Со временем с непослушанием столкнулся даже Пушкин. «Оставьте меня в покое. Я знаю, что делаю», — рявкнул ученик на педагога, который осадил его с крайне непривычным для Рудольфа спокойствием. Пушкин понимал, что Рудольф был своим самым суровым критиком и что злость его часто направлена на себя самого. Он знал также, что надо обождать, пока буря уляжется, прежде чем указать юноше на возникшую проблему.
В классе Пушкина Рудольф получил то самое мужское одобрение, которого никогда не имел. Впервые за время долгой, мучительной борьбы за самоутверждение он нашел союзника, способного помочь ему осуществить мечту. (Действительно, когда он получил повестку о призыве в армию, именно Пушкин убедил начальство освободить его от воинских обязанностей.) «Его комбинации заставляли тебя танцевать, — говорил позже Нуреев, вспоминая радость, которую испытывал в классе Пушкина. — Они были неотразимыми… вкусными, восхитительными… Музыка ассоциировалась у него с эмоциями. Шаги, жесты надо было наполнить чувством». Убедившись в таланте Рудольфа, Пушкин принялся совершенствовать его технику и артистизм. С этой целью он продержал его в восьмом классе два года79, помогая развить прыжок, координацию, силу. К тому же он работал с Рудольфом медленнее, чем с другими учениками. К примеру, при упражнении гран-батман, когда рабочая нога выбрасывается в воздух, а потом опускается, ученики выполняли батман на каждый счет музыки. Рудольфу же было велено делать каждый батман вдвое дольше для развития контроля над телом и выносливости. На других занятиях он, вытянув «рабочую» ногу в сторону, стоял у станка, сколько мог выдержать.
Рудольф всю жизнь тренировал свое тело, преодолевая последствия запоздалой учебы. Рост метр семьдесят пять считается для танцовщика средним; вдобавок у него были скульптурные плечи, тонкая талия, короткие связки ног и крепкие, плотные мышцы бедер и ягодиц. Длинный плоский торс, «типичный для физиологии восточных татар», по замечанию его одноклассника Никиты Долгушина, придавал фигуре стройность и «определенную элегантность». У него был красивый подъем, ноги гибкие, но короткие относительно торса. По собственному мнению, он не обладал природными данными, координацией и воздушной легкостью Юрия Соловьева, его единственного соперника в училище. Соловьев, с белокурыми кудрями, округлым лицом, нежными голубыми глазами, мускулистыми бедрами и лодыжками, по описанию одного одноклассника, «был образцом типичного русского крестьянского парня». Он так легко преодолевал закон тяготения, что после полета в космос первого человека, Юрия Гагарина, его прозвали «космическим Юрием». Рудольф завидовал и восхищался прыжком, линией и виртуозностью Юрия. Хотя Соловьев учился не у Пушкина, а у Бориса Шаврова, Рудольф видел его на репетициях школьных концертов. Соловьева с его ангельской внешностью невозможно было ненавидеть, и они оба легко подружились. «Они вполне сошлись, но Рудольф ревновал, потому что Соловьев оставался в училище фаворитом, — рассказывает Мения. — Преподаватели говорили о чистоте его танца. А Пушкин заметил: «Да, но у Нуреева непревзойденный талант и темперамент». Нуреев был полной противоположностью Соловьеву, ураганом на сцене. Он мне говорил: «Почему Соловьеву все, а мне ничего?» Я пыталась ему втолковать: «Ты должен танцевать гораздо спокойней».
Мужскому танцу в то время были свойственны определенная солидность и приземленность, «большие, медленные плие' при приземлении», по словам современника Нуреева Владимира Васильева, бывшей звезды балета Большого театра, служившего образцом этого стиля. С другой стороны, Рудольф старался быть легким, быстрым, парить в воздухе. Он упорно поднимался на высокие полупальцы, удлиняя свои ноги и силуэт, чего в России тогда не делал никто из других мужчин-танцовщиков.
И хотя растяжки были делом балерины, а не ее партнера, Рудольф состязался с самыми длинноногими в училище девочками. Редкие для мужчины естественная выворотность и гибкость мышц были поразительными для так поздно начавшего танцовщика. «Однажды пришла моя очередь, — рассказывает его одноклассница Елена Чернышова. — Я высокая и могла поднять ногу очень высоко — если он меня превзойдет, наверняка станет чемпионом. Мы соревновались, прислонясь к старой железной печке, стоявшей посреди зала. Подняли ноги под углом 180 градусов. Рудольф окликнул меня, я оглянулась, нога опустилась, и он закричал: «Ага, я победил, победил!»
В классе или на репетициях концертов, в единственные моменты, когда мальчики и девочки танцевали вместе па-де-де, Рудольф предъявлял к партнершам не меньшую требовательность, чем к самому себе. Любая, не предупредившая его, на полпути рисковала быть сбитой с ног. Однажды, попробовав до начала занятий в классе рискованную поддержку из «Баядерки», он уронил испугавшуюся юную балерину, подняв ее над своей головой. Ученикам не разрешалось отрабатывать поддержки в отсутствие педагога, но Рудольф отказывался признать вину. «Она должна была мне помочь, и не помогла, — заявил он. — Я не собираюсь ее таскать».
Более надежной партнершей оказалась Алла Сизова. Гибкая, талантливая, с красивыми нежными чертами лица, похожая на Ингрид Бергман80, она была звездой своего класса. За необычайно легкий парящий прыжок, длинные ноги и вдохновенный танец впоследствии ее прозвали «летающей Сизовой». На школьном концерте в июне 1957 года Рудольф и Сизова танцевали па-де-де Дианы и Актеона из «Эсмеральды». Рудольф руководил их выступлением, и они начали готовиться за несколько месяцев. Сизова жила у своего педагога Натальи Камковой. Каждый вечер Рудольф приходил слушать вместе с ней музыку на магнитофоне Камковой. Ему не особенно нравилась Сизова — он говорил Мении, что считает ее холодной и глупой, — и он, не теряя времени, утверждал свой авторитет. «Не забывай, — предупреждал он Сизову, — твой народ двести лет жил под татарским игом».
Вариацию Актеона Рудольф уже исполнял, но теперь он должен был танцевать целиком па-де-де с Дианой8182. Оно требовало тесного партнерства, было технически трудным и включало туры по диагонали с приземлением на одно колено, когда Актеон уклоняется от охотничьих стрел Дианы. Невзирая на недоверие Рудольфа, это выступление ознаменовало начало многообещающего партнерства.
За время третьего и последнего года пребывания в школе Рудольф разучил все значительные мужские вариации классического репертуара. Создал их в основном Петипа, балеты которого преобладали в афише Кировского театра. Учащимся-выпускникам предоставляли возможность репетировать в залах на пятом этаже, где пол имел точно такой же наклон, как сцена Кировского. Не менее важно и то, что Рудольф уже выступал перед публикой в самом Кировском театре — этой чести удостаивались лучшие выпускники. Начал он с принца в адажио из второго акта «Лебединого озера», а затем последовали восемь представлений «Щелкунчика». Но спектакли, в которых он танцевал — и о которых до сих пор говорят, — шли не в Ленинграде, а в Москве, в течение двух дней в апреле 1958 года. Каждую весну в Москве проходили выступления лучших в стране балетных учеников. Многовековое соперничество между Москвой и Ленинградом — а также между Большим и Кировским театрами — продолжалось на сцене Концертного зала имени Чайковского. В каждом городе был свой особенный стиль танца и его приверженцы. Если Москва гордилась бравурностью и атлетизмом, Ленинград видел в этом излишнюю пышность и показуху; если Ленинград славился непревзойденным лиризмом, изяществом и утонченностью, Москва объявляла его артистов холодными и академичными. Ленинградцы любили напоминать, что некоторые лучшие артисты Большого театра, включая саму Уланову, поначалу были звездами Кировского. Ленинград, место рождения русского балета, «по-прежнему считался окончательным арбитром вкуса, — вспоминает Панов. — Но когда после революции столицу перенесли, в Москве разместились министры, появлялись зарубежные гости — и тем и другим надо было что-то показывать. Поскольку балет еще служил властям «выставочным экспонатом», каким бы блистательным ни был Кировский, он больше не мог состязаться в престиже. В Большом бывал Сталин, а значит, туда текли деньги».
Рудольфу поручили представлять ленинградскую школу вместе с Аллой Сизовой, Маргаритой Алфимовой, Юрием Соловьевым и многообещающей ученицей восьмого класса Наталией Макаровой, которая в паре с Соловьевым танцевала па-де-де Флорины и Голубой птицы из «Спящей красавицы». Для Соловьева эта роль стала коронной. В Москве имелись свои звездные кандидаты — Владимир Васильев и Екатерина Максимова; они оба на протяжении двух десятилетий будут возглавлять список звезд Большого театра.
Рудольф приготовил для Москвы несколько вещей, чтобы продемонстрировать свой диапазон, технику и артистизм. В программу вошел дуэт с одноклассницей Алфимовой из балета «Шопениана» Михаила Фокина (известного на Западе под названием «Сильфиды») и па-де-труа из балета «Гаянэ», где он должен был танцевать, держа в обеих руках факелы. Он также собирался исполнить с Сизовой па-де-де Дианы и Актеона и партию раба из «Корсара»83 — еще одно пользующееся большим успехом па-де-де, которое пламенно танцевал в свое время Вахтанг Чабукиани. К моменту приезда в Москву Рудольф это па-де-де интерпретировал по-своему. Педагоги порой варьировали хореографию, приспосабливая ее к талантам учеников, но ученики никогда не вносили изменений самостоятельно. Однако Рудольф «кое-что изменил в нашей коде, чтобы его ноги казались длиннее», сообщает Сизова.
Сизова, к своему огорчению, заболела в первый день выступления, 21 апреля, и Рудольфу пришлось танцевать лишь вариацию Актеона из па-де-де — третий из четырех номеров программы. Его выступление «ошеломило зал», по словам одного очевидца, уже покоренного Макаровой и Соловьевым в вариации Голубой птицы и Васильевым в блистательном па-де-де из балета «Пламя Парижа»