Степанов взял со стола брошюру, полистал ее и, найдя нужный параграф, обращаясь к Пихтачеву, громко прочел:
— «Мастер является полноправным руководителем и непосредственным организатором производства и труда на своем участке и т. д. и т. п. Все указания на рабочие места даются мастером и являются обязательными и т. д. и т. п. Давать указания на участке помимо мастера запрещается». Ясно, Павел Алексеевич? Придется за самоуправство отнести за твой личный счет стоимость дневного простоя трактора и зарплату тракториста.
Пихтачев подскочил на стуле, выхватил из рук Степанова брошюру и, быстро полистав ее пальцем, заявил:
— Не выйдет по-вашему! Что записано в этой инструкции о начальнике цеха, участка? Все эти права и ему предоставлены. Читайте, молодой человек. — Пихтачев, как арбитру, передал брошюру Виктору.
Виктор стал читать, и оказалось, что все вышестоящие начальники могут требовать от всего работающего персонала безусловного выполнения своих распоряжений.
— Что же в таком случае остается от правила, запрещающего давать распоряжения на участке через голову мастера? — недоуменно спросил Виктор.
Степанов в ответ рассмеялся и махнул на Пихтачева рукой. Обиженный Пихтачев, сопя носом, объявил:
— Сымай меня с начальников, потому — не хочу быть пеньком, над которым каждая собака поднимает ногу. Это я не про тебя, Петрович, а вообще.
— Теперь так дело не пойдет. Завтра же издам приказ по комбинату: запрещу вышестоящим начальникам отдавать приказы подчиненным через головы их непосредственных начальников. Каждому должностному лицу определим исполнительные функции и гарантированные права. Это должно относиться и к разделению ответственности: руководитель должен отвечать за своих подчиненных, но не за подчиненных своих подчиненных. Там, где эти принципы не соблюдаются, к исполнителю поступают противоречивые команды, как было с Костей… — закончил Степанов и поднялся.
Пихтачев, покачав головой, заметил:
— Против инструкции попер, — значит, получается так: либо рога пополам, либо ворота вдребезги!..
Вечером Виктор до блеска начистил остроносые ботинки, отгладил смявшийся в дороге модный костюм, надел белую рубашку с пестрым галстуком и отправился к Степановым, прихватив с собой московский подарок Светлане — флакон духов «Каменный цветок». Но не было живых цветов, их не продавали на Кварцевом. Виктор твердил себе, что из любого положения можно найти выход, и нашел. Как только стемнело, он пошел к рудоуправлению и на плохо освещенной знакомой клумбе второпях нарвал букет жестких, высохших цветов. Кто-то заметил его, крикнул, и Виктор быстро побежал к дому директора рудника, что стоял невдалеке от конторы. Кто-то бежал за ним вдогонку, но Виктор успел проскочить в калитку маленького палисадника и позвонить. Дверь открыла Светлана. Он молча протянул ей разноперый букет.
Светлана, узнав Виктора, залилась румянцем.
— Папа, к тебе пришли!.. — в растерянности крикнула девушка и, тихо сказав Виктору «здравствуй», спряталась у себя в комнате.
— Входи, входи. Знакомить не нужно? — с усмешкой спросил Виталий Петрович.
— Старые знакомые, — подтвердил Виктор.
— Жаль, что супруга моя в отлучке, в Ленинграде у своих гостит. Светланка, чисть скорей свои перышки да ставь самовар, чаевничать будем! — распорядился Степанов.
В угловой комнатке Виталия Петровича Виктор застал Пихтачева, который что-то писал на листке бумаги, положив на колени полевую сумку. Стол Степанова был завален бумагами. Виталий Петрович жестом показал молодому гостю на стул и, продолжая прерванный разговор, спросил:
— Ну, подсчитал, Павел Алексеевич?
— Нет еще, — буркнул тот.
Степанов взглянул на пихтачевские каракули и, покачав головой, заявил:
— Можешь не считать. Тебе нужно сто человек, и ты уложишься в срок с монтажом драги. Сколько людей у тебя на участке сегодня?
— Восемьдесят или восемьдесят один, — роясь в сумке, ответил Пихтачев.
Но Степанов остановил его руку.
— Примерно восемьдесят процентов, так? Пошли дальше. Весь фонд заработной платы на оставшийся объем работ составляет… составляет… — Степанов взял со стола лист бумаги и, поводив по крайней правой колонке цифр карандашом, после небольшой паузы ответил: — …десять тысяч с рублями, грубо — десять тысяч рублей. Считая по действующим расценкам, я должен дать тебе под наличный состав людей примерно восемь тысяч рублей, верно? — спросил он.
Пихтачев утвердительно кивнул.
На пороге комнаты появилась в коротком цветастом платьице Светлана и, стрельнув взглядом в сторону молча сидевшего Виктора, объявила:
— Чай готов, пошли, а расчетами, Павел Алексеевич, нужно заниматься на работе.
— А ты попробуй поймать своего батьку в кабинете, только вечером, дома, и застанешь его, — парировал Пихтачев.
— Сейчас, дочка, закончим… Ну, так слушай дальше: считая по-новому, я предлагаю тебе девять тысяч, и ты управишься со своими людьми точно к сроку. Конечно, качество работ в полном ажуре. Согласен?
— Погоди чуток, паря… — Пихтачев снова взялся за карандаш и вывел на бумаге цифры 100 и 80. Немного подумав, переписал сто в числитель, восемьдесят — в знаменатель, а рядом вывел новую цифру: 125 процентов.
Степанов и Виктор с интересом наблюдали за арифметическими упражнениями Пихтачева, которые, судя по его напряженному лицу, давались ему не легко. На бумаге появилась новая цифра: 9 000. Он стал делить ее на восемьдесят. Получилось сто двенадцать с половиной процентов… Пошевелив губами, он еще раз проверил счет. И спросил:
— Значит, производительность труда мы подымем на двадцать пять процентов, а барышу ты нам сулишь в два раза меньше? Бобовина получается, паря, — недовольно буркнул Павел Алексеевич.
Степанов улыбнулся расчетливому Пихтачеву и заметил:
— Давай оголим вопрос — обнажим все его причины! Производительность труда непременно должна опережать рост заработной платы, иначе на что же мы будем строить новые драги, рудники, фабрики? Ты в старательской артели, бывало, не все заработки проедал, часть их в общественные, неделимые, фонды отдавал. Иначе не по-хозяйски было бы, верно?
— Верно. Только тебе банк и девять тысяч не вырешит, — усомнился Пихтачев.
Степанов усмехнулся и, положив свою здоровенную руку на худенькое плечо Павла Алексеевича, вкрадчиво объяснил:
— Теперь это мое дело, а не банка. Я трачу фонд заработной платы, как нахожу целесообразней. Подумай сам: зачем тебе нанимать еще новых двадцать человек, когда небось твои мужички с удовольствием подработают, так ведь? Это целесообразно для всех нас, согласен? Новичков еще нужно учить, нужно где-то поселить их семьи, нужно строить новые квартиры, еще потребуются дополнительные школьные и больничные места, придется завозить лишние продукты, и так далее, и тому подобное… А я хочу обойтись своими людьми, просто им придется больше попотеть! Потолкуй, Алексеич, со своими мужичками… А теперь чайкю с медком не вредно! Или медовушки желаешь? — предложил Степанов.
— Другому бы не поверил, подумал, что на притужальник берет, а твое слово — хозяйское. — Это последнее слово Пихтачев произнес с особым уважением, даже с любовью, и, уложив записи в планшетку, поднялся.
От угощения отказался, сославшись на неотложные дела, и быстро исчез из комнаты.
Прошли в столовую. Хозяин предложил Виктору кресло, а сам поудобнее уселся у стола на диван, подтянув под себя правую ногу.
Гость достал из кармана телеграфный бланк, Степанов прочел вслух:
— «Связи сокращением ассигнований ваша тема «Проблема реконструкции Кварцевого» исключена плана научных работ института точка Обязываю десятидневный срок завершить все дела Кварцевом вернуться в Москву замдир Скунсов»… Да, новость, малоприятная. Что намерен предпринять?
— Хочу просить вас опротестовать от имени рудоуправления решение выжившего из ума замдира, — возмущенно ответил Виктор и взглянул на Светлану. Ее большие голубые глаза весело смотрели на него.
— Не кипятись. Почему выжившего из ума? Без денег ты работать не будешь. Второе: если науку считать не простым удовлетворением любопытства отдельных лиц за счет государства, то от нее должна быть практическая отдача. С моей точки зрения, твоя тема далека от науки, поэтому ходатайствовать не буду, чтобы не подводить в первую очередь тебя, — убежденно сказал Степанов.
— Вы просто не знаете, на какую наукообразную муру деньги находятся! А на подобную работу, имеющую, по-моему, и научный, и производственный интерес, их нет! — запальчиво возразил Виктор, не спуская взгляда со Светланы, которая накрывала на стол.
— Говоришь о себе нескромно… Что могут подумать о тебе товарищи? — осуждающе заметил хозяин.
— Меня мало интересуют чужие мнения.
Но Виктор говорил неправду. На деле они его интересовали, да еще как. Больше всего на свете ему хотелось вести себя достойно, пользоваться, как и отец, всеобщим уважением! Поэтому он всегда был настороже и поэтому-то напускал на себя иронию.
— В нашей науке порядка не больше, чем в той инструкции, которую мы обсуждали с Пихтачевым! — хорохорился Виктор.
— Эх, паря, мозги у тебя набекрень сдвинулись… Как же мы с такой наукой первыми в космос полетели? — опуская затекшую ногу, спросил Степанов.
— Ну, при чем здесь космос? Я говорю о том, что старики ответственны за наше отставание от Запада. Идти в ногу с веком — это удел молодых, — кипятился Виктор, взглядом ища поддержки у Светланы.
Но она не смотрела на него, занявшись мытьем стаканов.
— «Старики» — это наше поколение? — уточнил Степанов.
— Да, сейчас вы стоите у власти: директора, начальники, секретари и председатели — люди вашего поколения. И вы отвечаете за все. — Виктор говорил так больше для Светланы, он хотел, чтобы она оценила незаурядность его мышления. — Считайте, что обмен мнениями у нас не состоялся. Вы знаете, что такое обмен мнениями? Это когда подчиненный входит к начальству со своим мнением, а возвращается с мнением начальника! — Виктор криво улыбнулся, но Степанов не обратил внимания на его остроту.