Премьеры фильма в Лондоне и Нью-Йорке прошли с большой пышностью: первую посетила принцесса Маргарет, вторую — «праздник икры» в иранском посольстве — Энди Уорхол, Марта Грэм, Дайана Фриленд, Холстоп, Франсуа Трюффо, Мария Толчиф и Эрик Брун. Но сам фильм, увы, был разгромлен критиками и не принес кассовых сборов319. Однако за провал порицали Кена Расселла, а не Нуреева. «Энергичный Нуреев спасает «Валентино», — гласил заголовок рецензии в «Нью-Йорк таймс». Никто не утверждал, что Нуреев похож на своего героя. Однако Полин Кейл из «Нью-Йоркер», наиболее уважаемый кинокритик Америки, считала, что он имеет задатки «в высшей степени увлекательного» киноактера. «Нуреев… обладает соблазнительной мрачноватой дерзостью более старшего и космополитичного Джеймса Дина, но без его застенчивости. Его стремление понравиться подходило бы для фривольной лирической комедии, и он со своей усмешкой извращенного ангела мог бы играть жестоких обольстителей… Он шоумен с головы до пят».
Вечером накануне лондонской премьеры Рудольф во время званого обеда у него дома упросил Аштона «показать нам, как танцевала Павлова». Впечатления о Павловой были коронным номером Аштона, лелеемым годами. Затянувшись сигаретой, он направился в середину комнаты и начал двигаться легкими порхающими на, при этом выразительно размахивая руками. Рудольф с жадностью внимал Аштону, описывавшему манеру Павловой, не переставая бегать по комнате. «Помимо всего прочего, она с истинной гениальностью приковывала к себе внимание. В ней все всегда двигалось — пальцы, голова, глаза. Ее лицо постоянно Меняло выражение, и она шевелила губами, словно шепча какие-то секреты», — говорил Аштон, в свою очередь то поджимая губы, то открывая и закрывая рот. В следующий момент он повернулся и упал на одно колено. Рудольф вскочил со стула и тоже изобразил Павлову.
Рудольф мог также пародировать самого себя, что он продемонстрировал наиболее ловко, появившись в «Маппет-шоу» вскоре после выхода «Валентино». Его «плю-де-де» с мисс Пигги в «Свином озере» можно считать одним из самых забавных эпизодов в телепередачах. Принц Зигфрид слышит свою возлюбленную, прежде чем ее увидеть, и ее тяжелые приближающиеся шаги наполняют его не любовью, а ужасом. Столь же забавна их сцена в парильне, когда мисс Пигги, видя, как Нуреев раздевается до полотенца, вопит: «Святой маракас!» — и шепчет в лучшей манере Мэй Уэст: «Это так вы разговариваете с иностранцами?» — «Зависит от того, насколько иностранцы странные», — отвечает
Нуреев, приводя свинью в восторг. Сделав комплимент его остроумию, она окидывает взглядом его знаменитое тело и добавляет: «Все остальное тоже не так плохо!» Когда жар усиливается, оба начинают петь «Бэби, снаружи так холодно». При этом мисс Пигги, неподражаемая женщина-вамп всего шоу, пытается своим пятачком стряхнуть с Нуреева полотенце. («Хм, если тебе так жарко, то, может, ты слишком тепло одет?») Полотенце остается на месте, как и, с помощью мисс Пигги, статус Нуреева как секс-символа.
Отношения Рудольфа с Уоллесом постепенно ухудшались, и через год Уоллес оставил его. В течение семи лет, проведенных вместе, он «только хотел сделать Руди счастливым», вспоминает Глен Тетли, но эта цель требовала немалых жертв, в частности абсолютной преданности и понимания, что он не получит назад того, что дает Рудольфу. «Я всегда сочувствовал Уоллесу, так как считал его чудесным, заботливым человеком, — говорит Тетли. — Руди вызывал возмущение своим чудовищным эгоизмом. Правда, обычно ему сопутствовало чувство юмора, но иногда он бывал очень грубым». Поглощенный своей карьерой, Рудольф не мог быть хорошим компаньоном ни для какого любовника, что сам охотно признавал. «Мне нужно, чтобы они были рядом ради меня, — признавался он одному из друзей, — но я не могу находиться рядом с ними ради них». Эрик был единственным любовником, которому Рудольф был готов отдать себя целиком. Но, однажды отвергнутый, он никогда не мог предложить себя снова. На первом, втором и третьем месте были танцы. Поэтому Рудольф все чаще выбирал нетребовательных любовников, которые с радостью помогали ему удовлетворять его потребности, а не свои собственные.
Как и многие их друзья, Руди ван Данциг был опечален, но не удивлен, когда связь Рудольфа с Уоллесом подошла к концу. Однажды Уоллес позвонил ему, умоляя разрешить остановиться у него в доме в Амстердаме. По прибытии он объяснил, что ему нужно спрятаться от Рудольфа. «Я не могу вести такую жизнь, — жаловался Уоллес. — Иногда я даже не знаю, где мы находимся, и спрашиваю себя: «Кто ты? Что ты делаешь?» А Рудольф требует, чтобы я по-прежнему любил его». Рудольф каждый день звонил ван Данцигу, требуя возвращения Уоллеса. Через некоторое время он вернулся.
После их разрыва Уоллес снял в Париже гомосексуальный порнофильм «Красавчик альфонс», потом занимался случайной работой, пока не нашел деньги для другого фильма, вскоре забытого триллера «Полицейский-психопат», в котором выступил как сценарист и режиссер. Он так и не смог сделать успешную кинокарьеру, но все это время они с Рудольфом оставались друзьями. «Быть друзьями куда лучше, — замечал позднее Уоллес. — Нет страсти, но нет также гнева и ревности».
Все еще работая над «Валентино», Рудольф начал репетировать новый крупный балет — «Лунный Пьеро» Глена Тетли. Он видел его девять лет назад* и с тех пор просил хореографа разрешить ему танцевать в нем. Но Тетли не соглашался. Хотя он восхищался искусством Рудольфа, «в нем было нечто непреодолимо земное, материальное и прямое, а Пьеро должен быть простодушным, уязвимым и легко манипулируемым».
Погоня Рудольфа за ролью только подтверждала беспокойство Тетли. В 1968 году, за обедом в копенгагенском ресторане с Мерль Парк и девятью другими друзьями, Рудольф стал умолять Тетли позволить ему танцевать «Пьеро» — одну из самых успешных работ хореографа, поставленную на музыку песенного цикла Шёнберга. «Мне противно это повторять, — вспоминал Тетли, — но он сказал: «Я сделаю все, что ты от меня потребуешь, — даже засуну руку себе в задницу, вытащу оттуда дерьмо и натру им свои волосы».
Однако на сей раз Рудольф просто спросил: «Ты разрешишь мне танцевать «Пьеро»?» — и Тетли согласился. Но он предупредил: «Ты мне не нужен, если собираешься быть Рудольфом Нуреевым, изображающим Лунного Пьеро. Ты должен быть самим Пьеро». Несмотря на крайне насыщенный график, вынуждающий его подниматься в четыре часа утра и отправляться на съемки, вечерами Нуреев приезжал в балетную студию, нередко по два часа занимаясь у станка перед работой с Тетли до полуночи. К радости Тетли, Рудольф оказался «трогательным и ранимым» в роли помешанного клоуна, который в начале балета появляется подвешенным за конечности на стальных лесках. Являясь персонажем комедии масок, наподобие Петрушки, Пьеро требовал более проникновенного исполнения. В то время как Петрушка сугубо материален, в соответствии с партитурой Стравинского, Пьеро нуждается в том, что Тетли называет «хрупким, интроспективным качеством» партитуры Шёнберга. «В балете он умирает много раз. Постепенно он сбрасывает все свои оболочки и становится таким же, как мы — человеческим существом».
Рудольф впервые исполнял «Лунного Пьеро» в Копенгагене, в декабре 1976 года; успех сделал эту роль его любимой. Он включил балет в программу «Нуреев и друзья» на Бродвее в марте 1977 года, в сезоне, когда Джейми Уайет рисовал его в кулисах. Портретист в традициях его знаменитого отца, Эндрю Уайета, и деда, Н.К. Уайета, тридцатиоднолетний Джейми даже получил разрешение наблюдать за Рудольфом на сцене, когда он готовился к вечернему выступлению. Его сосредоточенность перед спектаклем очаровала художника, старавшегося оставаться невидимым. «Он был в белом гриме, репетировал все движения и сбрасывал одежду, танцуя все горячее и словно впадая в неистовство. Несколько раз он смотрел в мою сторону, но даже не видел меня… Занавес был опущен, и я начал слышать, как наполняется зал, — приглушенные голоса и оркестр, настраивающий инструменты. Но на сцене оставалась фигура в белом гриме с развевающимися волосами. Он был полностью погружен в свой мир».
Уайет и Нуреев познакомились три года назад, на вечеринке, устроенной актером Патриком О’Нилом и его женой Синтией. Уайет попросил Рудольфа разрешить рисовать его, но получил отказ. Твердо решив уговорить Рудольфа, Уайет обратился за содействием к Линкольну Керстайну, близкому другу семьи и сорежиссеру Баланчина в Нью-Йорк сити балле. Однако Керстайн «терпеть не мог» Рудольфа, вспоминает Уайет, и «саботировал» его план. «Он просто сказал: «Нурееву нечего делать в балете, да и вам тоже». К счастью, Уайет через три года случайно встретил Рудольфа, который внезапно предложил ему рисовать его. Тогда Уайет работал над портретом харизматического молодого культуриста Арнольда Шварценеггера, звезды недавнего документального фильма «Качая железо». Вскрывавший трупы во время занятий с русским анатомом, Уайет был заинтригован контрастом их физических данных — Рудольфа с его мускулистым «телосложением пловца» и Шварценеггера с его «гуляшом вместо тела». Шварценеггер захотел познакомиться с Рудольфом и попросил Уайета представить их друг другу. «Арнольд едва говорил по-английски, — вспоминает Уайет, — но стремился сделать карьеру и полагал, что знакомство с Нуреевым поможет ему». 7 марта все трое обедали в «Илейнс», популярном у знаменитостей ресторане на восточной стороне Манхэттена. Там к ним присоединился Энди Уорхол, близкий друг Уайета, который позже записал в дневнике: «Джейми организовал встречу двух характеров».
Эта встреча началась скверно.
«Очень рад с вами познакомиться, — сказал Рудольфу «ужасно нервничавший» австриец. — Как часто вы ездите в Россию?» — «Каждый день», — кратко ответил Рудольф и повернулся к нему спиной. «Ну, — подумал Уайет, — это конец!» Но к исходу ночи Рудольф расслабился, стал вести себя игриво и даже спросил Шварценеггера: «Каковы вы на вкус?» Когда Шварценеггер протянул руку, Рудольф ее укусил.