область турецкую и татарскую по реку Орел, а на правой стороне
Днепра Москве не принадлежит уже ни одной пяди земли, кроме
Киева, Триполья и Василькова; даже и то место, где находилась
старая Сечь, отошло от ней навеки. Негде Московской державе
приютить запорожцев и уж она наверное не станет заводить войны с
турками и татарами, чтобы завоевать земли, лежащие по Днепру, для поселения там запорожцев; напротив, еще будет довольна, когда
имя Войска Запорожского исчезнет с берегов Днепра, чего давно
уже хотел царь Петр Алексеевич. За невозможностью поселить
запорожцев в приднепровских странах, Московская держава
переведет их куда-нибудь за Волгу, и тогда уже ни турки, ни татары, ни
ляхи не захотят подавать им помощи к освобождению.
Оканчивая свое послание, Орлик счел нужным сообщить
запорожцам, что, проживая двенадцать лет в Салониках, он не сидел
сиднем без дела, а вел письменные сношения и заручился
обещаниями королей: французского, шведского, польского, Оттоманской
Порты и крымского хана помогать в деле освобождения Украины.
Красноречие Орлика не подействовало. Запорожцы в
письменном ответе ему выставили на вид разные недавние выходки
татар: как они угоняли у запорожцев стада овец, табуны лошадей
и невозможно было добиться управы в татарских судах, вспоми-
* нали, как ногаи присвоивали себе степное пространство, которым
с незапамятных времен пользовались одни запорожцы для
пастбищ,- но более всего упрекали татар за ловлю людей русских в
яссыр, что препятствовало запорожцам быть заодно с татарами.
Они с своей стороны советовали Орлику, по примеру других, просить милости и прощения у государыни, в надежде, что она
оставит его при давних угодьях и маетностях.
В таком смысле ответ отправлен был и к крымскому хану
Каплан-Гирею с изложением разных несправедливостей от татар.
Хотя возбуждения Орлика не подействовали тогда на
запорожцев, мы не имеем данных указать, насколько в Украине в то
время была живучею идея независимой Гетманщины, но есть
доказательства, что в верхних слоях, как российского правительства, так и дворянского сословия, существовало опасение, что при
первой возможности козацкая Украина заявит поползновение
освободиться от московского господства. Представители иноземных
дворов, бывшие свидетелями эпохи восшествия на престол Анны
795
.Ивановны, в своих депешах сообщали, что такое опасение было
одною из главных причин, почему шляхетство не захотело
ограничения самодержавия в Российском государстве.
Эти сношения между Орликом и запорожцами происходили
в то самое время, когда запорожцы покидали свой приют в
Алешках на земле Крымского ханства, где поселились они после
разорения их последнего гнезда в русских пределах близ устья
Каменки. Теперь они вели переговоры с генералом Вейсбахом о
переселении в державу Российского государства. Орлик пытался
всеми мерами удержать запорожцев в ханских владениях, надеясь
иметь в них постоянное орудие вражды против России.
Надежды Орлика и его партии опять ни в чем не
осуществлялись. Запорожцы перешли весною 1734 года в пределы российские, заложили Сечь на, реке Подпольной, вблизи прежнего своего
пепелища, и послали Орлику письмо, в котором объявляли себя
верными подданными русской государыни, и просили уже более не
писать к ним.^
Не вспыхнуло европейской войны в том виде, в каком
желательно было мазепинцам для их видов; не утвердился Станислав
Лещинский на польском престоле, не помог ему зять его, французский король, которого малороссияне считали
могущественнейшим государем между всеми христианскими государями; не
удалось поссорить Швецию с Россиею. Более надежды, казалось,-, было на Турцию; и действительно, вскоре началась война, прославившая имя Миниха. Орлик на этот раз хотел сюда связать
украинский вопрос и опять попытался в 1730 г. послать в
Запорожье послание, в котором представлял, что он принес присягу
избавить Украину от мучительства московского; упрекал запорож-.
цев за то, что они отступили от него, избранного вольными
голосами гетмана, и-отдались под протекцию неприязненной
Москвы;, выражался, что они тем змею у себя на груди пригрели и
отчизну свою и самих себя погубили, что они не жалеют
несчастной своей матери Украины, не трогаются воплем матерей, отцов, сестер и братьев своих; извещал, что на немировском конгрессе, куда съезжались уполномоченные воюющих держав рассуждать о
мире, русские послы называли запорожцев плутами и ворами, которые, верно не служа ни русским, ни полякам, ни туркам, только производят нарушение мира между соседними державами.
Орлик уверял, что у российского правительства есть намерение
взять за караул кошевого атамана и с ним всех старшин сечевых, всех же остальных запорожцев оставить на произвол турок и
татар: хотят - всех истребят, хотят - всех в неволю заберут.
Таким образом окончательная погибель угрожает козачеству.
Эта грамота послана была генерал-фельдмаршалу Миниху, не
только не бывши прочитанною, но даже распечатанною.
796
Воротившись в прежнее отечество, запорожцы на первых
порах вели себя самым одобрительным образом. Они деятельно
участвовали в войне против турок и помогали Миниху в его славных
подвигах.
Орлик с своим малочисленным кружком эмигрантов не мог
помешать заключению белградского мира, прекратившего войну
России и Австрии с Турциею. Вопрос украинский не выступал
тогда на сцену. Тогда уже можно было видеть, что он был
вычеркнут из ряда вопросов европейской политики.
Только, так сказать, последушки прежнего проскальзывали еще
некоторое время, но то были искорки, не дававшие ни света, ни
огня настолько, чтобы для всех быть заметными и жгучими. В 1757
году резидент русской государыни при варшавском дворе проведал, что в Крыму близко ханской особы проявились два малороссийские
эмигранта - Федор Мирович и Нахимовский. Они сообщали
бригадиру французской службы Орлику, что из Запорожской Сечи
приезжало к хану посольство под видом торговых дел с целью
изъявить хану о желании запорожцев перебраться в ханские владения, потому что запорожцы были недовольны постройкою московской
крепости на урочище Микитином Роге, поставленной на земле, которую запорожцы издавна уже привыкли считать своею
неприкосновенною собственностью. Нахимовский и Мирович говорили с
запорожскими посланцами и старались усилить неприязненные
чувствования к России. Москаль, - говорили они, - вас, запорожцев, совсем окружил своими крепостями и словно вас под караулом
всех держит, а земля, на которой он строит свои крепости, не его
земля, а ваша, запорожская, дарованная вам когда-то польскими
королями; границы же московской земли доходят только до Севска, а никак не до Ингула и Ингульца.
Тогдашний малороссийский гетман Разумовский получил об
этом известие из Петербурга разом с высочайшим рескриптом, повелевавшим иметь осторожность на счет лиц малороссийского
происхождения, проживавших в Крыму, в Молдавии и в Польше.
По этому поводу Разумовский писал графу Воронцову, что в
Малороссии все спокойно, и только каких-то двое или трое
бездельников, живущих в Крыму, по давней связи своей с этим краем, <будучи заражены старинными мыслями, по старинному пишут
и рассуждают, забыв то, что Украина после того времени, можно
сказать, что совсем переродилась, и совсем не то правление, не
такие правители, не те, почитай, люди и, следовательно, не те
уж и мысли в них пребывают>.
В заключение всего гетман находил, что’ <можно сих плутов
оттуда украсть или каким способом истребить>, но не ручался
за успех, а только изъявлял, что с его стороны в этом деле
<старание удобовозможное употреблено будет>.
797
Таким образом орган верховной власти в Малороссии
готовился прибегнуть к таким мерам против преступников, которые
были нравственно преступнее того, что признавалось
государственным преступлением. Впрочем, гетман Разумовский не брал на
себя совершения такого дела иначе, как только тогда, когда
получит разрешение и повеление свыше. <Сие дело, - выражался
Разумовский, - как весьма деликатное и требует политического
размышления, то я собою отнюдь действовать не дерзаю, ежели
мне не повелено будет свыше, а вам, яко другу моему, мое мнение
открываю для единственного вашего знания. Я хотел было о сей
материи письмо писать к персоне ее императорского величества
с представлением моего мнения, только поудержался с тем. Ежели
вы рассудите, что сие будет не лишнее, то и тогда можно будет
сие сделать. И так, вас прошу при первой оказии дать мне знать, что вы о сем думаете; д здесь все жестоко злятся на сих
пребывающих в Крыму бездельников, яко рушителей здешнего покоя
наведением на сей край подозрения и сумнения о верности той, которую все единодушно к ее императорскому величеству имеют>.
На это письмо Воронцов отвечал так:
<…На своеручной вашего сиятельства Ps. чрез сие имею честь
донести, что хотя весьма желательно б было, дабы известные два
злодея, находящиеся в Крыму, могли каким случаем истреблены
или украдены быть, но как сей способ есть весьма ненадежный, к тому ж и может за собою неприятные следствия нанести, я
думаю, что лучше б было совсем в презрении оставить, толь более, что никакого опасения от их каверз иметь не можно и они уже
престарелые люди и скоро в гроб пойдут>.
Впрочем, канцлер Воронцов советовал сделать об этом
донесение императрице, но <единственно для показания тем вашего