Гости разбрелись среди висящих фигур, скорее, подавленные жуткой атмосферой зала ампутантов, нежели разделяя восторги его хозяйки. Они просто шатались кругами, глазели, фотографировали, трогали диковинные экспонаты, в основном помалкивая, предоставляя возможность выговориться госпоже супруге коменданта.
Лишь близняшки, в силу возраста не имеющие ни представления о ценности жизни, ни тормозов, ни, видимо, вообще никаких моральных ориентиров, вели себя с жизнерадостной непосредственностью — вот они устроили игру в пятнашки, бегают, лавируя среди тел; вот они учинили весёлую фотосессию, изображая тренировку с «боксёрской грушей»; вот они качаются на одной из жертв; вот они творят на камеру нечто непристойное… Су быстро отвернулся, оказавшись в круге слушателей. Магда продолжала хвалиться:
— Чего мы только не удаляем… Одно время всем повально языки вырезали, чтобы они тут в наше отсутствие не болтали. А потом пришли к выводу, что некоторые должны говорить. Да и оказалось, что, не имея возможностей к общению, в своём состоянии слишком многие из них умом трогаются… Так что сейчас чаще оставляем. Пусть себе болтают. Правда, некоторые пытаются его сами откусить… Но так ведь мы и зубы удаляем!
— Но зачем все эти сложности? — задал кто-то вполне закономерный вопрос.
— Что-то идёт на политику устрашения — вывешиваем у них в общественных местах, кого-то возвращаем родственникам, как напоминание о том, что надо вести себя скромнее, что-то для агитационных или коммерческих фильмов, что-то на экспорт. Часть ребята в казармы забирают — говорят, что удары отрабатывают. Хотя, наверно, просто развлекаются. Да и у нас тут весело! Материала у нас много! Слишком много! Вся планета!
— А что здесь так воняет? — поморщилась Пиайя.
— У них апатия часто возникает, и они себя не контролируют, — скривилась Магда. — И ещё расстройства разные… Так что санитары вынуждены следить за всеми этими моментами. Но вы не беспокойтесь, перед вашим прибытием мы устроили всем им неплохой душ.
Она неспешно двинулась меж рядов, и группа, рассеявшаяся ещё больше, столь же неспешно устремилась вслед за ней. Господин комендант шёл чуть в стороне от супруги, периодически слегка втягивая голову в плечи — судя по всему, её увлечение он не особо разделял, и ему было несколько неуютно.
Понурившись, брёл вслед за ними и Су, борясь с неподконтрольно выползающей откуда-то из глубин его тела дрожью. «Сочувствующие»! Уничтожив противостоявших им мужчин, получившие власть маньяки перешли на женщин и детей, вот как это надо было назвать, а не «борьбой с сочувствующими»!
Как знать, вдруг здесь есть кто-то из его знакомых? Су не ожидал, что кто-либо из них ненароком выдаст его неловким словом, вскриком невольного узнавания, или даже хотя бы округлившимися глазами — его внешность была изменена, изменился и стиль его движений… Ни люди, ни ИИ следящих камер не распознают его. Но вот самого себя он боялся значительно больше, чем тогда, в автобусе — он так и не успел привыкнуть к карте чужой мимики, привычное гашение эмоций не всегда помогало, а в этом зале давление на психику было несравнимо выше, чем при созерцании руин…
Следующий зал оказался таким же, разве что некоторые из тел несли на себе следы ещё более изощрённых издевательств. Магда воодушевлённо комментировала многие из них, но Су старался не слушать. Не слушать, вспомнить умение «прозрачного взгляда», смотреть сквозь полосующую его мозг картинку, не позволяя ей воздействовать на эмоции... Сохранять заинтересованный вид, находясь при этом в другой плоскости восприятия… Первоначальный шок прошёл, Су смог взять себя в руки, и сейчас он выглядел, наверно, получше Кеплера, гримаса на лице которого была не слишком уважительна (надо, пожалуй, оттеснить его подальше от хозяйки, а то как бы она не обиделась, что кто-то не восторгается её отвратительным хобби…)
Но всё это рухнуло в третьем зале.
Зал этот также был полон подвешенных изувеченных тел, но в конце его было несколько напоминающих ринг огороженных подсвеченных площадок, посреди которых висели всё те же усечённые фигуры. Рядом с телами несли пост часовые, по два на каждый «ринг» — по всей видимости, эти «сочувствующие» занимали в представлении палачей ранг повыше прочих.
Вслед за своим безумным экскурсоводом группа подошла к первому из «рингов».
— Здесь осторожнее, — предупредила Магда. — Часовые без чувства юмора… За ограждение нельзя!
Словно следуя её словам, Су в первую очередь глянул на часовых в масках-респираторах сложной формы, напоминающих диковинные намордники, и лишь затем — на лишённое конечностей тело, подвешенное за вплетенное в волосы металлическое кольцо.
В следующий миг его мир перевернулся.
Это была Лика.
Он пошатнулся, кровь бросилась ему в лицо, кожа мгновенно стала влажной, липкой… В ужасе Су осознал, что теряет контроль, и это, очевидно, заметно всем и каждому. В бою можно дать выход эмоциям, атакуя врага, но здесь, где нельзя даже слишком явно шевельнуться, жгучий жар затапливал его изнутри, требуя выхода, грозя вырваться, сжечь, разорвать его на части!
— Это дочь одного из их вдохновителей, всё ещё не схваченного, — словно совершая контрольный выстрел, окончательно добивая его, подтвердила хозяйка. — «Цель Двадцать Четыре» всё ещё в бегах… А это одна из лучших наших работ. Особо старались. Вообще шрамов избежали. Видите — кожаные лоскуты завёрнуты назад, швы коагулированы, почти незаметны… Всё гладенько, такое впечатление, что никогда ни рук и ни ног и не было!
— Вы поэтому её так подсветили? — заинтересовалась Пиайя, подходя почти вплотную к ограждению, так близко, что один из солдат сопровождения невольно напрягся и сделал шаг в её сторону.
— В том числе, — подтвердила Магда. — Но в первую очередь она сама нас спровоцировала. Она, знаете ли, очень застенчива, по крайней мере, была… Такую особо забавно так высветить, да ещё и каждой делегации теперь обязательно показываем…
— А она себе язык не откусит? Я смотрю, зубы у неё на месте…
— Нет, — отмахнулась хозяйка. — Языка у неё уже нет. Вообще-то, сначала я хотела ей его оставить, но эта тварь материлась, как сапожник! На третий день я устала, и распорядилась, чтобы меня избавили от этого. Без языка она сначала злобно шипела, но, как поняла, что это нас только смешит, перестала...
Она шагнула ближе к жертве и вдруг, топнув ногой, закричала:
— Э, нет! Смотри на нас! Глаза не закрывать! А то веки вырежу!
— Ого, да она вас слушается! — отметила Пиайя. — Или боится?
— Боится. Пару раз ей довелось наблюдать, как я это делаю, так что теперь дважды повторять не приходится…
Пиайя внимательно всмотрелась в высвеченную безжалостным светом жертву, и заявила:
— Мне кажется, что она до сих пор слишком много о себе думает! Она на меня только что, вообще, как на говно посмотрела! Мне это не нравится! Я хочу вправить ей мозги на место!
— Вправить мозги?
— Ну, или что-нибудь другое…
— Иногда мы пользуем её для смеха разными штучками, — задумчиво почесав затылок, ответила Магда. — Но сейчас у меня с собой ничего нет, я другое шоу планирую…
— А пусть тогда её кто-нибудь оттарабанит! Есть желающие? Вот Су, к примеру! Он такой большой, у него всё большое должно быть…
Пиайя повернулась в сторону Су и вдруг заржала, указывая на него пальцем:
— Да не краснейте вы так! Я же пошутила! На самом деле не такой он и большой…
Она тут же отвернулась, не успев разглядеть ярость в его взгляде, и не чувствуя спиной потоков его ненависти. Су сжал кулаки, но в глазах окружающих это выглядело, как недовольство обращёнными к нему её похабными шуточками.
Клокочущая в нём ярость вот-вот должна была разорвать его голову.
Не слушать! Не быть здесь! Не видеть! Быть в другом месте, в другом времени!
Прошлое…
Но память, словно нарочито издеваясь над ним, из всей его жизни выкатила в голову сцену прощания…
Воспоминание… Анжелика обнимает его, грустная, на глазах слёзы. Он: «Да я же ненадолго… Ты лучше, милая, скажи, что тебе с Мензиса привезти?» … «Хочу синего вомбату!» … «Да что ты, малыш? Ты же знаешь, что их нельзя завозить?» … «Привези! Я буду его сама кормить, я почитала, чем их кормить… Хочу! Хочу! Хочу!» … Девочка топает ногой, словно капризный ребёнок. Он улыбается, понимая, что так она хочет показать ему своё актёрское мастерство, она смеётся, снова бросается к нему обниматься… Вновь отстраняется. Надувает губы. «Не привезёшь вомбату — я себе волосы в синий цвет покрашу! Буду сама, как вомбата!» Хохочет… Но на случай, если папа вдруг воспринял всё всерьёз, уточняет: «Ладно, любого вомбату!»
— А почему вы её ещё не казнили? — его голос хриплый, но не дрожит.
— Мы возвращаем некоторых из наказанных их родственникам, — хмурясь, включается в разговор господин комендант. — Они рассказывают («Кто может, конечно!» — хихикает его жена), что здесь творится, сея ужас среди бунтовщиков. Мы надеемся, что информация дойдет и до её папаши, и он не удержится, попытается отбить её. Но, видимо, со связью у них теперь туговато, хотя, как мы знаем, подполье всё ещё очень активно. Я, вообще-то, слабо верю в эту задумку. Тело «Двадцать Четвертого» не было найдено, но из этого вовсе не следует, что он скрылся. Может быть, его разорвало на части во время штурма. Может быть, его похоронили свои же… А может быть, мы просто ещё не добрались до его трупа — как-никак, в развалинах гниют ещё тысячи мятежников…
— Но всё равно ей предстоит жить ещё долго. Очень долго, — заключает Магда. — Чего-то они должны бояться больше смерти.
— Пойдёмте уже к сцене, — Гюнтер смотрит на часы. — У меня совещание вечером, не хотелось бы опаздывать.
Группа неспешно двинулась вслед за хозяевами, а Су всё стоял, глядя пустым взором на вздёрнутое над «рингом» тело. Нет, невозможно допустить, чтобы такое происходило, она не должна жить так… Но что делать?
Убить её?
Он должен понимать свою ответственность. В