— Я понимаю, но разве его страховка не покрывает это?
— Не тот уровень лечения и физиотерапии, которого он заслуживает. И у него нет семьи, Кам. Он совсем один.
— Серьезно?
— Он воспитывался в приемной семье. Его так называемые друзья вместе с его менеджером нигде не появлялись после его госпитализации. Они все просто бросили его. Ушли без оглядки.
— Сволочи, — говорю я, думая о том, как мне повезло с тетей Элли, иначе я могла бы оказаться в приемной семье, когда умерла моя мама.
— В этом бизнесе много людей. Они заботятся только о деньгах и статусе. Боец - это зарплата для промоутеров, и если он не зарабатывает деньги, то он для них ничего не стоит. Они выбросили Скотта, как мусор. Он был в плохом состоянии в течение долгого времени. Я провел практически все последние двенадцать месяцев, навещая его в больнице. Пытался помочь, чем мог. Я вернулся в Нью-Йорк только для того, чтобы начать подготовку к бою с Димитровым. Но потом я нашел тебя, и ... все изменилось.
— Где его лечат?
— В Аризоне. Там есть отличный реабилитационный центр. Я перевел его туда из больницы в Атлантик-Сити, как только он достаточно поправился, чтобы его можно было перевезти. Скотт ни разу не попросил у меня ни цента. Он не просил меня о помощи. Только когда я был там, навещал его, я подслушал разговор, который он вел со своим врачом по поводу вариантов лечения. Он ненавидит, что я плачу за его лечение, и настаивает, что выплатит мне все до последнего цента - упрямый ублюдок, каким он и является. Но я его туда отправил, Кам. Платить за его лечение и уход, быть его другом - это самое меньшее, что я могу сделать.
— Я не думаю, что это была твоя вина, Зевс. Вы все лезете на ринг, зная об опасности, но я понимаю, почему ты чувствуешь ответственность и хочешь помочь ему.
— Вот почему мне нужны деньги от боя с Димитровым. Это большие деньги, Кам. Они позволят мне помогать Скотту столько, сколько ему нужно. Но это также обеспечит будущее Джиджи.
Я смотрю на стену позади него, ненавидя, что он чувствует, что должен это сделать, но понимая, почему.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше?
Он проводит рукой по лицу.
— Потому что мне было стыдно. Мне и сейчас стыдно. Скотт в таком положении из-за меня. Я знал, что что-то не так. Я должен был остановить бой.
— Нет. Для этого и существуют рефери. Не твоя обязанность останавливать бой.
— Это мой кулак ударил его достаточно сильно, чтобы его голова откинулась назад, разорвав артерию и вызвав тромб в мозгу. Из-за меня он перестал дышать и потерял приток кислорода к мозгу на большее количество минут, чем допустимо. Несколько операций, инсульт, гребаное инвалидное кресло. Кам... я сделал это с ним. Он - моя ответственность.
Я закрываю глаза от прямоты его слов.
— Я понимаю... — говорю, открывая глаза. — Но мне кажется, ты слишком строг к себе.
— Я недостаточно строг. У меня здесь есть все. У меня есть ты. У меня есть Джиджи, мои младшие братья и сестра, и даже мой отец. У Скотта нет ничего и никого, кроме меня и врачей, которые его лечат, и медсестер, которые за ним ухаживают. Вся его жизнь изменилась. Его будущее, все, чем он мог бы стать, было отнято у него одним единственным ударом.
— И теперь, чтобы помочь ему, ты собираешься драться с кем-то другим, рискуя повторить тот же путь. — Я обхватываю себя руками при этой мысли, пытаясь отогнать холод, который она приносит.
— Димитров - не тот человек, о котором тебе стоит беспокоиться. То, что случилось со Скоттом, с ним не случится. У этого парня голова сделана из камня.
— Я не о нем беспокоюсь, или о том, что он может пострадать! — восклицаю я. — Я беспокоюсь о тебе!
Зевс хмурится, воспринимая мои слова как оскорбление. Как будто я считаю его слабым. Я не считаю его слабым. Но я думаю, что Димитров непредсказуем. Я читала и слышала истории о нем.
— Он ко мне не подойдет, - выдавливает из себя Зевс.
— Он животное, которое не имеет понятия о правилах. Он должен быть в клетке. А не на боксерском ринге.
Зевс берет мое лицо в свои руки.
— Он не подойдет ко мне, — вымолвил он. — Я никогда не проигрывал бои. За все эти годы никто и близко не подошел к тому, чтобы причинить мне боль.
Я указываю на шрам на его брови.
— Парень, который это сделал, был близок, очень близок, чтобы причинить тебе боль.
— Драка в баре со стеклянной бутылкой - это совсем другое, чем два парня в перчатках на боксерском ринге.
Я вздыхаю, зная, что его решение уже принято, и ничто из того, что я скажу или сделаю, не заставит его взглянуть на вещи по-другому.
— Голубка, — он приподнимает рукой мой подбородок, — Пообещай мне, что не будешь беспокоиться об этом.
Я перевожу взгляд на него.
— Я не могу этого обещать.
— Кам...
Я вырываюсь из его объятий.
— Не проси меня не беспокоиться о тебе, хорошо? Это прилагается к моей любви к тебе. Я понимаю, почему тебе нужно это сделать, почему ты чувствуешь, что тебе нужно провести бой с этим сумасшедшим ублюдком Димитровым, но это не значит, что мне это должно нравиться. Мне просто... мне нужно время, чтобы прийти в себя, поэтому — я делаю маленький шаг назад, — Я собираюсь вернуться на работу. Все равно мой обеденный перерыв почти закончился.
Я наклоняюсь вперед и быстро целую его в щеку. Затем я пересекаю комнату и поднимаю свою сумку с пола, вешая ее на плечо.
— Голубка…
Я останавливаюсь у двери и оглядываюсь на него.
— У нас все будет хорошо? — спрашивает он тихим голосом.
Я посылаю ему нежную улыбку.
— У нас все будет хорошо, — говорю я ему.
Потому что это правда. Я беспокоюсь не о нас. Я боюсь того, что он выйдет на ринг с Димитровым.
Глава 37
Четыре недели спустя.
— Мамочка. — Звук шепчущего голоса Джиджи пробуждает меня от глубокого сна.
— Все в порядке, малышка Джиджи? — бормочу я.
— Ага. Но, почему папа спит в твоей кровати?
Я молниеносно открываю глаза, видя, что Зевс лежит лицом вниз и крепко спит рядом со мной, его сильная рука перекинута через мой живот и прижимает меня к себе. Одеяло, к счастью, прикрывает то, что, как я знаю, является его голой задницей.
О, черт.
Черт, дважды черт.
Он остался вчера вечером после того, как Джиджи легла спать. Мы не так много времени проводили наедине с тех пор, как он начал тренироваться к своему бою.
Чувствую ли я себя лучше из—за его предстоящего боя? Нет. Но я справляюсь. Вроде того.
Когда Зевс тренируется, это очень интенсивно. Сейчас его почти нет, а когда он здесь, то, как правило, проводит время с Джиджи. Это означает, что секс был редким — ладно, вообще отсутствовал в последний месяц. Но вчера вечером он был очень игрив, и кто я такая, чтобы отказывать? Особенно когда он повалил меня на кровать и опустился на меня, подарив оргазм, превосходящий все оргазмы. Потом мы трахались, как животные, в течение следующего часа и, должно быть, вырубились от истощения, потому что он все еще здесь. И Джиджи видела нас вместе в постели, и ...
Черт... я что, тоже голая?
Моя рука скользит вверх со своего места на кровати, и я с облегчением чувствую свою ночную рубашку, которую, как я теперь помню, надела перед тем, как Зевс уговорил меня пообниматься несколько минут, прежде чем он должен был уехать домой, в наш дом, в котором он сейчас живет, так как срок аренды его квартиры истек.
— Он... ну, папа устал, и я сказала, что он может поспать здесь, так что...
— Почему на папе нет одежды?
Блядь, блядь, блядь.
— Эм... потому что... потому что...
— Потому что мне жарко спать одетым в кровати, малышка Джиджи. — Он протягивает руку и хватает ее, тянет на кровать между нами, заставляя ее хихикать и визжать. — И я не голый. На мне шорты. Видишь? — Он поднимает покрывало, показывая ей свои беговые шорты, которые были на нем прошлой ночью.
Но теперь мне интересно, когда он их надел, потому что я отчетливо помню, что он был голым, когда мы лежали здесь, обнявшись, перед тем как заснуть.
И теперь я думаю, не заснул ли он здесь специально, чтобы Джиджи нашла его здесь и узнала, что мы были вместе. Он не просил меня прямо сказать Джиджи, что мы вместе, но в последнее время он делал определенные знаки в этом направлении.
Я смотрю на него, приподняв бровь, но он не смотрит на меня, поэтому я тыкаю его пальцем в руку.
Он смотрит на меня, и я бросаю на него вопросительный взгляд.
— Что? — говорит он.
— Когда ты их надела? — я киваю в сторону его шорт.
— Не знаю. Наверное, сделал это во сне.
— Ага. — Я киваю. — Конечно, во сне.
Он бросает на меня невинный взгляд, в который я на сто процентов не верю.
— Так что, папа теперь все время будет спать здесь?
— Нет, — быстро отвечаю я.
Зевс смотрит на меня менее чем впечатленным взглядом.
— Но, если бы я стал, — он переводит взгляд обратно на Джиджи, — Как бы ты к этому отнеслась?
— Хорошо, потому что тогда ты всегда будешь здесь.
Мое сердце сильно сжимается, как будто она только что положила свою маленькую руку на него и крепко сжала.
— Итак, если я скажу тебе, что мы с папой теперь вместе, ты не будешь против? — спрашиваю я ее.
— Вместе? — ее глаза и милый носик пуговкой кривятся в замешательстве.
— Как Рапунцель и Флин Райдер, — объясняю я. — Парой.
— О, как парень и девушка? — сияет она от понимания.
— Да, как парень и девушка.
— Мне кажется, это было бы здорово. — Она делает паузу, смотрит между мной и Зевсом, ее нос снова кривится. — Но вы же не собираетесь все время целоваться, правда?