адышаться радостью этой встречи не может. Вот и свиделись они с не вернувшимися с войны мужьями, женихами.
И как такую карусель остановить?! Как счастье такое нарушить?!
Понятно, что рука не поднимется! И потому терпеливо крутила и молча запускала Любовь Серафимовна карусель до самого рассвета. Только одна из ее одноклассниц, Клавдия Алексеевна, та, что уборщицей в милиции работала, хоть и не могла оторваться от жениха своего, боялась, а ну, как растает дымкой любимый, и исчезнет счастье её, – но все же крикнула другим подружкам:
– Да что же это мы, подруженьки?! Радуемся своим милым, а Любаша-то карусель крутит. А со своим Судариковым не свидится? Надо бы и нам Любаше нашей подсобить!
– Да! Давайте и Любаше дадим покататься! Может, и она с мужем, как и мы, повидается?!
Стали прощаться с любимыми Любонькины подружки. А Любовь Серафимовна стала чуть замедлять движение карусели. Как замедлилось движение – растаяли как туман солдатики. Одни сидят на карусельных конях старушки, слезы утирают. Слезли подружки с каруселей. Любовь Серафимовна подружке своей Клавдии показала, где включать, как выключать карусель. Ведь Клавдия всегда серьезная была и сообразительная. Залезла и Любовь Серафимовна на карусель свою. И уж всматривается, не появился ли ее милый друг Сашенька. Но нет его… нет… и нет!
– Запусти-ка, Клавдия, пошибче! – крикнула она подружке.
Клавдия прибавила скорость. И тут все ахнули!!! Появился прямо из ниоткуда и ее солдатик – Шурка Судариков! Сидит рядышком с нею, молодой новобранец. Кланяется каждой старушке – ведь они одноклассницы его. Обнялись они с Любашей нежно и ласково. Тут Любовь Серафимовна крикнула подружкам:
– Давай! Клава! Пошибче запускай!
И Клавдия Алексеевна еще прибавила скорости. Что тут сделалось!!! Взлетела, точно ввинтилась в предрассветное небо карусель. И полетела ввысь.
Услышали подруженьки откуда-то с высоты радостный голос Любаши:
– Прощайте, подруженьки! Спасибо, милые! Не поминайте лихом!
И, сколько ни всматривались, сколько ни вслушивались старушки, а никакого падения не было. Так и не вернулась на землю Любаша. Исчезла, улетела вместе со своей каруселью!
В милиции сразу дело завели. Тело искали, но все безрезультатно. А в милиции как: «нет тела – нет дела!» И дело закрыли.
Работающая уборщицей в местном отделении милиции, ее подруга Клавдия Алексеевна после случившегося забрала из её опустевшего дома, чтоб не пропали, фиалки. И тут стали вроде как «приветы» от нашей Любови Серафимовны приходить. Клавдия все фиалки, а много их осталось, расставила по кабинетам в милиции, где работала. Она же уборщица! В каждый кабинет спокойно заходит! И в каждый кабинет, что к начальнику, что к следователям, по горшочку фиалок Любови Серафимовны поставила. И они, как и при жизни Любови Серафимовны, всегда в росинках на лепестках были, как в блестках. И стали все в милиции замечать диковинку! Что-то невероятное творилось с фиалками Любови Серафимовны! Всякий раз, когда вели в милиции следствие или допрос в тех кабинетах, где Клавдия Алексеевна Любашины фиалки на подоконники поставила – начинались чудеса. Как только соврет кто-нибудь из задержанных или подозреваемых, или кто-то скрывает от следствия правду, – что-то такое с фиалками делается, что и вообразить невозможно! Они начинали «плакать» от неправды. Да так, что подоконник весь заливало! И лужи по полу растекались. Вот как помогали Любашины слезы, то есть фиалки. В наших местах про плачущие в милиции от неправды фиалки-все знают. Но, понятно, что в газетах не писали об этом. А как напишешь: что «улучшились показатели по раскрываемости преступлений в нашем районе благодаря плачущим фиалкам старушки, улетевшей на каруселях в небеса»? Понятное дело, что тут – своя политкорректность нужна!
Ты чё?
За окнами зимняя тьма и падающий снег. В библиотеке пусто, посетителей нет. И в этот вечер явно уже и не будет.
Тем вечером Анастасия, библиотекарь в Доме творчества писателей, что находится в Ругачёво еще со времен СССР, домой не торопилась. Как не торопятся домой супруги после бурного домашнего скандала прошлым вечером. Но к ней и это не относилось, потому что она не замужем, но… И печалилась она, и задумалась о чём-то своем, старательно стирая пыль, стоя на одном месте. Судя по тому, как старательно Анастасия протирала книги одних авторов и менее чутко – других, сразу становилось ясно, что авторов – своих фаворитов – она протирала особенно тщательно и даже нежно. Её внимание отвлекли голоса за окном: кто-то нарочито басовито читал стихи, в ответ вспыхивал кокетливый женский смех и даже повизгивания.
Анастасия посмотрела в окно, но ничего, кроме ярко светящихся окон коттеджей, разбросанных по территории Дома творчества писателей, не увидела, но зато поняла, что библиотеку пора закрывать. Анастасия усмехнулась, смущаясь даже наедине с самой собой. Посмотрела на висящие на стене большие библиотечные часы и сама себе заметила:
– А… с ужина возвращаются… писатели, творчество! Да, поэзия без любви и увлечений невозможна.
Скрипнула дверь. Бухгалтер Татьяна Ивановна заглянула и окликнула её:
– Ой! Насть! Ты что это домой-то не идёшь?! Сумерничаешь? Да никто уж не придет. После ужина писателям не до чужих книг. Им чужих романов ни к чему! Своих достаточно! Ха-ха! Жописов, дописов и мудописов дома оставляют и…
Дверь закрылась, но вскоре попрощаться до завтра заглянула в библиотеку и повариха Рая. Она тоже удивилась, что Анастасия не идёт домой:
– Ну, что ж ты домой-то не идёшь? У тебя Кольке уже четырнадцать, за ним ведь глаз да глаз.
Анастасия, не переставая стирать только ей заметную пыль на книге Эдуарда Оболенского, пояснила:
– Так завтра же юбилей, 50 лет Эдуарду Николаевичу Оболенскому. Нужно сделать юбилейный стенд.
Повариха, выразительно хлопнув себя по крутым бедрам, возмутилась:
– Да что ты все с этим Оболенским носишься?!! Он к нам уж лет пятнадцать носа не кажет! Ну, ладно! До завтра, Настя.
Вздрогнув от громкого удара с силой захлопнутой двери, Анастасия опять осталась в библиотеке одна. Вдруг она заметила, что нет на месте справочника Союза писателей. Анастасия удивилась, воскликнув сама себе:
– А где же справочник Союза писателей, кому понадобился?
Анастасия машинально протёрла пыль и с картотеки. Стала нервно перебирать библиотечные карточки, чтобы посмотреть, кто же взял «Справочник Союза писателей». И усмешкой произнесла мало ей симпатичное, но звучащее как заклинание, определение категорий постояльцев, проживающих в Доме творчества:
– «Жопис», «допис» и «мудопис»… «Жопис» – жена писателя, «допис» – дочь писателя, «мудопис» – муж: дочери писателя, так заполнялись путёвки для членов семьи писателей и картотека библиотеки. Сами писатели в библиотеку редко заглядывают. Писатели пишут, а «жопис», допис» и «мудопис» читают, но только не писателей – своих членов семьи, а что-то совсем иное.
Но, судя по картотеке, никто не брал справочник, годами лежавший без дела и никому не нужный уж много лет на видном месте. И никто его не брал. А теперь исчез! Это растревожило Анастасию.
Потом она залезла в стол, чтобы достать пачку цветной бумаги и клей. Она, вырезая из цветной бумаги цифру 50 и слова «лет», стала умело клеить поздравительный плакат юбиляра. Вот и готов стенд. Но опять Анастасия в тревоге задумалась о том, почему же нет на месте справочника Союза писателей.
«Да, тихо. Все разошлись. Можно и позвонить. Всё ж межгород. Да и чтобы Колька ничего не слышал, лучше позвоню отсюда, а не из дома. Господи, ведь я хотела как лучше… А вот как выпело. Нет… сначала нужно проверить: не поехал ли Колька в Москву. Вот ведь нарывной он у меня!» – подумала Анастасия и позвонила сыну.
Долго сын не брал трубку. Наконец она услышала подростковое мрачное приветствие:
– Ну, чё? Кто там?
Анастасия, словно оправдываясь, залепетала:
– Коленька! Сынок! Это я – мама! Коленька! Не езди в Москву! Прошу тебя! Пожалуйста! Он ни в чём не виноват. Ничем меня не обидел! Он хороший, уважаемый человек! Да если б я знала, сынок, что ты все так поймешь, я бы никогда, никогда ни словечка тебе не сказала бы! Никогда, Коленька! Родной мой, не езди к нему в Москву, прошу тебя!
Но словно повзрослевший голос Коли в трубке прогудел злобно и отчужденно:
– Ничем не обидел? А то, что тебе ни разу не помог! Про сына узнал бы! А нам легко было все эти годы? Ты и в столовке сверхурочные уборщицей подрабатывала… Эх! Мама! Да мне тебя жалко! Тебе так тяжело было, а он, гад, ни разу не приехал! Денег бы хоть раз прислал бы! Вот поеду в Москву. Найду гада! И морду набью! Будет знать! Думает, если писатель, то ему все можно!
Анастасия умоляла сына:
– Коленька! Москва большая! Где ты его найдёшь? Не дури, сынок!
Но Коля, не дослушав, по-взрослому рявкнул на неё:
– Ха! Мам! Да ты во всём такая. Да тебя вокруг пальца любой обведёт. На обед в магазин выходила? А, вот! А я заглянул в библиотеку и спёр справочник Союза писателей России. И адресок этого гада уже выписал! Всё, пакуюсь!
Это было последнее, что Анастасия услышала в телефонной трубке. Потому что Коля, не прощаясь, бросил трубку… Только короткие гудки остались между нею и сыном. Анастасия почувствовала, что ее охватывает паника, что она тонет в отчаянии и бессилии. Но собралась и достала из глубины своего рабочего стола старенькую записную книжечку еще советских времен, в которой хранились имена многих людей из прошлой жизни до появления сотовых телефонов. Имена, так и не перекочевавшие в сотовый телефон, потому что с кем-то жизнь развела, а кто-то и покинул этот мир, и ни в том, ни в другом случае уже не позвонить – номер стал ненужным и забытым. Пролистав ее потрепанные страницы, Анастасия нашла нужный номер телефона, сообразив, что нужно будет прибавить современный код Москвы, в надежде, что номер не изменился за столько лет, набрала номер. На том конце кто-то взял трубку. Анастасия облегчённо вздохнула. В трубке прозвучал женский голос. Но это был голос автоответчика: