неверных. Этот посол был Бениовский, столь известный своим
коварством в прежних сношениях Польши с Малороссией при
Выговском. Доверчивость к прочности такого союза Польши с Рос-
сиею была тогда в Москве так велика, что в царской грамоте
Мефодию говорилось как бы о несомненном деле, что, в силу
заступления московского царя, с польской стороны уже не будет
более насилия в вере украинцам, лишь бы они отстали от <бу-
сурманской прелести>.
125
Бруховецкий, разорвавши с Москвою, рассылал не только по
малороссийким городам гетманского управления, но и в
слободские полки воззвания, возбуждавшие вражду к москалям.
<Польские и московские послы, - говорил в своих воззваниях
гетман, - заключили между двумя державами мир на том, чтобы
с обеих сторон, как с московской, так и с польской, разорить
нашу милую Украину и опустошить ее в конец, истребивши в
ней всех жителей, и старых, и малых. Узнавши о таком замысле, мы всетаки не захотели выгонять от себя москалей саблею, но
думали без кровопролития проводить их в целости до московского
рубежа; однако, они, москали, сей час выявили скрытую в себе
злобу к нашему народу, не пошли по указанной им дороге, а
бросились с оружием на христиан-, народ, защищая себя, стал
бить их - и так постигла их та участь, какой они желали нам: мало их живых от нас ушло>. Всех увещевал Бруховецкий
выгонять от себя москалей, где только они есть, и, вместе с тем, укорял жителей некоторых городов и сел за то, что они завели у
себя междоусобия: кто на кого прежде злобствовал, тот увидал
теперь удобное время вылить свою злобу; гетман уговаривал всех
забыть всякую недружбу к своей братии и обратиться против
зломыслящих москалей.
Гетман не ограничился даже одним народом малороссийского
происхождения, а затевал привлечь к своим замыслам и донских
Козаков, вероятно, уже слыша о возникавших на Дону волнениях, из которых вскоре сложился разинский бунт. Донцы хотя в
большинстве были по происхождению великоруссы, но их связывало
с Малороссией то, что они были козаки и потому не терпели над
собою тяготения царских властей. На этом-то основании
обратился и к ним Бруховецкий, расточая самую бесстыдную ложь. Так, в своем воззвании к донцам он извещал, будто москали заслали
своего верховного пастыря патриарха Никона в заточение за то, что удерживал их от латинской ереси, что москали сами приняли
унию и позволили в церквах своих служить ксендзам, что Москва
стала уже писать не русским, а латинским письмом.
Между тем Бруховецкий работал для своих замыслов и в
другой стороне. 2 апреля Гамалея прибыл в Адрианополь и
представился султану с своими товарищами. Турецкие власти приняли
новых подданных радушно и милостиво. Послам Бруховецкого
сказали: <по своему неизреченному милосердию, султан
принимает всех прибегающих к его императорскому порогу и охраняет
под крылами своей обороны от всяких оскорблений. Все прежде
добровольно поступавшие в подданство оттоманской державе не
видели от нее никакой несправедливости. Наша великолепная
держава как изначала была могущественнейшею в свете и
непобедимою, такою остается поныне и, при помощи высочайшего Бога, 126
пребудет такою до страшного судного дня>. Каймакан великого
визиря тотчас же известил польского канцлера, что народ козац-
кий поступил под защиту цесарского могущества, но цесарь
принял его не иначе, как воспретивши козакам делать нападения на
Польшу, с которою недавно Турция заключила вечный мир. Так
как левобережная Украина поступала в подданство Турции из-под
московской, а не из-под польской власти, то ее принятие не
должно было ни в каком случае казаться полякам нарушением
мирного договора.
В мае султан снарядил -в Украину двух чау шов: один
назначался собственно к Дорошенку, другой к левобережному гетману.
Посылаемый к Бруховецкому имел от султана полномочие
заключить с гетманом договор, по которому гетман со всем Войском
Запорожским и со всею левобережною Украиною отдавался
турецкому падишаху в подданство.
Вскоре затем хан крымский присылал к Бруховецкому своего
агу с уверением, что явится на помощь гетману татарская орда.
Но Бруховецкий не мог уже никакою ложью потушить в
народе разгоревшуюся к себе ненависть. Малороссияне, недовольные
введением воевод и сборами с народа, производимыми через лиц
великорусского происхождения, не могли забыть, что эту новизну
ввел в их отечестве не кто другой, как Бруховецкий. Притом сам
гетман был зверски жесток. Летописцы в пример его жестокости
указывают, между прочим, что незадолго до своей измены
приказал он всенародно сжечь живьем полковницу Гострую, по
выражению летописца, <за малую вину>. Ненавидели Бруховецкого
‘старшины и полковники, хотя и были соучастниками его
отступления от Москвы. Они (неизвестно - кто именно и через кого) послали тайно к Дорошенку, просили его прибыть на левую
сторону Днепра и принять гетманскую власть вместо Бруховецкого.
Дорошенко прежде письменно уверял Шереметева, что хотя у него
много войска козацкого и татарского, но он никуда не двинет его
без причины и отнюдь не затеет кровопролития на левой стороне
Днепра. Но то писалось с целью отвесть глаза и обмануть
бдительность киевского воеводы. Получивши тайное приглашение от
старшин левобережных, он отправил отряд Козаков к Демьяну
Многогрешному, который недавно из черниговского полковника
сделался генеральным есаулом и, конечно, был одним из тех, а
может быть - и главным из тех, что приглашали Дорошенка.
Вслед затем сам Дорошенко с войском перешел Днепр и
направлялся на Гадяч.
Прошел великий пост, настала Пасха, в тот год очень ранняя: день Благовещения приходился на святой неделе. Этот год был
тем необыкновенен, что спустя месяц после Пасхи-еще не росла
трава, не растаял снег и стояли зимние холода. Это замедлило
127
вступление в Украину великороссийского войска, которое, под
начальством Ромодановского, шло усмирять смуту, поднятую Бру-
ховецким. Не ранее как в мае прибыл Ромодановский к Котельве, пограничному городку Гадячского полка, но нашел там уже
порядочную козацкую <залогу>. Бруховецкий заранее распорядился
укрепить городки, пограничные к великороссийскому краю.
В мае же явились к Бруховецкому татары под начальством
мурзы Челибея. Гетман подарил Челибею 7.000 червонных, рыдван с лошадьми и двух русских девок; нотом разделил прибывшую
орду - одну часть ея взял с собою в поход, другую оставил в
Гадяче.
Но вот, вслед затем, явились полсанцы от Дорошенка и от
, митрополита Тукальского. Прежде эти господа подущали
Бруховецкого отступить от Москвы и лелеяли обещаниями, что
Дорошенко готов уступить Бруховецкому гетманство однохму, лишь бы
обе части Украины были соединены; теперь и гетман, и
митрополит приглашали Бруховецкого снять с себя гетманское
достоинство, уступить одному Дорошенку, а Дорошенко, по своей
милости, обещал Бруховецкому оставить в пожизненное владение
Гадяч с пригородками.
Трудно было более поругаться над честолюбцем, как отправить
к нему такое неожиданное предложение. Бруховецкий пришел в
бешенство и излил свою ярость на Дорошенковых Козаков, приказавши их заковать в кандалы, а сам двинулся с войском как
бы для того, чтобы защищать Малороссию от Ромодановского и
требовал, чтоб к нему поспешали козацкие полки, им он уже
прежде приказал идти к себе на соединение. Бруховецкий не знал, что уже почти все полки передались Дорошенку.
Дорошенко двигался на восток по левобережной Украине и
остановился под Голтвою; там простоял он несколько дней и, наконец, 29-го мая принял присланных к нему воевод и начальных
царских ратных людей, взятых в малороссийских городах и
посаженных до его прихода в лубенском Мгарском монастыре.
Сперва Дорошенко потребовал, чтоб они присягнули ему в верности.
Царские слуги отказали наотрез. Тогда Дорошенко приказал
отправить их в Чигирин под караулом. Узнавши, что Бруховецкий
идет против Ромодановского, Дорошенко двинулся наперерез пути
Бруховецкого и достиг Опошни в то время, как Бруховецкий
остановился у Зенькова. Тут Дорошенко прислал к Бруховецкому
десять сотников и через них требовал, чтоб Бруховецкий отдал
добровольно Дорошенку свою булаву, бунчук, знамя и всю <гар-
мату> (артиллерию) ). Взбешенный Бруховецкий приказал взять
этих сотников под караул и отослать в Гадяч, а сам двинулся к
Опошне (30 с небольшим верст от Зенькова). Дошел он до
Опошни. Тут заволновалось все козачество и закричало: <мы за гет-
128
манство Бруховецкого биться не станем>. Приступили к Брухо—
вецкому старшины и стали укорять его: <мы тебя в гетманы
выбрали, ждали от тебя всего доброго, а ты ничего хорошего не
учинил, только одно кровопролитие от тебя сталось. Сдавай
гетманство!>
Чернь бросилась грабить возы его, точно так, как бросалась
когда-то под Нежином й на возы Сомка и Золотаренка, когда
провозглашала гетманом Ивана Мартыновича. Бруховецкий
убежал в свой шатер ^ думая улизнуть от неминуемой гибели, но
перед ним явился посланец от Дорошенка. По одному известию, то был брацлавский сотник Дрозденко, по другому -
Чигиринский сотник по имени Савва.
Бруховецкий сел на кресло в своем гетманском шатре.
Посланец Дорошенка сказал:<иди, зовет тебя к себе гетман!> и
схватил рукою за кресло, на котором сидел Бруховецкий.
Подле Бруховецкого стоял запорожский полковник Чугай: он