По мнению Хамета и Фариды, перед Рудольфом открывались возможности, о которых никто в их семье не мог даже мечтать. На протяжении поколений они были привязаны к земле и к традициям деревенской жизни. Ни у кого из них не было многообещающих перспектив, ни образовательных, ни финансовых. Если б решающее слово принадлежало Хамету, Рудольф, безусловно, не стал бы танцовщиком. Разве это карьера для сына члена партии, отмеченного наградами ветерана войны? В 1950 году Хамет работал охранником на заводе по производству электрооборудования, со временем стал начальником охраны, играл активную роль в местной партийной организации, был членом комитета по распределению жилья в Уфе. Хотя он мог бы, воспользовавшись положением, получить для собственной семьи более просторную квартиру, упрямая гордость не позволяла ему даже заикнуться об этом. Только в 1961 году, когда все работники завода подали за него просьбу, Нуреевы получили квартиру побольше.
Легко было бы обрисовать роль Хамета в жизни сына черными красками, представив его в виде двухмерной фигуры, властной личности, решившей покончить с артистическими наклонностями сына. В этом, конечно, есть доля правды, но Хамет, как почти все родители, горячо верил, что действует в интересах сына и знает мир, в котором тому предстоит жить. Сам он рос в мрачные годы имперских порядков, когда зрели зерна революции; взрослел, когда страну раздирала Гражданская война; стал мужчиной, когда партия начинала проводить в жизнь свои установки и цели. Он пережил чистки, надолго разлучался с семьей, сражался во время мировой войны, чтобы его сын мог расти в новом советском обществе. Танцы — занятие не для мужчины, твердил он Рудольфу, на хлеб этим не заработаешь. В отличие от какого-нибудь западного отца, он не связывал балет с гомосексуализмом, но его возражения не ограничивались финансовыми соображениями: танцовщиком может стать любой, независимо от его верности партии или происхождения, но не каждый способен занять хорошее положение и продвинуться на важные посты. Самое большее, на что могли рассчитывать большинство уфимских детей, — обучение в каком-нибудь профессионально-техническом училище. Хамет просто хотел, чтобы его сын воспользовался всем, за что он боролся и воевал.
Однако желание Рудольфа танцевать намного пересиливало все другие соображения, даже страх перед отцом. В качестве алиби он продолжал ссылаться на походы за хлебом и не раскаивался, когда отец бил его за посещение танцевального класса. «Он бил меня каждый раз, когда узнавал об этом. Но я просто шел туда снова». Розида с Лилей старались держаться подальше от подобных сцен и обычно в таких случаях уходили из дому. Роза, единственная сторонница Рудольфа, в это время училась в Ленинграде в педагогическом училище. «В нашей семье это был единственный способ наказания, — говорит Розида, которую Хамет из своих четверых детей любил больше всех. — Отец был суровый, но не такой, чтобы все время стоять с палкой в руках. Он наказывал нас, когда мы того заслуживали».
Задача попасть в танцевальный класс в воскресенье, единственный день, который Хамет проводил дома, стала истинным испытанием изобретательности Рудольфа. Он сплетал самые искусные легенды, но никогда не был уверен, что удастся уйти. Когда он наконец вставал к балетной палке, все замечали его волнение и тревогу. Его одноклассница рассказывает, что он «как бы все время поглядывал, не идет ли отец забрать его домой». На каждую просьбу Розиды разрешить ей прийти посмотреть, как он танцует, Рудольф отвечал, что не танцует на этой неделе. Она признается, что брат опасался, как бы она не выдала его родителям, зная, «какие будут неприятности». А когда Розида наконец упросила его разучить с ней матросский танец, он быстро потерял терпение. «Безнадежно! Лучше брось», — решительно заявил он и никогда больше ее не учил.
Вооруженный безоговорочной верой в собственные способности, Рудольф продолжал мечтать о карьере на сцене, единственном месте, где мог свободно и полностью себя выразить. На протяжении нескольких лет слушая рассказы о ленинградской балетной школе, он однажды узнал, что группу специально отобранных башкирских детей отправляют туда учиться. Поверив, что судьба наконец улыбнулась ему, он помчался домой с этой новостью и принялся умолять отца навести справки. «Это лучшая в стране школа», — твердил он пытавшемуся пресечь его просьбы Хамету. В конце концов, поняв, как много для Рудика это значит, отец согласился узнать о процедуре приема. Через несколько дней Рудольфу стало известно, что дети уже уехали в Ленинград, и он впал в «черное отчаяние». Лишь через несколько лет он понял, что чрезмерная гордость не позволила отцу признаться в невозможности заплатить за проезд по железной дороге до Ленинграда двести рублей, как требовалось при подаче заявки.
5. ДОРОГА В ЛЕНИНГРАД
Открытие, что Ленинград — не такая уж несбыточная мечта, укрепило желание Рудольфа туда попасть. Но чем больше крепла его решимость, тем сильнее препятствовал ему Хамет. Вскоре он вообще запретил Рудольфу танцевать. Неодобрение Хамета и продолжающиеся побои оказали подавляющее влияние на последние детские годы Рудольфа и навсегда отразились на его отношении к любой власти. Понимая, что никогда не станет таким, каким хочет отец, он отступил, пытаясь угождать ему даже в самой малости.
В школе он оставался изгоем. Его отличие от других мальчиков становилось с годами все ярче, и те вскоре стали дразнить его «лягушкой» и «балериной» за манеру ходить, специально выворачивая от бедра ноги. Но и Рудольф с возрастом становился высокомерней, учась отвечать своим мучителям презрением, а не слезами. Впрочем, он все равно легко взрывался. Это можно проследить по школьным сведениям о его поведении. В одиннадцать лет он «иногда груб с товарищами, легко приходит в бешенство». В четырнадцать, по мнению учителей седьмого класса, «очень нервный и возбудимый». «Кричит и дерется с одноклассниками».
Альберт, частый свидетель подобных скандалов, всеми силами защищал друга, но даже он вынужден признавать, что Рудик «не всегда был прав», начиная с того, что «преувеличивал свои физические возможности и задирал одноклассников. В результате его били».
Хотя беззащитный ребенок мог постараться завоевать благосклонность одноклассников, чтобы почувствовать себя принадлежащим к их кругу, Рудольфа, кажется, мало заботило, нравится он им или нет. «Он не особенно интересовался другими людьми, кроме партнеров по танцам, — говорит Альберт. — Он полностью сосредоточился на самом себе. У него было единственное желание — учиться балету. Ограниченный круг общения: во-первых, Анна Удальцова, потом Елена Константиновна, Ирина Александровна и я». Неразлучные друзья Рудольф и Альберт по-прежнему вместе ходили в школу, разучивали танцы, играли во дворе. При первых признаках весны они сбегали с уроков и добирались автобусом до остановки на левом берегу реки Белой, где ранней весной вода была вполне теплой для купания. Летом купались, загорали, плавали в лодке по реке Дема близ Дома учителя, нередко оставаясь там до вечера. Иногда играли в футбол и волейбол с соседской компанией — Сеней Квашонкиным, Стасиком Ешотиным и Маратом Сайдашевым. «Мы всегда были вместе, но это не означает, что мы сторонились других мальчишек, — рассказывает Альберт. — Половина мальчиков с нашего двора ходили с нами во Дворец пионеров, и мы часто отправлялись туда целой компанией». В редких случаях, когда родители давали им деньги, они направлялись прямо в кинотеатр имени Матросова, где смотрели классические фильмы «Броненосец «Потемкин» и «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна и многие западные, доставленные из Германии в качестве военных трофеев, в том числе «Багдадский вор», «Леди Гамильтон», «Мост Ватерлоо», а также любимые серии «Тарзана». Вопящий герой Джонни Вайсмюллера38 стал еще одним кумиром Рудольфа.
Несмотря на слабый интерес к школьным занятиям, Рудольф преуспевал в географии, увлеченно изучал карты и получал высокие оценки в школе, когда шла игра «в города». Один ученик называл город, а другой должен был предложить название города, начинающееся на ту букву, которой закапчивалось предыдущее. Опытный фантазер-путешественник, Рудольф, сидя на своем наблюдательном пункте над уфимской железнодорожной станцией, побывал во многих далеких странах. Таким способом было легко достигать цели.
В школе номер 2 среди прочего изучали английский язык, хотя все ученики говорили на нем очень плохо, ибо учительница не могла справиться с классом. Елена Трошина, высокая, нервная тридцатилетняя женщина, выросла в Шанхае, училась в Кембридже, бегло говорила по-английски, но все это не слишком интересовало ее учеников. «Мы порой доводили ее до слез». Математика была единственным школьным предметом, которым Рудольф занимался как следует, может быть, потому, что преподавал ее строгий директор школы. «Мы всегда старались первыми ответить на вопрос, потому что за это он ставил отметку», — рассказывает Альберт, вспоминая, что Рудольф, задавшись подобной целью, мог опередить одноклассников. В шестом классе одиннадцатилетний Рудольф в среднем имел твердую тройку, хотя по литературе, географии, физике получал высшие баллы. Через два года его успеваемость снизилась так заметно, что учитель жаловался: «Он наверняка способен получать больше, чем тройки!»
Вряд ли причина плохих отметок была для учителей тайной. «Иногда у него нет времени на выполнение домашнего задания, так как он занимается танцами, — писала в отчете учительница восьмого класса, добавив: — Он всегда выступает на школьных концертах».
С точки зрения учителей, Рудольф с его любознательностью, умом и восприимчивостью должен был быть хорошим учеником, и нередко то один, то другой заходил в дом к Нуреевым, жалуясь на недостаток прилежания. Но они никогда не запрещали ему танцевать, даже после просьбы самого Хамета Нуреева отвадить Рудольфа от танцев. «Хамет дважды приходил ко мне в школу, — признается Тайсан Ичипова. — Просил поговорить с Рудольфом и использовать весь свой учительский авторитет. «Мальчик — будущий отец и глава семьи», — в отчаянии говорил он мне». Ичипова пожалела Хамета и пообещала сделать все возможное. Но она знала, что ничего не удастся: Рудик был одержимым. Каждый раз, когда нужно было уйти из школы пораньше для выступления, он непременно заранее просил у нее разрешения, был с ней так вежлив и так внимателен, что она в свою очередь ощутила какую-то странную привязанность к этому бедному татарскому мальчику, которого изводили другие мальч