Невзирая на слежку КГБ, Рудольф, как звезда Кировского, имел особый статус. После дебюта в «Дон Кихоте» его и Кургапкину пригласили танцевать перед Хрущевым на пикнике для высокопоставленных членов правительства. Это мероприятие проходило под Москвой на даче Николая Булганина, давнего сподвижника Хрущева и бывшего советского премьера114. Политическое значение этого приглашения мало интересовало Рудольфа. Кроме Хрущева, его жены Нины Петровны и маршала Климента Ворошилова, бывшего сталинского военного комиссара115, он не знал никого, но все-таки был доволен своим участием в одной программе с ведущими советскими артистами, такими, как композитор Дмитрий Шостакович и особенно восхищавший Рудольфа пианист Святослав Рихтер. «Я видел, с какой жадностью он как бы впитывал в себя звуки, когда пришла его очередь выступать. Мне кажется, я понимал его страстную сосредоточенность». Рудольф с Кургапкиной собирались танцевать вариации из «Дон
Кихота», зная, что бравурность и виртуозность должна понравиться партийной элите. Но, увидев, что сцена в саду слишком мала для рискованных широких прыжков, исполнили только адажио.
Жена Хрущева была самой влиятельной в стране любительницей балета, и все хорошо знали, что Хрущев сам очень любит танцовщиков. Хотя в тот день царила свободная атмосфера и Рудольф с Кургапкиной вполне могли поговорить с советским лидером, сама Кургапкина говорит, что им «нечего было ему сказать».
Как и следовало ожидать, в программу входили и речи о смысле и задачах советской культуры, после чего Ворошилов начал петь свои любимые украинские народные песни, а вскоре к нему присоединился Хрущев. Рудольфа поразил этот импровизированный концерт, особенно «устрашающий бас» Ворошилова. Но больше всего его поразил размах мероприятия, длившегося весь день, начиная с организованной охоты и рыбалки и заканчивая ящиками шампанского и обильно сервированными столами с накрахмаленными скатертями. Сидя за столом, Рудольф не знал, какими вилками и ножами нужно пользоваться. Оказалось, он не имел ни малейшего представления о царской жизни партийной элиты. «Теперь наконец я увидел, что такое коммунизм», — объявил он Тамаре по возвращении в Ленинград.
Несмотря на поглощенность самим собой, Рудольф радовался успехам своих любимых коллег. Когда Никита Долгушин дебютировал в «Щелкунчике», он не только с ним репетировал, но и фотографировал его на спектакле. он также занимался с Костей Брудновым, молодым танцовщиком, природную одаренность которого ставил выше своей. он даже уговаривал своего «соперника» Юрия Соловьева просить дополнительных выступлений. «Иди и проси. Я просил, и мне дали». Но Соловьев не решался. Действительно, трудно найти два столь разных характера. Соловьев был спокойным, мягким, до робости скромным. Если Рудольф жаждал новых идей и новых ощущений, Соловьев придерживался простых вкусов. И если танец Рудольфа был непредсказуемым и рискованным, Соловьев славился экстраординарной техникой, парящими прыжками и глубокими плие. «Он был абсолютно непогрешимым танцовщиком, — замечает Долгушин, — но ему недоставало лиризма и благородства». Хотя он и Рудольф были звездами своего выпускного класса и обоих в том же году взяли в Кировский, Соловьев попал в кордебалет.
Продолжающиеся стычки Рудольфа с администрацией стоили поездок. На репетициях «Дон Кихота» он воевал с репетитором Михаилом Михайловичем Михайловым, отстаивая свое право менять рисунок партии. В первой вариации он перед уходом со сцены делал ряд мягких длинных шагов. Строго чтивший традиции Михайлов потребовал повторить, не затягивая уход со сцены. Рудольф отказался и, издевательски переиначив имя старшего коллеги, выскочил из зала, бросив на ходу: «Вот будут тут еще всякие Пихал Пихалычи меня учить».
Возможно завидуя его привилегированному, по их мнению, положению, конкуренты Рудольфа пустили слух, будто Дудинская больше не хочет с ним танцевать. Разговоры пошли после неожиданного отказа Дудинской от выступления с ним в «Баядерке». Надеясь усугубить разлад, некоторые артисты сообщали Рудольфу, что в действительности Дудинская не повреждала ногу, как ему объясняли, а завидовала его успеху. Хотя это была неправда, он поверил и стал холодно с ней держаться. Не зная причины такой перемены, Дудинская предположила, что он не ценит ее, дополнив таким образом эту шекспировскую интригу. Танцуя в следующий раз «Лауренсию», она попросила в партнеры Бориса Брегвадзе.
Через несколько месяцев Рудольф узнал, что его не пошлют на гастроли в Египет, и пришел в самое мрачное расположение духа. «Каким глупым и простодушным я был в то время», — написал он на рекламном снимке, подаренном Тамаре в июне того года. Фотография запечатлела его впервые танцующим с Дудинской в «Лауренсии». — И питался одной надеждой. Увы, теперь я отрезвел». Но не потерял храбрости. Вернувшись в том месяце к «Дон Кихоту», он просто выбросил в первом акте свои мимические пассажи, считая их устаревшими и фальшивыми и не желая позориться таким надуманным образом. Во время дуэта Кургапкиной пришлось импровизировать. «Я танцовщик, а не мим, — объявил он в антракте начальству. — В любом случае эта мимика не имеет значения. Она меня просто не интересует».
Он устроил еще более громкий скандал, отказавшись надеть короткие штаны с буфами, составлявшие часть костюма в финальном акте. Это можно назвать отголоском исторического скандала, когда в 1911 году отказ Нижинского танцевать в таких панталонах в «Жизели» привел к его увольнению из Мариинской труппы116117. В двух первых актах Рудольф выходил в них, а потом сбросил. Перерыв длился и длился, пока он за кулисами отстаивал свою точку зрения перед Сергеевым и Михайловым, находившимся на грани инфаркта. Эти штаны режут линию ног, утверждал Рудольф. Он хотел надеть только белое облегающее трико поверх специального балетного бандажа, чего на сцене Кировского никогда не делал ни один другой артист. «На Западе давно уже все танцуют в одном трико, и я так хочу. Не нужны мне эти абажурчики».
Поскольку балет подходил к финалу, дублер Рудольфа ушел домой и заменить его никто не мог. Антракт затянулся почти на час, в публике нарастало нетерпение. Рудольфу пригрозили выговором, но он все-таки настоял на своем. Когда открылся занавес, последовала громоподобная реакция. Консерваторов в зале возмутило его «бесстыдство»; им показалось, что он забыл надеть штаны. За кулисами метались театральные функционеры, ругая одевавшую мужчин костюмершу. «Как вы посмели это допустить!» — кричали они. Рудольф их оборвал: «Оставьте Татьяну Николаевну в покое. Она ничего не знала об этом, и ответственность несу я один». «Это был скандал, — говорит Алла Осипенко, — но публика и пресса замечательно его приняли. Многие в труппе спрашивали: «Почему Нурееву разрешают, а нам нет?» Потому что они до этого не додумались, вот почему».
Рудольф получил предупреждение и еще несколько «черных меток» в трудовой книжке, постоянной учетной карточке, которую на каждого артиста заполнял начальник отдела кадров, местный представитель КГБ. К личному делу присовокупили и неблагоприятную рецензию Веры Красовской. В своем обзоре в конце года она с упреком заявила, что он не создал законченный образ цирюльника Базиля и танцует в «дон Кихоте», как в простом дивертисменте. Соглашаясь, что характер Базиля не слишком глубок, она замечала, что другим советским звездам балета удавалось сделать его интересным. «Почему же с таким невозмутимым равнодушием гулял по сцене причесанный под современного стилягу Нуреев?.. Не стоит с такой бездумной расточительностью играть своим талантом».
Рудольф предложил новый подход к костюмам, и одной из первых за ним последовала Алла Шелест. Заметив на фотографиях, что западные балерины предпочитают более короткие пачки, она тут же взялась с ножницами за свою. «Я тоже комплексовала из-за коротких ног и подумала: «Боже, зачем я мучаюсь в этих длинных пачках?» Костюмерша пришла в ужас: «Алла, что вы делаете? Меня уволят! Танцевать в таких коротких пачках запрещено».
В итоге были переписаны еще несколько правил.
Интерес Рудольфа к Западу не остался незамеченным властями. В прошедшем сентябре вскоре после того, как его не взяли на гастроли в Египет, он отправился на сорок шесть дней в автобусный тур по Восточной Германии. Произошло это за неделю до открытия в Москве гастролей Американ балле тиэтр118. Возможность случайного совпадения этих событий по времени невелика. До тех пор в Советском Союзе не выступала ни одна американская балетная труппа, и Рудольф с огромным интересом ждал ее приезда. Его интересовали звезды этого тура Эрик Брун и Мария Толчиф, и он страстно жаждал увидеть «Тему с вариациями», свой первый балет Баланчина. Он знал из «Данс мэгэзин», что Толчиф была женой и музой Баланчина, а Брун — лучшим на Западе танцовщиком.
Но к моменту приезда в Москву Бруна и Толчиф Рудольф вместе с Кургапкиной и коллективом артистов цирка направлялся на Берлинский фестиваль, третьеразрядный конкурс стран советского блока. После Берлина они побывали во многих городах Восточной Германии. Рудольф протестовал, называя поездку чем-то вроде ссылки, и Сергеев пытался как-то подсластить пилюлю, объясняя, что заболела Уланова и его имя заменит ее. «Это вовсе не ссылка, Руди, а особая честь!»
Перед отъездом Рудольф попросил одного московского знакомого, единственного известного ему обладателя кинокамеры, спять выступление Бруна в Москве. На новых рекламных снимках видно, что Нуреев носил теперь волосы на свободный манер, подхватывая лентами и повязками, в высшей степени необычно для того времени. На портрете, подаренном Тамаре, он написал: «Надеюсь, что американские гастроли в мое отсутствие вполне вас развлекут, а может быть, оставят большее впечатление».