Если критики реагировали на него большей частью восторженно, нарастало и неприятие, что продолжалось на протяжении всей его карьеры. Для недоброжелателей Нуреев был в первую очередь знаменитостью и лишь во вторую — танцовщиком. Хотя пионер современного танца Тед Шоуи признавал его талант, он окрестил его помешавшимся на паблисити «загребателем денег, отбросившим цель, на которую я работал годами, — добиться в Америке подобающего признания мужчины-танцовщика. Нуреев со своими длинными волосами и дурным поведением оказывает на танец очень плохое влияние. Молодые люди, желающие танцевать, посмотрят на него и скажут: «Вот что надо, чтобы стать великим танцовщиком». Высказывая разделяемое многими коллегами мнение, критик «Нью-Йорк таймс» Аллеи Хьюз беспокоился, как бы пресса не превратила гастроли в «шоу Нуреева» за счет очень многих столь же талантливых танцовщиков. Но всего через два дня его собственная газета под шапкой «Нуреев в Нью-Йорке: Тигр нуждается в стрижке» опубликовала отчет репортера Гея Талезе, который провел день, следуя по городу за танцовщиком. «Куда бы он вчера ни ходил — по Мэдисон-авеню, вниз по Парк-авеню, в «Русскую чайную» завтракать, — люди оборачивались посмотреть на него… Почему Нью-Йорк вдруг поражен электрическим током?»
Главный редактор журнала «Вог» Дайан Фриленд, проницательно наблюдая за ситуацией, заметила перемену в общественных вкусах. Несколько месяцев назад она объявила Сесилу Битону, что светское общество ушло в прошлое, заметив, что «нынче в расчет принимается только личность, за очень немногими исключениями, когда появляется какой-нибудь «новый образец красоты»… Молодость — лучшее, на что мы можем рассчитывать». Добавь она к этому «нечто британское», перечень был бы полным. К 1965 году британские веяния захлестнули Америку; их несли «Битлз» и «Роллинг Стоунз», Видал Сассун и Мэри Квант1, Твигги и Джин Шримптоп. «Тайм» объявил Лондон «городом десятилетия». Фильм Джона Шлезингера «Дорогая» с Джули Кри-
'Сассун Видал (р. 1927) — английский парикмахер, создатель новых причесок, в том числе ступенчатой стрижки, которая, в отличие от модной в 50-х гг. «бабетты», подчеркивала форму головы; Квант Мэри — модельер, пропагандистка мини-юбки.
Личность, Красота, Юность, Свобода — Нуреев персонифицировал все навязчивые идеи десятилетия. Лондонский мир моды объявил, что он определяет тенденцию. Газета «Сан» превозносила его как высшего в том году «чемпиона модной одежды», перещеголявшего самого лорда Сноудона. «Дейли экспресс» между тем утверждала, будто «ни Адам, ни Ева не устояли бы перед примером Нуреева. Бегущий за автобусом молодой человек, подцепив одним пальцем кожаный пиджак, держит его в стиле Нуреева… Когда пригороды, равно как и Кингс-роуд, захлестывает штормовая волна русских студенческих фуражек, мы знаем, кто спровоцировал это помешательство… Среди девушек, предпочитающих первыми осваивать последние новинки, наблюдается ловкий способ носить брючный костюм, получивший название «Нури» — на груди пиджак плотно застегнут, ворот небрежно поднят, руки в карманах…».
«Ньюсуик» провозгласил его «криком сезона». «Не слышно криков «Джейн, детка! Кэтрин! Изабель! Аманда!» — только «Руди!». Энди Уорхол, наслаждавшийся своим собственным взлетом в качестве «папы поп-искусства», подбирал себе в том сезоне компанию, устраивая прием в «Фактори», своей выкрашенной в серебряный цвет студии на Восточной Сорок седьмой улице. Идея пригласить «пятьдесят самых красивых людей» принадлежала Теннесси Уильямсу и его другу Лестеру Перски261, который позвонил Уорхолу, приглашая его на их собственную вечеринку. Уильямс недавно встречался с Нуреевым в Лондоне и намекнул Перски, что у них там была сексуальная связь262. Уорхол предложил Перски и Уильямсу собрать их компанию в «Фактори», и его избранные суперзвезды, «обкуренные марихуаной наследницы, шлюхи и королевы наркотиков» легко смешались с Нуреевым, Уильямсом, Джуди Гарланд, Монтгомери Клифтом, в то время как Эди Седжвик болтал с Брайаном Джойсом, а потом, стоя высоко на крыше, отплясывал твист. «Руди! — взвизгнула Джуди Гарланд, обнимая его за шею. — Ты, поганый коммунист! Знаешь, Теннесси Уильямс считает, что я умею играть! Пошли выясним, считает ли он, что ты умеешь танцевать…»
В мае Рудольф присутствовал на открытии шикарной манхэттенской дискотеки «Артур», возглавляемой Сибил, бывшей женой Ричарда Бартона. В дискотеке, построенной на месте старого заведения «Эль Марокко», были черные стены и банкетки, белые столы и разноцветные огни над танцевальной площадкой. На открытие собрались друзья Сибил по кино и театру, многие из которых вложили в это предприятие деньги, в том числе Майк Николс, Уоррен Битти, Дэнни Кей, Гарольд Принс и Эдвард Виллелла. Сании и Шер служили декорацией, как в «Фор сизонс»1, а модель Тайгер Морс демонстрировала невероятное серебряное платье, украшенное крошечными елочными гирляндами с лампочками. «Имя им — легион, и все хотели встретиться с Рудольфом. Он был вроде «Битлз», — говорит Бартон263, устроившая свое заведение по образцу лондонской дискотеки «Ад Либ». — После этого люди шли в клуб, желая узнать, нет ли там Нуреева».
Вместе с Фонтейн Рудольф участвовал в светской жизни всей Америки. В Нью-Йорке они обедали у «Орсини» с Джеки Кеннеди, его «любимой американской женщиной», как он говорил репортерам. В Вашингтоне их чествовал британский посол, после чего Рудольф отправился в «Виски-эй-гоу-гоу» с другими Кеннеди: Бобби, Тедом, Джоан и супругами Стивен Смит. И все-таки среди всей шумихи и лести, обезумевших поклонников и угодливого гостеприимства Рудольф оставался несказанно одиноким. «Я устал от американских приемов, — признался он Эйнсли Динвид-ди из «Ньюсуик» посреди гастролей. — Они похожи на грандиозные представления с плохим режиссером. Если я устраиваю прием, это не означает собрать людей вместе в нужное время в нужном месте и позвать светских репортеров, чтобы те упомянули о них в газетах». Возможно, он был не совсем искренним. На публике он почти требовал к себе внимания. И хотя вся сопутствующая шумиха могла казаться ему надоедливой, он, по замечанию Эдварда Олби, «чрезвычайно заботился о том имидже, который создавал в каждый момент. Я точно знаю, что мы расслаблялись и разговаривали, но не припомню, чтобы он хоть когда-нибудь, так сказать, «сошел со сцены».
Любой жаждущий публичного признания не мог бы пожелать более грандиозной сцены, чем «Шоу Эда Салливана», в котором Нуреев с Фонтейн в первый раз появились 16 мая 1965 года. Салливан, ведущий программы варьете с высочайшим в стране рейтингом, играл на телевидении ту же роль, что Юрок на сцене, — импресарио, который оказывал огромное влияние на культурный вкус нации. Нуреев и Фонтейн уже привлекли в балет многочисленных новичков, но «Шоу Салливана» собирало пятьдесят два миллиона зрителей — самую многочисленную единую аудиторию, перед которой они когда-либо выступали. Что не менее важно, шоу внушало массовому сознанию представление о знаменитости и положении человека в обществе. Многие видели Нуреева на обложках журналов, и относительно немногие — в движении. Люди, никогда не собиравшиеся смотреть балет, не говоря уж о танцовщике на сцене, сделали это по указанию Эда Салливана.
Партнеры исполняли отрывки из «Лебединого озера». Рудольф прибыл на репетицию, уже запечатлев в памяти расположение камер, что вошло в число его стандартных привычек. К телевизионщикам он питал не больше доверия, чем к фотографам, и провел день, указывая операторам, как им лучше снимать. Заметив, что одна камера расположена слишком низко и под таким углом, что могла, по его мнению, исказить линию, он поставил на объектив ногу, отказываясь продолжать, пока камеру не поднимут. Потом, завтракая с Фонтейн в «Русской чайной», он точно так же указывал, как ему надо готовить бифштекс. Сопровождавшая их Теодора Кристои рассказывает, что он «подцепил бифштекс, осмотрел, положил обратно и заговорил с официантом по-русски. Он не мог добиться, чтобы тот понял, чего он хочет. И отправился показывать на кухню. Перед этим Рудольф сбросил под столом туфли, Мадам только взглянула на меня, вздохнула и сказала: «Он надел башмаки, дорогая?»
На следующей неделе Салливан объяснил своим зрителям, что «поспешил вернуть их на нашу сцену». «За семнадцатилетнюю историю нашего шоу ни одна звезда никогда не удостаивалась такого восторженного приема, который был оказан в прошлое воскресенье балерине Марго Фонтейн и великолепному Рудольфу Нурееву… Я хочу попросить всех в нашей стране, в Канаде и в Австралии: сейчас же беритесь за телефон, звоните друзьям и скажите, что Марго Фонтейн и Нуреев вновь участвуют в сегодняшней программе, — итак, скорей к телефону!» Позже той осенью, 30 октября 1965 года, Нуреев появился в специальном выпуске программы Джимми Дюранта на Эй-би-си, исполнив с Лини Сеймур отрывки из «Сильфиды». Никаких вступительных слов о балете сказано не было, и зрители пребывали в явном ошеломлении, увидев Нуреева в килте и сильно загримированного. Однако опять же, как замечал один критик, отсутствие информации вполне могло быть сознательным, чтобы зрители лучше отреагировали на дальнейшее возвращение Дюранта к балету, когда озорной комик сменил темный костюм и фирменную помятую шляпу на килт и балетные туфли, а Рудольф смотрел на него и улыбался.
Его популярность выросла еще больше после выхода в том же месяце фильма «Вечер с Королевским балетом», где он был снят с Фонтейн в «Корсаре» и в «Сильфидах». Хотя в фильме фигурировали и другие танцовщики, именно эти двое принесли ему кассовый успех. Доход превысил миллион долларов — рекорд для фильма-балета. Только в Нью-Йорке и Нью-Джерси в течение двух вечеров в неделю с 6 декабря 1965 года фильм шел в пятидесяти с лишним кинотеатрах.
Хотя труппа Королевского балета выигрывала от пристального общественного внимания, другие танцовщики не могли не чувствовать, что остаются в тени. Пресса рассказывала почти исключительно о Нурееве и Фонтейн. Поскольку предполагалось, что все премьерные вечера танцуют они, им неизбежно доставалось почетное место в рецензиях. В результате публика чувствовала себя обманутой, когда они не танцевали. На гастролях 1965 года в Чикаго Сеймур и Гейбл заменили Нуреева и Фонтейн в «Ромео и Джульетте» и встретились с самой враждебно настроенной на памяти обоих толпой. Гейбл видел обладателей билетов, «кричавших в вестибюле, что им подсунули этих жутких дублеров. Мы выложились с потрохами и к концу спектакля завоевали публику. Но на следующий день главным в рецензиях был вопрос: если дублеры так хороши, можете ли вы представить, какой была бы настоящая вещь?»