м
сословии, были освобождены от подводной и постойной
повинностей, и чтобы эти повинности лежали исключительно на мужиках.
Но просьба малороссиян о том, чтобы гетману и старшинам было
дозволено сноситься с иноземными державами, была отвергнута
на том основании, что и прежде такого права не предоставлялось
гетману-давалось, однако, обещание допускать гетманских
посланцев на съездах комиссаров, если такие съезды будут устроены
с Польшею и с ханом крымским по делам, касающимся Украины.
Челобитчики зацепили и вопрос о Киеве; они высказали, что не
желали бы отдачи Киева полякам: им известно, что у поляков на
сейме постановлено обратить все церкви православные в римские
костелы и развезти из Киева в разные места Польши мощи
киевских чудотворцев. Во свидетельство, что такой умысел
действительно существует, они представили письма, присланные из
Польши печерскому архимандриту. По этому вопросу в Москве
отвечали им, что представленные ими письма не могут быть
признаны достоверными, и основываться на них нельзя, так как
неизвестно, от кого они присланы и кем писаны. Челобитчики, прибывшие в столицу, от лица всего народа доносили на Феофила
150
Бобровича, что он тайный-изменник и в доказательство
представили <прелестное> письмо, будто бы им писанное и распущенное
в народе, где охуждался Андрусовский договор и малороссияне
призывались к противодействию коварной политике соседних
государей, растерзавших их отечество. Просили челобитчики также
не принимать в Приказе писем от нежинского протопопа Симеона
Адамовича, так как от него затеваются междоусобия. О Феофиле
Бобровиче дан был им ответ, что великий государь уже приказал
воротить его к Москве, но прелестное письмо, обличавшее
Бобровича в измене, как видно, не внушило к себе веры, по крайней
мере неизвестно, чтобы Бобровичу было сделано какое-нибудь
стеснение или производился над ним розыск. О нежинском
протопопе челобитчикам отвечали, что протопоп прежде на ссору
ничего не писывал и впредь писать не учнет, а приезжал он в
Москву к великому государю с челобитьем за него же, гетмана, и за все Войско Запорожское. Такой ответ давался в то время, когда письмо протопопа Симеона с доносами находилось уже в
Приказе. Приехавшие с козацкими посланцами депутаты от
нежинских и киевских мещан привезли статьи, в которых, между
прочим, просили избавить мещанство от суда воевод и от козацких
стоянок, сопровождавшихся насилиями. На это отвечали, что все
статьи, касающиеся мещанства, будет указано рассмотреть на
предстоящей раде.
23-го января посланцы были приглашены снова в Приказ.
<Где, по-вашему, пристойнее быть раде?> - спросил их боярин
Хитрово.
- Мы промеж себя о том помыслим и скажем завтра, -
отвечали посланцы. - Мы назначим места два или три; лучше быть
раде в <тихом боку> (т. е. в безопасном нешумном месте), а
мнится нам, быть бы ей около Десны, - только чтоб черновой рады
не было, а чтоб на раде были только полковники и старшины; черновой раде нельзя быть потому, что места разоренные, и как
съедется много народа, так нечем будет корхмить лошадей. Мы
уже обрали себе гетманом Демьяна Игнатовича и бьем челом
великому государю: пусть бы его пожаловал, велел дать ему булаву
и знамя!
На другой день, 24-го января, их призвали снова и объявили, что великий государь назначает своими царскими послами на
раду боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского, стольника Артамона Сергеевича Матвеева и дьяка Григория
Карповича Богданова, раде быть в Батурине, на раду допускать
старшину козацкую и мещанскую, а черновой раде не быть.
25-го января было новое свидание. После дополнительных и
объяснительных бесед о подробностях того, на что в общих чертах
уже последовало-решение, спрошены были посланцы: <какие4 у
151
вас есть письменные улики против епископа Мефодия и против
протопопа Симеона?>
Посланцы отвечали: <улик с нами никаких не прислано, но
добудутся улики на раде. Мы подлинно ведаем, что вся дума у
гетмана Бруховецкого была с Мефодием, да с протопопом, да с
Ромодановским. Бруховецкий в то время посылал в Москву
бунчужного Ивана Поповича да арматного писаря Никифора; потом - разглашал, будто они ему сказывали, что <листов> его царю
не доносит боярин Нащокин, и будто бояре говорили, что
Малороссия царю не надобна>.
На это им сказали: <можно бы вам самим разуметь: то дело
несбыточное, чтоб ваших листов не докладывали его царскому
величеству! Такие непристойные речи говорил вам Ивашка
Бруховецкий и этим вмещал между вами смуту>.
В заключение посланцы просили об освобождении взятых в
плен малороссиян, томившихся в неволе во дворах бояр и дворян, о возвращении имуществ малороссийских торговцев, задержанных
по городам во время бывших смут. На все получили они в ответ
добрые обещания.
Феофил Бобрович, в то время как посланцы доносили на него
в измене, находился в Гадяче> Он туда приехал 10 января и
привез царские милостивые грамоты к гадячанам, к полтавскому
полковнику и к войтам с поспольством в Ромен, Зеньков, Лубны, Комышню1, Сорочинцы2, Драгайлов3, Опошню, Рашевку4 и Веп-
рик5. Всех малороссиян, задержанных по поводу смуты в
Белгороде, Сумах и в иных городах, велено было отпустить. 11-го
января в Гадяче на раде прочитаны были привезенные Бобровичем
царские грамоты; рассуждали на всякие лады и потребовали от
Бобровича, чтоб он ехал в Чигирин к гетману Дорошенку.
Бобрович отвечал, что ему нельзя будет ехать, если не дадут аманатов; некоторые малороссияне перед тем тайно шепнули ему: <если
поедешь к Петру Дорошенку, то попадешь в вечную неволю, а то -
станется и то, что быть тебе и без головы! Не доверяй Дорошенку.
Он сносится с турским султаном и по весне будет кровопролитие!>
Сам брат гетмана Дорошенка стал показывать какую-то
двусмысленность в обращении с Бобровичем. Пригласил он его на обед, и на этом обеде, против обычая, не было заздравной чаши в честь
великого государя, а 17-го января Бобрович был у обедни и за-
* Местечко Миргор. уезда, Полтавской губ.
2 Местечко Миргор. уезда, Полт. губ, при р. Пеле.
3 Под таким названием нет населенной местности. Может быть, На-
сдрагайлов - зашт. гор. Лебед. уезда Харьк. губ., при р. Суле.
4 Местечко Гадячск. уезда, Полт. губ. при р. Пслле.
5 Местечко того же уезда, при той же реке.
152
метил, что на ектениях не поминалось имени государя, но
поминали гетмана Петра, как главу малороссийского края. Бобровичу
объяснили, что так повелел митрополит Иосиф. Этот митрополит, сообщали Бобровичу, приказывал считать отлученными от церкви
всех попов, посвященных епископом Мефодием, и требовал, чтоб
они приезжали к нему для вторичного посвящения, если хотят
пребывать в священническом сане. Смекнул Бобрович, - начи-
нается-де что-то неладное и, не добившись аманатов, счел за
лучшее под каким-нибудь предлогом ускользнуть из Гадяча. Бобрович
просился на время в Каменное и в Лебедин; его не только не
пустили, а еще приставили к нему караульных. Караулили его
не очень строго. 23-го января вышел он как будто к одному га-
дячскому мещанину в гости и махнул в Каменное. Оттуда написал
он Андрею Дорошенку, что сделал это внезапно потому, что его
не пустили в Каменное и Лебедин, куда он просился для
государевых дел. Бобрович просил Андрея Дорошенка сберечь
оставленную в Гадяче свою рухлядь и обещал возвратиться в Гадяч, как только получит от гетмана Дорошенка подлинное
приглашение. Андрей Дорошенко отвечал, что удивляется, зачем Бобрович
уехал из Гадяча тайком, когда против него не было ни у кого
дурного умысла, когда все желают, чтоб старанием гетмана Петра
Дорошенка начатое дело пришло в совершенство; он бы, Феофан, теперь, ничего не опасаясь, ехал в Гадяч. В то же время, остерегаясь, чтобы царский гонец не написал чегонибудь своему
правительству, Андрей письменно пожаловался князю Ромоданозско-
му, что Бобрович убежал без всякой причины из Гадяча, где ему, кроме почестей, ничего дурного не оказывали.
Бобрович сидел в Каменном до февраля 3-го, когда пришло
к нему туда письмо от гетмана Дорошенка, который любезно
просил его приехать в Чигирин. Бобрович отправил гетманское
письмо в Приказ и докладывал, что ему нельзя ехать в Чигирин: узнал он, что к Дорошенку приехали посланцы цесарский, литовский и от белогородских татар; <Без государевой грамоты>, писал Бобрович, <.назовут меня шишом и словесно наедине
объясняться с Дорошенком нельзя будет. Кажется, лучше крепить одну
левую сторону, а о правобережной оставить попечение; народ все
прелестный, лукавый: как надокучивал им Суховеенко, так они
к нам кидались, и Андрей Дорошенко писал в городы и призывал
всех на верность царским именем, а теперь, как уже побили
Суховеенка, так не то заговорил Андрей Дорошенко, все только
на гетмана указывает и говорит: где гетман будет, там и мы с
ним будем^ Покамест Суховеенко с татарами воевал против
Дорошенка, - всем пленным царским ратным людям дал
Дорошенко льготу, отобравши от них присягу, что не убегут, а как
Суховеенка разбили, так Дорошенко приказал их посадить снова в
153
темницу и забить в колодки>. Сами пленные воеводы сообщили
об этом Бобровичу письмом.
Вслед затем гетман Дорошенко, узнавши, что города левой
стороны били челом царю, приказал своему брату Андрею ехать из
Гадяча к нему в Чигирин, распродавши всю свою рухлядь, и взять
с собою царского посланца Феофила Бобровича. Бобрович не