В январе 1967 года самый старинный друг Мод Гослинг Энтони Тюдор, вернувшись в Лондон для постановки в Королевском балёте «Игры теней», выбрал на ведущую роль Доуэлла. В вечер премьеры Гослинги устроили для Тюдора импровизированный ужин, и Рудольф половину вечера ходил за ним следом, выпрашивая для себя балет. Привлеченному остротой стиля Тюдора Рудольфу показалось, что хореограф «полностью постиг» его «с одного ошеломляющего взгляда». Возможно, и так; но ни эта, ни последующие просьбы ничего не принесли.
Тем временем Королевскому балету требовалось нечто блестящее для гала-концерта в «Ковент-Гарден», а также новый рекламный номер Нуреева и Фонтейн для предстоящих гастролей в Америке. Поэтому Аштон пригласил поставить для них балет Ролана Пети. Надежда французского балета с момента своего появления в 40-х годах, Пети поразил Париж и Лондон рядом популярных балетов, примечательных галльской чувственностью и смелой театральностью. Первой крупной ролью Фонтейн за пределами родной труппы была партия кошки в его балете «Девушки ночи», созданная для нее в 1948 году.
Рудольф и Пети впервые сотрудничали несколько месяцев назад в Париже над киноверсией балета Пети «Юноша и Смерть» по сценарию Кокто. В партнерстве с женой Пети, одной из популярнейших в Париже исполнительниц Зизи Жанмэр, Рудольф исполнял прославленную Жаном Бабиле роль поэта, который покончил с собой из-за любви и лишь тогда узнал, что его искушала Смерть.
«Юноша и Смерть» — один из первых фильмов-балетов, поставленных на съемочной площадке, в отличие от просто снятых на пленку сценических спектаклей. Пети взялся за режиссуру после работы над несколькими фильмами в Голливуде. Считая, что у Рудольфа «лицо кинозвезды», он при монтаже фильма оставлял побольше крупных планов. «Я говорил ему, как он фотогеничен, напоминал перед съемкой красить губы и сообщил, что он похож на Мэрилин Монро, поскольку точно так же привлекает внимание. И он был очень счастлив. Переспрашивал: «Я фотогеничен?» — и я отвечал: «Да, да, как Мэрилин Монро». Средства кино и крупные планы Пети позволили зрителям впервые увидеть не только «мельчайшие изменения в выражении [Нуреева] по мере их проявления, но и «почуять его запах».
В Лондоне Рудольф играл роль хозяина, принимая Пети. Услышав от него однажды жалобы на усталость, он на следующее утро подъехал к дверям на своем «мерседесе» и все остальное время пребывания Пети в городе возил его на репетиции и обратно. Вдобавок он с удовольствием выяснял пределы допустимого для Пети. «Он знал, что я вращаюсь в обществе, и с наслаждением пытался меня шокировать». Рудольф водил его в низкопробные бары, «где мужчины одевались как женщины; не красивые мальчики, а безобразные мужчины в женской одежде. Он хотел показать мне, что тоже вращается в обществе».
В «Потерянном рае» Пети был намерен представить самую романтичную балетную пару в радикально новом свете. Для него это означало отказ от пачек и тиар и предельную демонстрацию сексуальной энергии Рудольфа. В созданных Пети садах Эдема Адам и Ева были шикарными, сексуальными и абсолютно современными. Пети черпал вдохновение из поэмы, написанной романистом Жаном Ко, тогда как труппа ожидала Мильтона. Первую репетицию с оркестром композитор и дирижер Мариус Коистан начал, сказав музыкантам: «Джентльмены, надеюсь, вы все слышали о «Потерянном рае» Мильтона?» Когда все пробормотали «да», он предупредил, что «этот балет вообще не имеет с ним ничего общего!».
Среди мелькающих неоновых огней и декораций Маршала Рейсса269 в стиле поп-арт Нуреев и Фонтейн ползали, изгибались и кувыркались под какофоническую музыку Мариуса Констапа; он в белом трико на помочах, она — в самом коротком по эту сторону от Кипгс-роуд белом эластичном платьице. Двигаясь как единое, существо, они последовательно составляли абстрактные формы, столь же сложно уравновешенные, как мобили Колдера2. Балет Пети, смелый выигрышный номер для исполнявших его звезд, широко использовал отличавшие их партнерство бесстрашие, синергетику и расчет времени до долей секунды. В самой запомнившейся секвенции Рудольф быстрыми прыжками кружил по сцене, а потом нырял головой вперед в огромные алые губы на крупном женском лице. «Подобные вещи, — писала Фонтейн, — в самом деле встречаются только во французских балетах».
Но поскольку дело было в Лондоне, балет щекотал нервы премьерной публики. «Я видел, как патриарх человечества впервые испытал оргазм, изумительно [sic] стоя на голове», — писал Бакл, описывая один из множества незабываемых эпизодов. Было признано, что сценическая аура Рудольфа никогда еще не использовалась с таким впечатляющим эффектом270.
Среди самых больших поклонников балета оказались Мик Джаггер с подружкой, поп-певицей Марианной Фэйсфул, которых сфотографировали прибывающими на премьеру. Фэйсфул живо помнит волнение при виде броска Нуреева в алые губы.
«Возможно, в тот самый момент я поняла, что он тесней всего связан с тем, что мы делаем. В его танце всегда присутствовал эротический элемент, но здесь он был гораздо более откровенным». Потом Фэйсфул с Джаггером пришли за кулисы. «Мик в тот момент чуть-чуть его знал. По-моему, как исполнители, они были довольно похожи по интенсивности и эротическому накалу». Марианна и Джаггер были «одержимы» Нуреевым и ходили на все его премьеры. «Мик, и я, и все наши знакомые не могли не попасть под влияние Нуреева, его индивидуальности и концентрации. У него было такое свойство уходить с головой в свою собственную работу. Он был ошеломляюще красивым и несколько отчужденным. В таких артистах, как он, есть что-то, чего нельзя и никогда не удастся уловить».
Несомненно, свойственный Джаггеру имидж дурного школьника с надутыми губами, его обаяние беспризорника и сексуальный авторитет чем-то обязаны примеру Нуреева. Общим для них можно назвать электризующее физическое присутствие, воздействовавшее на мужчин и женщин, на геев и на нормальных людей. Но воздействовали ли они друг на друга? Джоан Тринг однажды обедала с ними и вспоминает, что они вели себя «как два преступника». Их интерес друг к другу был очевиден. «Оба были идолами своего времени, молодыми, и никто не знал, каким путем они пойдут дальше. Я не знаю, сошлись ли они когда-нибудь друг с другом. Возможно, сошлись, поскольку безусловно далеко продвинулись. Оба были большими любителями флирта».
Если размывание сексуальных границ было составной частью сумбурной творческой атмосферы эпохи, то же самое представляла и новая наркокультура. За двенадцать дней до премьеры «Потерянного рая» Джаггер и Фэйсфул были задержаны за употребление ЛСД в загородном доме Кита Ричарда. Джаггер ненадолго попал в тюрьму, и газетам не удалось много выжать из этой истории.
Рудольф держался подальше от наркотиков, не только из страха перед депортацией, но и из опасения потерять контроль над своим телом. Своих гостей он предупреждал: «Делайте что хотите, но никаких наркотиков в моем доме!» Однажды режиссер Тони Ричардсон пригласил его на вечеринку в своей квартире в Челси, но, явившись и обнаружив других гостей «абсолютно свихнувшимися», Рудольф немедленно удалился, боясь попасть в конце концов в газеты или в тюрьму, вроде Джаггера.
Тем сильнее ирония судьбы, предназначившей ему стать народным героем, попав под арест в июле 1967 года, в самом сердце царства хиппи во время «Лета Любви»271. Будучи на гастролях с Королевским балетом в Сан-Франциско, Рудольф и Марго танцевали «Потерянный рай» перед полным залом, после чего буйная толпа поклонников подкараулила Фонтейн у служебного входа и пригласила ее на «гулянку» в Хайт-Эшбери. Они с Рудольфом направлялись ужинать с друзьями в «Трейдер-Викс», но Марго была достаточно заинтригована, чтобы спросить адрес, и по дороге домой уговорила Рудольфа зайти взглянуть на компанию. Он весьма нерешительно согласился зайти в шестикомнатную квартиру возле парка Золотых Ворот. Первый намек на не-типичпость этой вечеринки они получили, не отыскав выпивки, и уже собирались уйти, как кто-то крикнул: «Полиция!» — и в последовавшей сумятице они оказались на крыше, где Фонтейн, чтобы согреться, закутала колени своей белой норкой. Рудольф перепрыгнул на соседнюю крышу, надеясь удрать через пожарный выход, но его, Фонтейн и еще шестнадцать человек арестовали во время облавы и отвезли в полицейском фургоне в городскую тюрьму. Там у них сняли отпечатки пальцев, допросили и предъявили обвинение в «посещении места, где хранится марихуана».
Изумленный менеджер Королевского балета Вернон Кларк, разбуженный в пять утра звонком Фонтейн, освободил их под залог в триста тридцать долларов за каждого. К тому времени собралась толпа репортеров, чтобы зафиксировать их освобождение. Когда назойливая телекамера придвинулась слишком близко к его лицу, Рудольф сильно дохнул в объектив, затуманив его. «Да вы просто дети!» — насмешливо выкрикнул он из окна такси, и они умчались. Нечаянное паблисити не слишком его огорчило, а Юрока обрадовало. В результате не только повысился спрос на билеты в «Холливуд-Боул»272, следующем месте выступлений, но Марго и Рудольф обрели новый блеск в глазах поколения младше тридцати, которое теперь принимало их в свои объятия как перебежчиков. Посещение Хайт-Эшбери вслед за их собиравшими полный зал спектаклями «Ромео и Джульетта» и «Потерянный рай» окружило их сияющим ореолом юности. Нуреев и Фонтейн неожиданно стали символами контркультуры.
Гастроли начинались в Нью-Йорке, где Королевский балет впервые предстал перед зрителями в новом здании «Метрополитен-опера» в Линкольн-центре. На другой стороне площади или «балетного поля битвы», как окрестил ее один критик, в то же самое время танцевали с Американ балле тиэтр Брун и Фраччи, превратив сезон в один из самых волнующих в истории города. На протяжении трех недель мая 1967 года публика видела Эрика и Рудольфа в ролях Альберта и Ромео