Она собиралась поступать на педагогические курсы в Казани, но отложила свои планы, встретившись в 1927 году с двадцатипятилетним Хаметом Нуреевым. Всегда сдержанный, вежливый и решительный Хамет был симпатичным широкоплечим молодым человеком с выступающими татарскими скулами, густыми черными бровями, полными губами и необычайно энергичными движениями — все эти черты унаследует его сын. Мускулистый и крепко сбитый, он очень коротко стриг волнистые черные волосы по бокам и зачесывал назад так, что они высоко поднимались над лбом. Он понравился Фариде и имел перспективы: как член партии и курсант кавалерийской школы, мог рассчитывать на хорошие должности, дающие привилегии. Через много лет Хамет признается дочери Розиде, чем привлекла его юная Фарида. «Знаешь, почему мне понравилась твоя мать? — спросит он в редкий миг откровенности. — Она хорошо пела и танцевала». Это признание стало сюрпризом для дочери Нуреевых, которая, как остальные ее сестры и брат, никогда не видела проявлений любви меж родителями и мало знала о первых годах их жизни.
Хамет с Фаридой поженились в Казани в 1928 году, когда Сталин ввел в действие первый пятилетний план, массовую кампанию с целью создания советской индустрии и перехода России «от отсталости к положению сверхдержавы». К тому времени Фарида тоже вступила в партию. Их обоих естественно связывала татарская культура — оба выросли в законопослушных мусульманских семьях, — но у Хамета и Фариды были и более насущные общие интересы: страстная вера в коммунистическую перспективу14. «Революция была для них чудом, — говорил позже их сын Рудольф. — Она, по крайней мере, дала возможность отдать детей в школу, даже в университет…»
Хамет сказал молодой жене, что, если она поработает до окончания его учебы в кавалерийской школе, он будет их обеспечивать, пока она выучится на педагога. Договоренность осуществилась только наполовину. Осенью 1929 года, через год после свадьбы, Фарида была беременна первым ребенком. «Он, конечно, закончил школу, — жаловалась Фарида своей внучке, — а я так и не пошла учиться из-за детей».
В декабре того года Сталин возвестил о начале новой революции, которой суждено было навсегда уничтожить традиционную российскую деревню и стереть с лица земли самые производительные крестьянские хозяйства. Хотя Ленин разрешил частную сельскохозяйственную деятельность, Сталин отдал приказ о всеобщей и полной коллективизации. Крестьяне не только лишались права продавать свое зерно, но теряли землю, скот, технику. Все передавалось в коллективные хозяйства, находившиеся под партийным контролем. Самые богатые крестьяне, так называемые кулаки, были объявлены врагами режима. «Мы должны раздавить кулаков, — приказывал Сталин, — уничтожить как класс». Теоретически кулаком считался каждый, нанимавший рабочую силу, имевший корову, клочок земли или дом, но на практике этот ярлык приклеивался ко всем, кого попросту не любили в деревне или не жаловали власти, независимо от того, была у них собственность или нет. К весне 1930 года партия объявила о коллективизации половины всех крестьянских хозяйств. Результаты оказались губительными. Многие крестьяне резали собственный скот и уничтожали собственные посевы, лишь бы Сталину ничего не досталось. Четверть всего скота в стране и восемьдесят процентов лошадей были забиты, производство зерна катастрофически снизилось, а самые предприимчивые крестьяне были казнены или депортированы в Сибирь, на Урал и дальше на север.
С ускорением темпов коллективизации младших офицеров стали срочно посылать по деревням для подавления протестов. Был среди них и Хамет Нуреев. В начале 1931 года Хамет и Фарида с маленькой дочерью Розой уехали из Казани в Кушнаренково, деревушку близ родной деревни Хамета Асаново. Там в ноябре того года, через семнадцать месяцев после появления на свет Розы, родилась вторая дочь Нуреевых, Лиля.
Нуреевым отвели дом, реквизированный у высланного кулака, но, приехав, они обнаружили, что там еще живут его жена и две дочери. Внучка Хамета вспоминает рассказы о том, как Хамет пожалел их и разрешил остаться, — благородный и довольно невероятный поступок, учитывая обстановку того времени и последующее продвижение Хамета по службе15. Неизвестно, каким было его личное отношение к кулакам, но вполне можно предположить, что он, вслед за большинством членов партии, считал их паразитами. (Весьма типично, что Хамет открыл митинг в деревне вопросом: «Кто против коллективизации и Советской власти?» — не оставив сомнений в судьбе тех, кто подумывал о сопротивлении.) И все-таки многие кулаки сопротивлялись, поджигали советские учреждения, нападали и убивали многих партийных деятелей. По семейной легенде, сам Хамет едва спасся, когда кулаки столкнули его в ледяное озеро в середине зимы.
По служебным обязанностям Хамет часто отлучался из дому, и Фарида оставалась одна с двумя маленькими дочерьми. Во время одной из его долгих отлучек в 1932 году, когда страна переживала голод, она пошла за водой к колодцу, оставив детей дома, а вернувшись, нашла пятимесячную Лилю на улице, на весеннем холоде. Две девочки, жившие в их коммунальном доме, забрали ее, решив с ней поиграть, как с куклой, как рассказывает единственная дочь Лили Альфия. Вскоре после этого Лиля заболела менингитом. Перепуганной и отчаявшейся Фариде было не к кому обратиться за помощью. Ближайшая больница находилась за двадцать четыре мили в Уфе, и добраться туда было особенно трудно в апреле, известном как «время распутицы». Тающие снега и весенние дожди превращали деревенские дороги в непроходимые хляби. К тому времени, как Фариде удалось отправить дочь в больницу, Лиля навсегда оглохла. «Бабушка всегда обвиняла дедушку в том, что случилось с моей матерью, — говорит дочь Лили. — Она считала, что, если б он не уехал, сумела бы вовремя отвезти ее в больницу».
В 1935 году Фарида опять оказалась в уфимской больнице, на сей раз для того, чтобы произвести на свет третью дочь Розиду. Фарида знала, что муж огорчится, — в мусульманских семьях больше ценили мальчиков. Хамет был в отъезде, и Фарида сообщила ему о рождении мальчика. Он при первой возможности поспешил домой и очень расстроился, обнаружив, что в конце концов так и не обзавелся сыном.
И вот наконец 17 марта 1938 года в дороге родился их сын Рудольф Хаметович. Когда Фарида с детьми вышли из поезда во Владивостоке, Хамет встречал их на вокзале, в огромном мраморном здании XIX века на берегу гавани. Теперь он своими глазами увидел, что это действительно мальчик, и завернул младенца в полы своей шинели, укрывая от ветра.
Столь нежные моменты в отношениях между отцом и сыном будут редкими. 16
2. ДРУГ,РЕЛИГИЯ,ПУТЬ К СЧАСТЬЮ
Как старшему политруку Красной Армии Хамету доверили политическое воспитание солдат, считавшееся столь же важным, как военная подготовка. Хамет внушал им коммунистические заветы, рассказывал об истории и целях революции, партии, армии, государства. Главным в стране историком оставался Сталин, и учебником для Хамета служил «Краткий курс истории Коммунистической партии» — «библия сталинизма», — опубликованный осенью того года. Подразумевалось, что надо следовать каждой его букве. Каждый, кто пробовал дать свою интерпретацию событий или, хуже того, искажал или отрицал «факты», обязательно был бы сослан или брошен в тюрьму.
Волна чисток сильно опустошила ряды военных, и служба Хамета приобрела более зловещий оттенок. Он стал одним из «цепных псов» режима — такова была изначальная роль политических комиссаров, должность которых после революции ввел Троцкий17. Будучи военным комиссаром, Троцкий настаивал на пополнении рядов новой Красной Армии бывшими офицерами царской армии. Чтобы гарантировать их лояльность, он с помощью политических комиссаров обеспечил надзор и шпионаж за ними; любой приказ вступал в действие лишь при наличии двух подписей. Отношения между регулярными офицерами и политическими комиссарами с самого начала преисполнились подозрительности. (Если офицеры отчитывались перед Комиссариатом обороны, комиссары подчинялись непосредственно Центральному Комитету Коммунистической партии.)
В разгар «большого террора» в 1937 году ряды комиссаров росли. Кроме учебной деятельности, Хамет был обязан укреплять моральный дух солдат и участвовать в любых военных операциях в своем районе. Даже будучи комиссаром низкого ранга, он пользовался всеми благами, предоставленными армейским офицерам: получал вдвое больше среднего служащего — около пятисот рублей в месяц, имел лучшие бытовые условия, пользовался медицинскими услугами, специальными школой и магазинами, предлагавшими труднодоступные товары.
Но все же в то время, когда для обвинения было достаточно одного подозрения, никто, даже политический комиссар, не был гарантирован от репрессий. «Я уволил 215 политработников, многие из них арестованы, — телеграфировал Сталину в июле 1937 года Лев Мехлис, главный политический комиссар и палач Красной Армии. — Чистка политического аппарата далеко не закончена, особенно нижних рядов…» И действительно, в тот месяц, когда родился Рудольф, чистка армии была в разгаре, особенно в районе расположения части его отца, куда вскоре прибыл сам Мехлис. С 1937-го по 1938 год были уничтожены, как минимум, сорок пять процентов командного и политического состава армии и военно-морского флота; прямо накануне Второй мировой войны офицерскому корпусу был нанесен серьезный ущерб. Сталин фактически уничтожил больше собственных старших офицеров (от полковника и выше), чем гитлеровские войска во время войны.
Вряд ли в таких обстоятельствах Хамету Нурееву удалось сохранить руки чистыми. Даже если он сам не расстреливал других офицеров, то обязан был доносить тайной полиции о предполагаемых предателях и информировать партию о любом недовольстве. По мнению историка Красной Армии Марка фон Хагена, Хамета, возможно, послали на Дальний Восток, чтобы как-то добиться стабильности в потрясенной террором армии, и это весьма серьезное назначение свидетельствует о заслуженном им доверии.