Во время его гастролей было все, чего он опасался, — холодная погода, неприспособленные сцены, равнодушная публика. Хотя им с Кургапкиной обещали ежевечерние выступления, они скоро поняли, что идут лишь одним номером в «смешанной бригаде», по выражению Кургапкиной. Они танцевали в кафе и в открытых театрах, а однажды на холоде восемь часов ждали, пока починят автобус. Позже Рудольф говорил друзьям, что впервые задумался о побеге в поездке по Германии. Тем не менее, получив суточные в восточно-германских марках, он купил себе первый музыкальный инструмент, пианино «Розевуд», и отправил его в Ленинград. Кроме того, он купил одежду и детскую коляску для ребенка, которого ожидала сестра Лиля.
В Восточном Берлине Рудольф открыл и другие удовольствия. «Я познакомился в тамошней школе с очень милым и симпатичным мальчиком, — вспоминал он через много лет, приехав на уик-энд с хореографом Руди ван Данцигом в Западный Берлин. — Он водил меня по городу, показал массу интересного. Я был очень благодарен и получил сильное впечатление. Германия, пусть даже ее восточная часть, для меня уже была более или менее Западом. В конце концов мы поцеловались, но не помню, кто проявил инициативу. — Рудольф помолчал, а потом бросил ван Данцигу еще более интригующий намек: — Кстати, вы хорошо знаете этого мальчика из Восточной Германии. Он теперь педагог в вашей труппе». С подачи Кургапкиной пошли слухи, что во время этой поездки они с Рудольфом стали любовниками. «Он настоящий мужчина», — объявила она по возвращении нескольким коллегам по Кировскому119.
Тем временем, вернувшись домой, Рудольф обнаружил, что весь Ленинград говорит об Эрике Бруне. Ему не только не удалось увидеть Бруна танцующим, но за время отсутствия Брун занял его место. Даже Тамара, самая преданная поклонница, никак не могла удержаться от разговоров о нем. У Бруна «изумительный» большой пируэт120, рассказывала она, с невиданным размахом и завершением. (На один музыкальный такт он делал три быстрых оборота, а не один, как привык Рудольф.) «Лучше, наверно, тебе не ходить в театр до следующего приезда Бруна», — отвечал Рудольф.
И все же он внимательно прислушивался ко всему услышанному. На протяжении нескольких следующих недель на репетициях «Корсара» и «Раймонды» (где он был одним из четырех мужчин в па-де-катре) он часами отрабатывал большой пируэт, задавшись целью повторить Бруна. «Никто больше в Кировском так не интересовался Бруном», — вспоминает одна ленинградская балетоманка. Рассказы Тамары уязвили его, он не мог их забыть, ища ключ к достижениям Бруна. Вскоре Рудольф посмотрел любительские съемки Бруна в «Теме с вариациями», сделанные кем-то в Ленинграде, без музыки121. За эти несколько секунд он увидел танцовщика, каким сам мечтал стать. «Для меня это было сенсацией, — говорил он через несколько лет. — Он единственный танцовщик, которому удалось абсолютно меня поразить. Когда я приехал в Москву, где он танцевал, один молодой танцовщик назвал его слишком холодным. В самом деле холодный, настолько холодный, что обжигает».
По возвращении его ожидали и еще более досадные новости. По просьбе Рудольфа Тамара встречалась с его сестрой Розой, спрашивая, не согласится ли та вернуть ему комнату на Ординарной улице в обмен на две комнаты поменьше. Как ни хорошо было у Пушкиных, Ксения начинала досаждать Рудольфу и он хотел иметь свое собственное жилье. С Розой они часто ссорились. Считая себя ответственным за сестру и помогая деньгами, он предпочитал общаться с ней как можно меньше, поэтому и послал на переговоры Тамару. Но Роза, «размахивая кулаками, закричала так громко, что из своей комнаты выбежали родители Сизовой, подумав, будто она собирается меня убить», рассказывает Тамара. Роза ей объявила, что «рудик имеет право на эту комнату только на бумаге, а настоящая хозяйка — я. Я здесь живу, и никакого обмена не будет, тем более что я весной жду рождения ребенка».
Услыхав от Тамары подобную новость, Рудольф «побагровел», но не сказал ни слова. «Он никогда не показывал своих чувств, — говорит она, — но я видела, что он потрясен». Алла Сизова считала отцом ребенка кого-то, с кем Роза познакомилась, проводя отпуск на Черном море, но Инна Гуськова, соседка Нуреевых по Уфе, жившая в Ленинграде, говорит о «художнике с длинной фамилией», за которого Роза надеялась выйти замуж. Рудольфа тревожило, как отнесутся родители к этой позорной новости, и он упрашивал Гуськову никому в Уфе не сообщать о ее беременности. О реакции родных можно только догадываться. «Об этом говорить не стоит», — единственное, что сказала на эту тему ее сестра Розида.
В январе 1961 года, ровно через три месяца после поездки в Восточную Германию, Рудольфа отправили в другой морозный тур, на сей раз в Йошкар-Олу, расположенную в тысяче километрах к востоку от Ленинграда. Когда он пожаловался, что придется провести целые сутки в поезде, Сергеев пообещал поговорить в Госконцерте насчет самолета. Но, приехав в Москву, Рудольф билета на самолет не получил. Он и так уже подозревал, что Сергеев завидует его молодости и успеху, а при этом последнем обмане убедился в желании Сергеева унизить его. Ради справедливости к Сергееву122 надо признать, что нелегко уходить со сцены, видя, как на твое место приходят молодые звезды вроде Нуреева, который к тому же стал партнером его жены.
Одного выступления на разбитой сцене Йошкар-Олы было достаточно, чтобы Рудольф вернулся в Москву. Сразу же по приезде его вызвали в Министерство культуры. За прекращение гастролей раньше срока и без разрешения он будет наказан, уведомил его чиновник. Он больше не будет участвовать в заграничных поездках. Это было особенно тяжело из-за намечавшихся тогда гастролей Кировского в Париже и в Лондоне, куда Рудольф страстно мечтал поехать. И в то время ему не к кому было обратиться за помощью.
Но по крайней мере, его могла отвлечь новая роль: главная мужская партия в «Легенде о любви», новом балете Юрия Григоровича. «Каменный цветок» (1957), первый балет Григоровича в Кировском театре, пользовался всеобщим огромным успехом123 и был одним из любимых балетов Рудольфа, хотя он никогда в нем не танцевал.
«Легенда о любви» — наполовину волшебная, наполовину политическая сказка. Персидская царица жертвует своей красотой ради жизни больной сестры, но влюбляется в ее возлюбленного Ферхада, красивого юношу, спасшего деревню от засухи. Получив роль Ферхада, Рудольф очень хотел сам создать главную роль. Каждый танцовщик мечтает о балете, рассчитанном на его таланты, и охваченный творческой горячкой Рудольф часами изучал образы с персидских миниатюр и анализировал сложные комбинации движений, придуманные Григоровичем. (Говорят, Григорович был очень доволен, когда Рудольф являлся с новыми идеями.)
Но за несколько недель до премьеры его вызвали на генеральную репетицию на сцене Кировского почти в то же время, на которое была назначена репетиция «Лауренсии» с Аллой Шелест в балетном училище. Когда генеральная затянулась сверх отведенного срока, Рудольф начал собирать вещи. С момента его выступления в «Лауренсии» прошло время, и он надеялся уладить с Григоровичем возникшую проблему с расписанием. Однако Григорович не собирался отпускать ведущего танцовщика с важной, по его мнению, репетиции. «Я иду репетировать настоящие танцы, а не это дерьмо», — бросил через плечо Рудольф. Взбешенный Григорович предъявил ультиматум: «Ты понимаешь, что если сейчас уйдешь, то обратно уже тебе дороги не будет?» Рудольф, не ответив ни слова, хлопнул дверью, в очередной раз оставив коллег в ошеломленном молчании.
Григорович сдержал обещание и больше не вызывал его на репетиции. Рудольф в душе знал, что поставил подножку самому себе. Он упускал теперь редкостную возможность выступить в новом — своем — балете. «Ему пришлось срочно искать замену», — говорит Ирина Колпакова, танцевавшая роль возлюбленной Ферхада124.
Рудольф подозревал, что может лишиться и других ролей. Но через короткое время Сергеев неожиданно сообщил, что ему предстоят один за другим два серьезных дебюта в коронных спектаклях Кировского: принц Дезире125 в «Спящей красавице» и принц Зигфрид в «Лебедином озере». В тот вечер он сиял, сидя в своем кресле в филармонии, а когда началась увертюра, шепнул Тамаре: «Два — ноль в нашу пользу».
Подарок Сергеева Рудольфу был задуман в пику Григоровичу. Как хореограф Сергеев завидовал растущей известности Григоровича. Практически не имея возможности препятствовать его продвижению, он надеялся хотя бы взять над ним верх. Изгнание Рудольфа из «Легенды о любви» предоставило ему такую возможность. (Возможно также, что он специально устроил те репетиции одновременно.) Сергеев хотел показать Григоровичу, что «он свалял дурака, выгнав Рудика из своего балета», объясняет Тамара.
К этой запутанной драме добавился факт давнего соперничества между женой Сергеева Дудинской и бывшей женой Григоровича Аллой Шелест, в партнерстве с которой Рудольфу предстояло танцевать «Лауренсию». Постановка «Легенды» одновременно с репетициями «Лауренсии» должна была осложнить Шелест жизнь. Неизвестно, старалась ли Дудинская не допустить появления Шелест с Рудольфом в «Лауренсии», хотя она не раз пользовалась своим влиянием, доставляя Шелест неприятности.
Сергеев назначил дебют Рудольфа в «Спящей красавице» за одиннадцать дней до премьеры «Легенды о любви», что наводит на предположение о его намерении частично лишить Григоровича шумного успеха. («Лебединое озеро» должно было идти в следующем месяце.) Несмотря на столь впечатляющие назначения, Рудольф был глубоко огорчен, что не танцует «Легенду». По его утверждению, он так до конца и не понял причину своего отстранения. Забавно, что он не хотел или не мог признать возможность вернуть себе роль, попросту извинившись. Вместо этого он перекладывал вину на других и предполагал, будто Григорович недоволен его партнерством со своей бывшей женой Шелест. «Не знаю, постарался ли кто-то с подобной целью свести нас с ней вместе, — говорил он впоследствии критику Джону Персивалю, — но каким-то образом эта интрига сработала»