— А Заполярный нужно строить на максимально возможную производительность, его алмазы по качеству вне конкуренции, — заметил Северцев и опять задумался. Как поступить ему, Северцеву? Только сейчас он почувствовал всю тяжесть ответственности, которая лежала на его плечах. Он поблагодарил Парамонова за помощь в расчетах и, оставшись один, стал думать над каждой стороной заключения. Он обязан был строго аргументировать свою позицию.
Отправив с нарочным заключение, Северцев собрался было к Проворнову, закончить прерванный когда-то разговор о подводных делах, но появился… запыхавшийся Степанов: он выполнял поручение министра и пытался согласовать с главками свои просьбы по Заполярному комбинату.
— Прибежал к тебе: помогай, сват! Для министра срочно нужна спецификация основного оборудования! — на одном дыхании выпалил он.
Они не виделись давно. Занимаясь делами стройки Заполярного комбината, Степанов редко приезжал в Москву. В прошлый приезд, на заседание коллегии министерства, повидаться им не удалось, так что об отъезде Светланы в Зареченск Северцев узнал лишь после того, как получил от нее письмо. Виктор избегал разговаривать с отцом о своих семейных делах.
Северцев вызвал Парамонова, и тот принес толстую ведомость, протянул ее Северцеву. Сели за длинный полированный стол. Михаил Васильевич, перелистав страницы, отложил ведомость в сторону.
— Я уже вам раз говорил, что с такой спецификацией я не согласен.
Главный инженер недовольным тоном возразил:
— Я всегда защищаю привилегию быть несогласным, но настаиваю при этом на равной ответственности при разрешении разногласий. Другого оборудования у нас сейчас нет, уважаемый Михаил Васильевич.
— Не будем мудрствовать лукаво. Скажи, Виталий Петрович: с какими экскаваторами ты начинал строить Кварцевый?
— С двухкубовыми.
— А сейчас там работают восьмикубовые, проходит опытное испытание двенадцатикубовый, так? — повернувшись к Парамонову, спросил Северцев.
Тот дипломатично промолчал. Северцев задавал ему все новые и новые вопросы:
— Самосвалы мы с вами на Сосновке имели трехтонные, потом десятитонные КрАЗы, так? Теперь двадцатипятитонные БелАЗы, их уже сменяют сорокатонные, так ведь? В серию скоро запускаются семидесятипятитонные, испытывается опытный образец стодвадцатитонного самосвала, это вам известно, товарищ главный инженер? — Еще раз перелистав ведомость, он опять недовольно заметил: — Бесшаровые мельницы диаметром пять и семь метров… Почему? При такой огромной производительности комбината экономичнее будут мельницы девяти- и одиннадцатиметровые, согласны?
— Согласен, но их еще нет, — буркнул Парамонов. Он злился на директора: вечно всем недоволен, больше всех ему надо…
— Еще раз вам говорю: и не будет, если мы не заложим их в проект! Вы знаете, что у нас в стране из десяти работоспособных мужчин и женщин девять уже работают? Людей больше не добавишь, нужно резко повысить производительность их труда за счет внедрения мощных машин и автоматизации процессов!
В спор вмешался Степанов.
— Мне сегодня нужно заявку писать. На какое оборудование прикажете сочинять? — хитро улыбаясь, спросил он.
— Конечно, строительство комбината будет вестись на сегодняшнем серийном оборудовании. А руда через пять лет должна добываться оборудованием в три-четыре раза более мощным. Его мы сегодня должны заложить в проект, сконструировать, испытать, запустить в серию. Вот наш конкретный вклад в научно-техническую революцию в горном деле… — Северцев отдал Парамонову злополучную ведомость для переделки.
Главный инженер встал и молча удалился.
— Что еще мне записать в предложениях министру? — попросил совета Степанов.
Прежде чем ответить, Северцев закурил и задумался.
— На первое время проси импортные буровые станки и самосвалы, ты уже писал о них министру. Второе: пока, к сожалению, у нас нет комплексных инженерных фирм, но есть специализированные строительно-монтажные организации. Нужные тебе необходимо закрепить за стройкой комбината.
Степанов, соглашаясь, закивал головой. Прозвенел телефон. Северцев подошел к столу, снял трубку.
— Когда же будет готова, в конце-то концов, ведомость оборудования по Заполярному? — услышал он дребезжащий голос Филина. — Мне за вас досталось от министра. Немедленно привезите ее!
— Старая спецификация не годится. Новая будет готова к утру. — На щеках Северцева заходили желваки.
Трубка зашипела, и Михаил Васильевич еле разобрал:
— Я уже написал рапорт о вашем освобождении за срыв сроков проектирования и другие художества… Я информирован о вашем заключении. Подумать только — выступить против главка. Непостижимо!
Дальше слушать он не стал.
«Всего несколько месяцев назад, — думал он, — Северцев был пригоден для министерской должности, председатель совнархоза приравнивался к рангу министра. А теперь стал не годен для директорской. Что изменилось с тех пор? Северцев остался таким же, каким был несколько месяцев назад, хуже не стал, глупостей как будто не натворил, работал, как обычно, с душой…»
—Кто это звонил? — поинтересовался Степанов.
— Кто?.. Борец за… свое кресло.
— Видать, мужик душно́й — пахучий, значит.
С громким стуком широко раскрылась дверь, и в кабинет ввалился незнакомый, лысый, с густыми бровями, пожилой человек в куцем пиджачке, на котором пестрели колодки от медалей.
— Я член комиссии по расследованию вот этого заявления, познакомьтесь, — приказным тоном сказал пришелец и передал Северцеву бумагу.
— Оставьте, я познакомлюсь. А сейчас я занят, извините, — с удивлением глядя на члена комиссии, ответил Северцев и положил заявление в папку.
— Оставить не могу, прочтите при мне, — предупредил пришелец и уселся против Северцева.
Михаил Васильевич повернулся к Степанову, продолжая прерванный разговор:
— Третье: нужно записать поручение машиностроителям — о новом оборудовании. Проблема эта долгая, на нее уйдет несколько лет. Возьмем пример с разработкой технологии добычи алмазов — нам приходилось много плутать в неизвестном, возвращаться назад, не раз начинать все сначала, отказываться от, казалось, решенного… Тернист путь первопроходцев, особенно в науке…
Член комиссии вытащил из кармана платок, громко высморкался и, утирая платком нос, заметил:
— В этой бумаге все точно написано, вы сами подтвердили: частые переделки и, значит, брак в работе.
— Вы кто, простите, по специальности? — поинтересовался Степанов.
— Это не имеет для вас значения. В данное время пенсионер и член комиссии, — снисходительно ответил пришелец.
Степанов показал Северцеву три деловые бумаги. Михаил Васильевич сразу подписал две из них, третью отодвинул.
— Срок записал ты по мельницам «Каскад» нереальный. Назови предельный срок выдачи чертежей! — попросил он.
— Вчера, — упорствовал Степанов. Хотя прекрасно знал, что чертежи по мельницам ему так-то уж срочно и не нужны, на стройке пока нет цемента, металла, не хватает рабочих…
— Липовый график я подписывать не буду, — возвращая бумагу Степанову, сказал Северцев и начал читать поданную ему бумагу.
Эта бумага была без подписи и разоблачала злоупотребления директора. В ней перечислялись известные всем сотрудникам института недостатки в научных и проектных разработках — недостатки, о которых не раз говорилось на общих собраниях, которые отмечались в приказах директора института. Много места в заявлении отводилось денежным премиям: директор произвольничает, своим приближенным платит без счета, а истинных творцов зажимает; квартиры распределяет, как ему вздумается. Писалось и о моральной неустойчивости директора: бросил свою семью, вступил в преступную связь с подчиненным ему геологом Малининой и разбил и ее семью, а самое довел до самоубийства. Северцева нужно немедленно снять с работы и судить по всем строгостям революционного закона только за развал одной Сосновки. Было еще что-то неразборчиво дописано, но Михаил Васильевич разбирать не стал и, вернув бумагу пенсионеру, подумал: «Это тюремный привет мне от Птицына». Насупив густые брови и впившись в Северцева острыми глазками, пришелец как бы вопрошал: что ты есть за человек?
— Что скажете? — нарушил он молчание, видимо так и не составив пока своего представления о собеседнике.
— Клевета что уголь — если не обожжет, то обмажет. Так? Бросьте в корзину эту анонимку, у нас нет времени заниматься подобным бредом, — поднимаясь со стула, спокойно ответил Северцев.
Пришелец отрицательно покачал головой и предупредил:
— Придется заниматься. Есть указание самого Пантелеймона Пантелеймоновича.
— Тогда занимайтесь вместе с ним, но без меня. Извините! — Чтобы дать понять, что разговор окончен, Северцев снова заговорил со Степановым о сроках представления чертежей.
Пенсионер недобро усмехнулся и, бросив: «Мы еще встретимся!» — вышел из кабинета.
Северцев устало опустился на стул и, улыбнувшись, спросил Степанова:
— Ну что, сват, нам с тобой делать?.. Я должен винить твою дочь, а ты — ругать моего сына?.. Так ведь?
— Конечно. А заодно поносить и друг друга — я тебя, а ты меня — за то, что таких дурней воспитали, — в тон ему ответил Степанов.
— Виноват во всем Виктор, он еще недостоин такой жены, — убежденно сказал Михаил Васильевич и затянулся сигаретой.
— А вот я виню во всем Светланку: значит, плохая жена, раз не смогла удержать мужа рядом, — направляясь к двери, со вздохом проговорил Степанов.
Зашел без предупреждения смущенный Виктор и, виновато глядя на отца, сказал:
— Виталий Петрович звонил мне сегодня. Вот пришел к тебе за советом…
Михаил Васильевич раздраженно крикнул:
— Ты подумал, в каком она сейчас положении? Ни вдова, ни мужняя жена, не то брошенка, не то отходка, как чалдоны говорят. Ты решил с ней расходиться, да? — допытывался он.
— Я не думал, это она надумала, — подняв плечи, ответил сын.
— Тогда почему ты здесь, а не вместе с ней?! Как ты мог допустить подобное унижение Светланки?! Самое умное, чего достиг человек, — это умение любить женщину! Ведь от любви к женщине родилось на земле все прекрасное… Это сказал не я, а Толстой! Понял ли ты хоть что-нибудь?!