерукий боец без руки-то?!
А Олекса одолевал. Затягивал, протискивал Всеволода через смыкающуюся щель. Изгрызал правое предплечье в мочало. И жадно, спешно, взахлёб пил, пил, пил его кровь.
И не было уже иного выхода. А значит…
— Руку, — беззвучно, обними губами, прошептал Всеволод. — Рубите…
Всё равно ведь уже потеряна, изорвана, изодрана…
Чей-то пронзительный крик раскалённым гвоздём засел в черепе.
— Скоре-е-е…
Тупой удар. Резкая боль.
— …е-е-е!
Его вырвали. Правая рука осталась где-то в Проклятом Проходе, в зубах тёмной твари. А кровь всё текла на рудную черту.
И не было сил даже кричать. Все силы Всеволода ушли на последний слог и последний звук, запирающий, замыкающий, закрывающий, запечатывающий.
Горящей багрянец — цельный без разрывов, брешей и прорех — затмил глаза кровавой пеленой. Туманившийся взор уже не различал слившейся воедино рудной черты. Но слух…
Всеволод отчётливо слышал. То ли вне себя, то ли внутри. Голос Олексы. А может, — голос крови Олексы, смешанной с его кровью. Или не слышал, а просто казалось, что слышал. Или в наваливающемся забытьи он говорил за старца-воеводу сам.
— Ты ничего не добьёшься, глупец, — слышал… говорил… Всеволод… Олекса… — Ты всё равно не сбережёшь своего обиталища. Ибо границы миров вскрываются не с нашей стороны. С вашей. И делаем это не мы. Вы. Мы не приходим к вам сами. Нас впускают… А значит, мы вернёмся, русич. Мы ещё будем владеть твоим миром, и мы будем распоряжаться его кровью…
Глава 50
Наваждение рассеялось. Из густой багровой пелены вынырнула чья-то фигура со знакомой уже госпитальерской сумой, на плече. А вслед за этой сумой и остальной мир начал обретать былые очертания. Всё становилось на свои места. И беспокойно клубящийся зелёный туман, не успевший укрыться за запертой границей миров. И уходящие в почти бесконечную высь тёмные подрагивающие стены раздвинутых мёртвых вод. И пульсирующий свет рудной черты. И ночь, уверенно вступающая в свои права.
Всеволод узнал человека, склонившегося над ним. Бранко! Волох туго обматывал тонкими ремешками повязки на его руках. Нет, не на руках. На рассечённой левой руке и на обрубке правой. Раны занемели, будто опущенные в ледовый поруб. Боли не было. Была лишь жуткая, жутчайшая слабость. И усталая путаница в мыслях.
— Как долго… я… без сознания? — хрипло и отрывисто спросил Всеволод.
Говорить оказалось невыносимо трудно. Глотка пересохла, разбухший язык едва ворочается во рту, не слушались слипшиеся шершавые губы.
— А что, такое было? — хмыкнул волох, затягивая последний узел. — Мне-то казалось, ты всё время находился в здравом рассудке и трезвой памяти. Мычал только что-то себе под нос, пока тебя перевязывали. Я вон, видишь, прихватил лекарскую суму. Сам-то лекарь на берегу остался — мёртв, бедняга. Но снадобья его, тряпицы и ремни пригодилась. Я ведь тоже кое-что в знахарском деле смыслю…