Григорий Неелов дадим знать тем ратным людям в Путивль, чтоб
сюда поспешали, а из Путивля в Батурин можно конно поспеть
в одну ночь..Тем временем мы волка свяжем и отдадим Григорию
Неелову, да с теми прибылыми ратными людьми отправим его в
Путивль, потом, написав его вины, сами повезем его к великому
государю в Москву. А пока все не учинится, пусть бы великий
государь указал посланцев гетманских и .советников -
нежинского протопопа Симеона, асаула Грибовича, Миклашевского и
батуринского сотника Еремея задержать в Москве, потому что
209
коли эти советники будут отпущены из Москвы до твоего, Александр, приезда, то еще у него, гетмана, всякое зло ускорится, а
вся беда чинится и от тех помянутых выше советников, да еще
промышленник во всем - нежинский полковник Гвинтовка; большая надежда у Демьяна на этого Гвинтовку! Протопоп Симеон
Адамович большой ссорщик: гетман посылает его проведывать
всяких ведомостей, - и он, приехавши к нему, гетману, чтобы
гетмана удобрить к себе, станет сказывать ему такое, чего и не
бывало!>
<Глуховские статьи становил я, - сказал обозный Забела, -
а в тех статьях написано; духовного чина tfco6 в посольство не
посылать и именно протопопа Симеона Адамовича. А гетман
посылал еще максаковского игумена Ширкевича в Варшаву и в
Вильну, неведомо для чего!>
<Мы того опасаемся, - сказал еще кто-то, если гетман уедет
из Батурина, произойдет много бед и кровопролития! Только у
нас и надежды, что на митрополита Призренского, который живет
в Батурине; он гетмана задержит, будто для лекарства, гетман
здесь останется, покамест ратные люди сюда поспешат. Нас, старшин,’ не послушает гетман: он мало что и говорит с нами!
Безмерно стал жесток с нами, не дает слова промолвить, бранит, бьет, саблей рубит. Во всех полках рассадил зятьев своих, братьев
да друзей и собеседников!>
Обозный Петр Забела объяснялся потом с Танеевым один на
один и выражался уже так, как не решался выражаться при
товарищах. Он хвалил самого себя, выставлял себя испытанным
другом Москвы и подавал такие советы, которые, как он полагал, должны были придтись по вкусу Москве. <Как Богдан
Хмельницкий, - говорил он, - учинился под высокодержавною
государевою рукою, и по се время, - как начал я служить великому
государю верно, так и совершаю; за мою правду меня Господь
Бог хранит, что еще жив! Вся беда от гетманов, а не от старшин.
Только им изменникам Господь Бог не терпит за царскую хлеб-
соль: все один за другим пропадают; жаль только, что невинных
людей с собою губят! Если этого злохищника Господь Бог предаст
и в руки наши изымай будет, пусть бы великий государь
пожаловал нас: велел быть у нас гетманом боярину из
великороссийских людей; тогда у нас постоянно будет, а пока гетман будет у
нас из малороссийских людей, никогда добра не будет>.
При последнем свидании неосторожный и откровенный гетман
сделал перед Танеевым выходки, подтверждавшие в глазах мое-‘
ковского человека донос старшин. Многогрешный отозвался о До-
рошенке совсем не так, как отзывался, бывало, в прежнее время, когда считал Дорошенка своим постоянным врагом. Теперь он
заявлял, что татары не смеют пройти на левую сторону Днепра, 210
потому что Дорошенко их не пустит>. <Хочет, - говорил Танееву
гетман, - Дорошенко посылать к государю своих посланцев и с
ними те санджаки,’ каковы ему присланы от турского султана; те посланцы будут у великого государя милости просить, чтоб
его царское величество изволил Дорошенка принять под свою
высокодержавную руку в вечное подданство и прислал бы ему, вместо турецких санджаков, свои царские знаки>.
- А если турский султан войско пошлет за то на
Дорошенка? - заметил Танеев.
-
Дорошенко, - сказал Демьян, - будет бить челом
великому государю, чтоб указал его оборонять своею царскою ратью.
Гетмана Демьяна очень коробило то, что, как он слыхал, московское правительство давало полякам денег на наем войска, и
он не побоялся при Танееве произнести такие слова: <коли бы
польские послы и коммиссары, набравшись в Москве от вас денег, ворочались в Польшу через-Киев и через наши малороссийские
города - было бы хорошо! Тогда бы и нам что-нибудь из тех
сумм досталось!>
Это прямо уже казалось угрозою ограбить польских послов.
Марта 10-го уехал Танеев из Батурина с своим товарищем.
Когда Танеев был в Батурине, в Москве находились
посланцами от гетмана Многогрешного: нежинский протопоп Симеон, генеральный асаул Грибович и войсковой товарищ Михаил
Миклашевский (впоследствии стародубский полковник). Нежинский
протопоп быд давно уже тайным врагом Многогрешного, но
подбивался к нему в дружбу; часто не ладил он с Демьяном по
причине раздражительного характера последнего, но всегда потом
примирялся с ним, и враги Демьяновы считали протопопа
соумышленником гетмана. Будучи в Москве, протопоп не смел
слишком резко поднимать голоса во вред гетману, после того как
прежде письма его против гетмана и Лазаря Барановича не имели
последствий, вредных для того и другого. Только слегка
набрасывал протопоп на гетмана тень в беседах с боярином Матвеевым, заведывавшим малороссийским Приказом. <Я, - говорил
протопоп, - сколько могу, верно служу и радею великому государю, только гетмана не могу никакими притчами исцелить от нашедшей
на него скорби. Кто-то наговорил ему, будто великий государь
Солонину гетхманом поставить хочет, и Демьян скорбит о том зело; и о том скорбит, что Пиво с ляхами около Киева монастырские
вотчины опустошил, а паче всего о Киеве сетует, чтоб государь
Киева и других малороссийских городов ляхам не отдал, все
спрашивает меня: покуль у нас граница будет с ляхами? А мне почему
знать? Я ему клянусь душою и священством своим, что государь
не мыслит Киева отдавать, а он, на меня оскорбившись, говорил: вот я как услышу, что Москва учнет что-нибудь дурное, - велю
211
тебя лютою смертью уморить! А я на то ему: за истину и за
великого государя, говорю, готов помереть, а только, что тебе
рассказывают и тебя стращают, -так это все ложь! Ничего с ним
не поделаешь! Полечитесь вы, пошлите к нему умного человека
с царскою грамотою, обнадеживал бы он, что великий государь
Киева ляхам не отдаст и Солонину на гетманство не поставит.
Потешьте его, ради Бога!>
Более резко не смел протопоп отзываться в Москве о своем
гетмане, пока Демьян еще находился в царской милости.
1-го марта 1672 года отпустили из Москвы протопопа с
товарищами, а с ними отправились царскими гонцами к гетману
стрелецкий голова Михайло Колупаев и подьячий малороссийского
Приказа Максим Алексеев. Не доезжая двадцати верст до Севска, услыхали они странную и неожиданную весть. Прибежал в Севск
из Путивля стрелецкий сотник Ушаков от путивльского воеводы
Волконского с известием, что генеральный писарь Карп Мокри-
евич, стародубский полковник Петр Рославец и переяславский
полковник Дмитрашко Райча привезли в Путивль гетмана
Демьяна Игнатовича скованным.
15-го марта возвращавшееся из Москвы малороссийское
посольство приехало в Севск. Тамошний воевода Вердеревский
задержал протопопа под предлогом, что в Севске все подводы
разобраны и надобно посылать в села и деревни для сбора свежих
подвод. Это сделал Вердеревский по наущению сопровождавшего
малороссиян стрелецкого головы. По поводу странного
приключения с гетманом Грибович и Миклашевский сказали своим
великороссийским провожатым: <от гетмана мы никакого дурна не
чаем, колиб он что дурное замышлял, то нас бы с протопопом к
великому государю в Москву не посылал. Да и потом, как мы
были в Москве, гетман прислал глуховского сотника’ с лошадьми
в дар великому государю>.
Но протопоп отнесся иначе. Когда Грибович и Миклашевский
ушли к себе на подворье, где их поместили, Симеон, оставшись
с Колупаевым и подьячим, говорил им так: <Давно уже я замечал
за гетманом, что он стал не прежний; слова говорит не добрые
и меня, протопопа, ганил многажды худыми словами и голову
московских стрельцов, Григория Неелова, бесчестил. Обозный и
судьи и Дмитрашко не раз сказывали ему, Григорию, что у
гетмана не доброе на уме и чтоб он остерегался. Судьи и Дмитрашко
служат великому государю верно. Они, в Батурине сидя, втайне
написали письмо к Ржевскому в Нежин о гетманских неправдах, а Ржевский отправил то письмо в Москву. А как меня посылал
гетман с челобитьем в Москву, то говорил мне: <коли проведаешь
подлинно, что государь хочет отдать Киев и Малую Россию ляхам, я тотчас пошлю в Гомель засесть многих людей! Я ему на то
212
сказал: без царского указа в Гомель посылать людей не годится.
Ты пред святым евангелием обещал никаких дел не делать без
царских указов, - на кого ты надеешься? <Надеюсь, - говорил
Демьян, — на того-же, на кого надеется Дорошенко; Бруховецкий
сгинул за правду и я сгину так же, как он. В Переяславле
московских породных людей мало, а Чернигов я людьми своими
осажу>… На Запорожье послал 6.000 талеров, чтоб запорожцы
были ему послушны. Теперь, слышу, везут его скованного в
Москву, так мне уже в Нежине жить незачем; буду бить челом
великому государю, чтоб дозволил мне жить в Москве и пожаловал
бы меня так, чтобы мне сыту быть>.
- Живи-ка лучше в Нежине по-прежнему и служи правдою
государю, как прежде служил, - сказал ему Колу паев.
- Мне, - сказал протопоп, —ив измену Бруховецкого было
много мучения и товаров своих остал (достояния своего лишился).