нула во двор и исчезла в тёмном зёве подъезда.
Аркадий посидел ещё минут пять, подождал, пока вторая женщина — подруга бригадной проститутки — зайдёт в подъезд, не торопясь выкурил сигарету. Потом встал, обошёл дом и, немного постояв в раздумье, присел перед окном в полуподвальное помещение. Сквозь прорехи в тряпках, которые висели на окне вместо занавесок, прекрасно было видно, что происходит внутри. Он посмотрел и успокоился, обругав себя за излишнюю подозрительность — в комнате были Кращенков, Ленка и старая бабка, дальняя родственница Сани Копыта. Открылась дверь, Ленка впустила подругу. Та вошла, поставила на пол пакет, из которого торчали горлышки бутылок, исподлобья оглядела комнату. Копыто и его дружок — Бурый, отсутствовали. «Отлично, — подумал Профессор, — если натравить на Кращенкова Маринкиного сожителя, то вряд ли Толик выживет. Хотя сначала надо будет забрать у него оригинал векселя, он наверняка у него в кармане, в целлофановом пакете, пристёгнутый булавкой»… Он ощутил брезгливость, вспомнив привычку Кращенкова складывать бумаги вчетверо. Встал и направился к следующему дому. Вошёл в подъезд, постоял у обшарпанной двери, из-за которой слышались пьяные крики. Стоит толкнуть дверь — и попадёшь в тесную комнату, полную народа. Мазепа, старый рецидивист, имевший за спиной не одну ходку, содержал игорный притон. Над столом, за которым шла игра, всегда висело облако дыма, из комнаты никогда не выветривались запахи перегара и чего-то неуловимого, кислого, чего-то необозначимого, чего-то, чем пахнет нищета…
Живо представив и помещение, и компанию, собравшуюся внутри, Профессор почувствовал отвращение, развернулся, вышел на улицу. Но, с трудом пересилив себя, вернулся и вошёл в маленькую комнатушку. Он не удивился, увидев среди игроков Саню Копыто. За его спиной маячил неразлучный с ним Бурый — маленький, вёрткий, запитый мужичонка. Копыто был заядлым игроком, и вытащить его из-за карточного стола почти не возможно. Сегодня Саня проигрался в пух и прах, но идти домой, пока, как он выражался, не поймает удачу за хвост, не собирался. Надеялся отыграться.
— О, кто пожаловал, — сказал один из игроков, увидев гостя.
— Привет, пацаны! — поздоровался Аркадий, садясь за стол.
— И как это ты нас вспомнил? — поинтересовался Мазепа — старый сутулый зэк. В его голосе слышались ехидные нотки.
— Да вот, дай, думаю, зайду на огонёк, — ответил Аркаша, нахмурив брови. Что-то распустился Мазепа, забыл, кто его кормит! Аркадий подавил раздражение, решив, что надо будет при случае поставить зарвавшегося хама на место. — Копыто, а ты что здесь делаешь?
— А где мне быть? — Сашка засунул руку в штаны, шумно поскрёб гениталии и нагло ухмыльнулся.
— Да мне-то что? — Аркадий брезгливо сплюнул на загаженный пол и пообещал себе, что, как только закончит это дело, то на пушечный выстрел не подойдёт к подобным типам, не то что говорить с ними станет. Быдло! Отбросы!! Мрази!!! Сделав над собой усилие, придал лицу добродушное выражение. — Просто твоя баба сейчас с каким-то парнем домой зашла, я думал, ты дома, гостей встречаешь. Ну, перекинуться с вами, что ли? Давно в буру не играл, — отметив, как заинтересованно переглянулись Копыто и Бурый, Профессор удовлетворённо улыбнулся.
— А чё за му…к? — спросил Копыто, обрадовавшись, что подвернулся предлог выйти из игры.
Аркадий равнодушно пожал плечами.
— Я, кажется, его в легавке видел, а может, это не он был, хрен знает! Одет не очень, но при бабках, — равнодушно сказал он, про себя отметив, что при слове «легавка» Копылова буквально перекосило.
Копыто положил карты.
— Я пас, — сказал он, вставая.
— Должок-то когда занесёшь, а, Копыто? — поинтересовался хозяин притона и вечный кредитор Копылова старик Мазепа.
— Да, может, завтра, — ответил Копыто и пошёл к двери. Бурый метнулся следом.
Профессор расслабился и с удовольствием проиграл пару тысяч. Зазвонил сотовый, Аркаша поднёс аппарат к уху, выслушал, потом посмотрел на присутствующих.
— Дела зовут! Ладно, мужики, бывайте, пойду, — он бросил карты на стол и встал, с удовольствием потянулся, разминая онемевшие плечи.
Мазепа, довольный выигрышем, прохрипел:
— Ты, Профессор, заходил бы почаще!
— Как дорога сюда будет, так заскочу, — пообещал Аркадий и вышел из комнаты.
Стоял тёплый весенний вечер. Солнце ещё не собиралась закатываться за горизонт, но уже потускнело, приглушило свой ослепительный свет. Аркадий шёл по улице и с трудом сдерживал желание пуститься вприпрыжку. И пустился бы — но… не солидно. Он поправил шляпу, зачем-то потрогал узел галстука и, поймав себя на этом, тихо рассмеялся. На кого тут производить впечатление — нищета кругом. А я был с ним, я чувствовал его высокомерную брезгливость и в то же время смотрел, как этот элегантно одетый мужчина шёл по переулку, презрительно посматривая на бедно одетых прохожих, которые не могли оценить его дорогое пальто. Не могли даже представить, что стоимость его галстука намного выше месячного заработка многих людей, проживающих в этом районе. Во взглядах прохожих ему виделась зависть, тихое раздражение, а иногда и нескрываемая злоба. Аркадию это даже нравилось, пускай злобное, но всё-таки внимание.
«Всё складывалось как нельзя удачнее», — думал он. И ведь если не знать, что он договорился с хозяйкой борделя послать на субботник именно эту бригаду, что заплатил за то, чтобы Ленка была обязательно, то всё выглядит как случайное стечение обстоятельств! Он просто смаковал «идеальное преступление», а я метался, будто в плену, не зная, как вырваться из мельничных лопастей его больного мозга, перемалывающего меня в крупу молниеносно пролетающими обрывками мыслей, образов, эмоций…
Тем временем Аркадий представлял Кращенкова — его труп в реке, представлял, смакуя, испытывая извращённое наслаждение сумасшедшего «творца», вот только от вида его «творения» я орал от ужаса — где-то там, в глубинах сознания преступника — и не слышал себя. Не слышал, не видел, не чувствовал, будто меня не было — только Аркаша…
Аркадий закашлялся — от речки шёл тяжёлый запах гнили. Как-то, направляясь к Мазепе в притон, Аркаша видел, как в речку выбрасывали слепых котят — целый выводок. Почему-то он тогда пожалел несчастных тварей. Странно, людей ему было не жалко, а вот спокойно смотреть, как издеваются над животными, Профессор не мог. Он успел отобрать последнего, остальные, немного побарахтавшись на поверхности, пошли ко дну. Спасённого кота Аркаша привёз домой. Сейчас этот пушистый паршивец, задрав хвост, носился по комнатам, портил дорогую мебель, оставляя на полировке длинные царапины и начинал дико орать, стоило ему только увидеть банку с кошачьими консервами. Пока он думал о коте, я расслабился — получил возможность передышки. Мысль перестала метаться в лабиринте, потекла ровно, чувства успокоились, леденящий вихрь в душе Профессора, постоянный и непрекращающийся в его обычном состоянии, уступив место теплу — слабенькому, но спокойному.
Вспомнив о коте, он улыбнулся. Захотелось поскорее оказаться дома, сесть в глубокое кресло у камина, вытянуть ноги к огню и, потягивая коньяк, расслабиться.
Раздался оглушительный рёв клаксона. Задумавшись, Аркадий не заметил, как вышел на проезжую часть. Мимо пронеслась «газель», обдав зазевавшегося пешехода водой, фонтаном брызнувшей из глубокой выбоины на дороге. Он стёр с лица грязные капли, с сожалением посмотрел на испорченную шляпу и со злостью отшвырнул её в сторону. Придётся всё же ехать домой, переодеваться. Остановил такси, сел на заднее сиденье и, подавляя желание задушить наглого таксиста, который посмел весело рассмеяться, увидев его конфуз, назвал адрес.
Всё это время я незримо был с ним, разделял его состояния, слышал и видел его мысли. Он ехал в такси, сидя на заднем сиденье, и с извращённым наслаждением представлял, как тот накидывает удавку на шею водителю, как затягивает её, почти реально ощущал хрипы, предсмертные конвульсии, видел гримасу на лице и ужас в выпученных глазах. Рука Аркадия поглаживала галстук, и он с трудом удерживал себя от того, чтобы развязать узел и… Я хотел прекратить это, вырваться, вернуться назад, на крыльцо, под яркие, чистые звёзды, к молчаливым горам, хотел услышать шум ручья и трав — и не мог. Не мог оторваться от Аркадия, будто сросся с ним. Он, видимо, тоже почувствовал моё присутствие, но, никогда раньше не сталкиваясь с подобным, не мог понять, откуда взялась тупая, сосущая боль в душе, что за непонятное беспокойство сжало ему сердце.
Расплатившись с таксистом, он вышел из машины, закурил, медленно прошёлся по улице. Дойдя до дома, остановился, несколько секунд смотрел на тёплое, предзакатное небо. Потом, пытаясь успокоиться, вдохнул полную грудь воздуха. Пахло осенью, пахло приближающимися холодами и жухлой листвой. Ему показалось, что этот ветерок доносит не обычный для города запах выхлопных газов, а какой-то новый, волнующий аромат. Ароматы дорогих ресторанов и дорогих женщин, переплетающиеся с соленой свежестью моря. Показалось, что ветер наполнен дымом дорогих сигарет, шумом казино и шелестом денег. Только ветер не принёс аромата цветущих деревьев, не пах семейными обедами. Аркадий об этом и не думал, никогда не думал. Жизнь всегда представлялась ему такой красивой, такой лёгкой и простой… И сейчас тоже в его душе было только удовлетворение. Он улыбнулся, хищно оскалив зубы. Ветер принёс запах крови…
Аркадий почувствовал, что голоден, и поспешил войти в дом. Позвал кота, но любимец Профессора на зов не ответил, спал, свернувшись клубком в кресле, и хозяин только хмыкнул, ласково посмотрев на животное. Впервые в его душе появилось чувство, немного напоминающее любовь.
Взглянув на часы, подумал, что время ещё есть, потянулся и прошёл на кухню. Достал из холодильника ветчину. Долго нарезал её, тонкими, почти прозрачными ломтиками. Так же аккуратно нарезал хлеб. Намазал маслом, стараясь, чтобы на каждом куске оказалось одинаковое количество. Посолил