ьным
отказом. Виельгорский приписывал медленность в исполнении
царского обещания упрямству самого Мазепы и угрожал, что если
так, то польские войска и без участия малороссийского гетмана
займут силою Правобережную Украину. <Вижу, - писал по этому
поводу гетман к Головкину, - без кровопролития не обойдется; а у меня войска мало, потому что все раскидано в разные стороны: одни в Польше, другие в Быхове, третьи на Волыни, четвертые
в Казани, а со мною остались такие, что изнурены работою над
постройкою крепости, лишились лошадей и сами нагие и голодные
чуть не валятся от дуновения ветра>.
582
При тогдашнем положении вещей, когда в Польше не было ни
единого правления, ни порядка, а большинство поляков всетаки
склонялось на сторону Станислава Лещинского, было естественно, что царь, при искренней готовности возвратить Польше
Правобережную Украину в возмездие за полезный с ним союз, должен был
помедлить с этим делом. Поляки были недовольны, что не могли
взять в свою власть края, отдаваемого им самим царем,-делали
угрозы, но эти угрозы были бессильны. Дело приостановилось, и
нельзя было предвидеть, как оно поворотится. Малороссияне, во
всяком случае, не могли спокойно смотреть на уступку половины
своего отечества прежним своим врагам. Мазепа, как бы он втайне
ни смотрел на этот вопрос, но, окруженный старшинами, должен
был разделять общенациональное воззрение. <Конечно, -
рассуждал он в письме к Головкину, - всякая вещь приватная должна
уступать общей пользе. Нам трудно знать внутренние намерения
великого государя, по которым он, ради союза с. Польшею, готов ей
делать такую уступку, но мы не ожидаем никакого добра от поляков
в близком с ними соседстве. Если уж такова воля великого монарха, что отдавать в польскую область Белую Церковь и другие
украинские места, то, по крайней мере, пусть бы министры царского
величества с министрами польскими утвердили и постановили, чтобы
поляки не интересовались городами и местами, находящимися
близко Днепра - Каневом, Черкасами, Чигирином и прочими, которые были оставлены впусте генеральною комиссией во время
установления вечного договора при короле Яне Собеском>.
Военные события в Польше привлекали туда участие Козаков.
Из Жолквы отправлен был в распоряжение польского коронного
гетмана Сенявского компанейский полковник Танский, потом в
мае царь потребовал от Мазепы еще пять тысяч Козаков, и Мазепа
отправил их в качестве охотного полка под командою своего
племянника Войнаровского, а в конце июня, по царскому указу, выслал еще сборный козацкий отряд на Волынь в Полонное на
соединение с фельдмаршалом Шереметевым, для устрашения
<непостоянных ляхов, абы они к стороне противной не
приставали>. В июне гетман отправил 1300 Стародубцев в гарнизон в
Быхов, который тогда сдался русскому генералу Бауэру.
Отправленное в Польшу в этот год козацкое войско поступило
под команду князя Волконского, <человека молодого, глупого и
нерассудительного>, как аттестовал его польский историк. В самую
пору жатвы прошли козаки через все Краковское воеводство. <Эти
люди, - описывает польский историк Козаков Танского, - не
встречали неприятеля, а зато всякого мирного жителя обдирали, не
разбирая звания и состояния, и мало в воеводстве осталось домов, где бы они ни грабили и ни били стекол в окнах. Они забирали
пивные и горельчаные котлы, выдирали пчел в пасеках и обвари-
583
вали их кипятком, зажигали хаты без всякого повода, истребляли
скот поголовно; бывало, загонят целое стадо в лес, вырежут из
живого вола кусок мяса себе на жареное или полосу кожи со спины и
кинут несчастное животное. Везде, где Зти козаки стояли обозом, там невозможно было стоять от нестерпимого смрада. Они
умышленно, без всякой нужды, истребляли копны хлеба в полях, сожи-
гали скирды на гумнах, обдирали костелы, ругались над
католическою святынею; невозможно было от них ни отпроситься, ни
откупиться, и, многих поселян обобравши, они уродовали ударами
плетей по голому телу, а тех, которые показывали намерение
сопротивляться или убегать от них, забивали до смерти; если бы при этих
козаках не находилось 600 великороссиян, то, кажется, в
краковском воеводстве не осталось бы в живых ни человека, ни скотины>.
Козаки, совершая такие жестокости, исполняли волю своего
государя, который нарочно послал их разорять маетности панов, приставших к союзу со шведами и признавших королем польским
Станислава Лещинского. Такого рода войну еще прежде приказывал
Петр Шереметеву в Ливонии; тот же способ наблюдался теперь и в
Польше, и не одними малороссийскими козаками, но вообще всеми
царскими ратными людьми. В Великой Польше с русскими и
калмыками свирепствовал тогда полковник царской службы Шульц, сожигал дотла замки, усадьбы и целые города, а подчиненные ему
калмыки в одном месте загнали кучу детей в дом и сожгли.
Современные шведские известия сообщают возмутительные черты
обращения русских с неприятелем во все течение Северной войны. Они
варварски уродовали попавшихся в их руки шведов, не щадили ни
безоружных женщин, ни стариков, ни даже невинных детей, а тех, которых почему-нибудь оставляли в живых, уводили с собою в
рабство. Шведы жаловались, что их пленников содержали русские
самым жестоким и унизительным образом, а в случае кончины их
бросали их тела на съедение собакам и хищным животным. Не
всегда разорение постигало только врагов царя: Денгоф, противник
Станислава, заключавший с царем союз в Жолкве, жаловался, что
козаки производили разорения и грабежи в его маетности. Так
несчастный польский край терзали и русские, и козаки, и калмыки, и шведы, но более всех терзали его собственные соотечественники: некоторые, не желавшие повиноваться Станиславу, стояли за новую
<элекцию>1, сами еще не зная, кто будет выбран в короли, другие -
таких становилось больше - признавали Станислава: но иные не
приставали окончательно ни туда, ни сюда, переходили то к одной, то к другой партии, искали собственной выгоды и ловили в мутной
воде рыбу. Эти-то господа совершали тогда чистые разбои и
злодеяния под предлогом обратить других к своему долгу: те - на сто-
1 Избрание (польск.).
584
рону Станислава Лещинского, те - на сторону новой элекции, заставляя других признать то или иное, нет, в сущности, такое, чего
они сами внутренне не признавали. Таков, по известию шведского
историка, был некто Рыбицкий: прежде верный сторонник Августа, он, по отречении последнего от короны, остался всетаки
ненавистником короля Станислава. Бывало так: люди его партии наткнутся
на людей партии Любомир.ских и Потоцкого, притворяются, будто
Рыбицкий передался уже Станиславу, будто приказывал и им
служить вместе с сторонниками Станислава. Вкравшись в доверие, идут они вместе с последними, потом, улучив удобный случай, неожиданно нападают на товарищей пути своего и истребляют их.
Сами знатные сторонники Станислава, Любомирские и1 Потоцкий, забравшись в Гданск, растрачивали там на свои удовольствия
суммы, которые край доставлял им на содержание войска, а их
солдаты, не получая средств, шатались, пробавляясь грабежом; русские
и козаки нападали на них и истребляли их во множестве.
Рассказывают, что один козацкий полковник, взявший в плен шляхетного
предводителя такой* шайки, обращался с ним презрительно и
говорил: <Вы, ляхи, были когда-то нашими господами, а мы вашими
хлопами. Но тогда вы были храбры, а теперь у вас храбрости стало
столько, сколько у старой бабы, и вы достойны того, чтобы мы, бывшие ваши хлопы, ругались над вами, потому что вы не умеете
защищать себя. Если вы не исправитесь, то мы вас всех за уши
возьмем и кожу с вас сдерем>. Но козаки, выказывая себя в Польше
жестокими по царской воле, неохотно, однако, вели там войну и
при первом удобном случае убегали оттуда. Так, козацкий отряд в
440 человек, оставленный князем Волконским между реками Саном
и Вислою без хлебных запасов для себя и без корма для лошадей, весь разбежался, покинувши своего наказного полковника, и когда
последний, оставшись без подчиненных, не придумал ничего
лучшего, как воротиться в Украину, гетман приказал забить его в
кандалы и посадить под караул.
Показываясь верным царским подданным, гетман известил, по
вестям, полученным из Молдавии, что турки желают завести войну
с русским царем и сносятся с его врагами. Посланцы Станислава
были у Порты, и Порта тайно отправила дружелюбные грамоты к
шведскому королю и к Станиславу Лещинскому, поручивши сили-
стрийскому сераскиру1 переслать эти грамоты с нарочным
посланцем через венгерское государство. Сераскир избрал для этой цели
одного агу2 и приказал ему присмотреться к силам шведского
короля, чтобы потом турки могли сообразить: в состоянии ли шведы
удачно вести войну с московским царем. Ага должен был убеждать
1 Здесь - командующему войсками.
2 Господина. В Османской империи - офицерский титул.
585
шведов не мириться с царем без сношения с Оттоманскою Портою
для общей выгоды. По известию шведского историка, ага, о котором
сообщал Мазепа, представлялся в Бресте 1707 года в ноябре
шведскому королю, который еще в сентябре оставил Саксонию. Карл
оглашал намерение идти на русского царя; его войско собиралось
в Польше. Ага совещался с графом Пипером и вручил ему письмо
от силистрийского паши, который извещал, что слова Карла дошли
до падишаха и последний предлагает ему дружбу. В знак своего