Он глянул исподлобья:
– Ты смеешь меня обвинять?
– Нет, но мы оба знаем, как трусливо ты сбежал.
Брат захлебнулся гневом. Я, не дав ему перебить, закончил:
– Я видел бывшего наставника внутри. Это он подстроил. Не знаю, как ему удалось. Должно быть, Чжан Айпин долго готовил нужное заклятие или оружие… И огонь ему помог.
Брат прошёлся взад-вперёд по комнате и, насупившись, спросил:
– Дух выбрал тебя, потому что ты ринулся в огонь, чтобы достать отца? А я сбежал…
Он наконец устыдился своих мыслей и поступков.
– Не знаю, гэгэ. Это теперь не важно. Я чувствую отца в своём сердце и знаю, что делать.
Я не уточнил, что чувство это было похоже на иголку или занозу, воткнутую в мягкую податливую плоть. Ранка кровоточила, занозу хотелось выдернуть, но теперь проще было заставить себя не обращать на неё внимания. Я и забыл, что такая рана может загноиться.
Брат глянул вопросительно и удивлённо.
– Я отправлюсь в Сиюнь в новый дворец, пожалованный отцу. Советник Си сказал, там есть копии многих документов – отец готовился к переезду весной. Император желал, чтобы тигр навёл в городе порядок. Этим я и займусь.
– Порядком?! Ты?
– Ты же отправишься с докладом к императору. Твоя жизнь теперь слишком ценна, чтобы сослать тебя в приграничье.
– Он разгневается, что я оставил пост.
– Нет, ты передашь ему важное послание. Он не станет тебя казнить, когда услышит об отце.
– С чего бы ему проявлять сочувствие?
– Это милосердие, свойственное правителям в расцвете власти. Они становятся мягкотелыми и невнимательными. Широкие и щедрые жесты заменяют жестокость и страх не от доброты их душ, но от лености и невнимательности.
– Кто тебя этому научил, диди?
Я проигнорировал вопрос. Я ведь уже сказал, что мне подсказывает дух. Брату следовало быть внимательнее к мелочам, может, тогда бы он не уступил младшему. «Тигр не ошибся», – повторил себе я.
– Теперь обращайся ко мне почтительно! Дух отца выбрал меня, дабы возглавить семью. Тебе придётся это принять. Не знаю как! Но ты больше ни на что повлиять не можешь. Смирись!
Ван Ан опустился на колени в знак покорности. Я шумно выдохнул: теперь всё было решено, я знал, что делать, и даже брат не стал со мной спорить.
На пепелище действительно не нашлось ничего ценного. Мне сказали, что дом не пытались спасти от огня из-за страха. Пламя казалось нечеловеческим, да и от слуг я позже слышал, что они не хотели вмешиваться в дела демонов.
Значит, бессмертного могущественного тигра считали демоном. Что ж. Я намеревался вернуть нашему роду славу щедрых и справедливых небожителей! Вскоре мне понадобится жена, но пока что следовало полностью посвятить себя делам отца. Без богатства невозможно добиться уважения.
Перед отъездом я пожаловал горожанам сундук золота и два сундука серебра. Старый особняк не велел восстанавливать – с этим этапом покончено. Новый дворец – вот настоящий дом, который ждёт меня и который станет поистине моим собственным. А когда со всеми обрядами прощания и погребения было покончено, мы с братом разъехались в разные стороны: я в Сиюнь, а он в столицу.
Все слуги и советник Си сопровождали меня.
И снова, добравшись до большого города, я почувствовал, как душу наполняет предвкушение и удивление. Сиюнь оказался даже громаднее столицы – я и подумать не мог, что такое возможно. Но мне нравилось.
Много тысячелетий Сиюнь был главным пунктом назначения торговых караванов с далёкого запада – из-за гор и пустынь. Жизнь здесь кипела, и впервые я осознал, что это кипение заражает меня и заставляет чувствовать себя живым.
Я ощущал себя иначе. Приняв в себя дух тигра, я не просто стал сильнее. Энергии ци внутри стало больше, она переполняла меня. Я был горд собой, бодр и свеж, как летний день, хотя город укрывала зима. Мне нравился морозный воздух над загнутыми черепичными крышами, дымок печей, детские крики, запахи имбиря, перца, плодов желтодревесника[22], бадьяна и кориандра.
Новый дом гордо именовался дворцом Хао Де. Он стоял на широкой улице и внутренним устройством повторял традиционный сыхэюань[23]. Дом имел два этажа и балкончик, выходящий наружу. Я полюбил стоять там по утрам, глубоко дышать, щурясь на бледном солнце, и планировать день, наблюдая за незнакомцами, спешащими по делам.
В моей комнате лежал шерстяной ковёр, привезённый с запада, на кухне использовалась стеклянная посуда – всё это было в новинку и в то же время страшно забавляло.
Наверное, именно тогда я почувствовал вкус к жизни.
Однажды, когда сливы мэйхуа уже стояли в цвету, я обедал в закусочной неподалёку от дома. Меня сопровождал слуга – мы зашли в несколько лавок, купили новые ханьфу и прекрасную лакированную шкатулку. Я отослал его домой с покупками, чтоб не мозолил глаза, а сам устроился за столиком у окна и заказал мясо, лепёшки, зимнюю тыкву, побольше соуса, рис и острый яичный суп с древесными грибами.
Хозяйка поставила передо мной исходящий паром и ароматами поднос. Здешняя кухня была определённо прекрасна! Я так и не узнал секретный ингредиент соуса, но всё – от мяса до овощей – было здесь полнотельным, душистым, вкуснее, чем когда-либо прежде.
Поднос успел опустеть наполовину, когда за столик напротив меня села девушка. Я смотрел в тарелку, но узнал её по походке и дурманящему горько-сладкому аромату.
– Привет, незнакомка, – ухмыльнулся я. – Пришла забрать остатки моего достоинства и моего сердца?
Наши глаза встретились, и я не без удовольствия заметил, что она вздрогнула.
– Вижу, наконец оживился, а то такой хмурый и грустный ходил, – с улыбкой отозвалась Сяоху, взяв себя в руки. – Не думала, что ты такой злопамятный.
– Меня упрекает коварная соблазнительница!
– Вовсе я не коварная, – она обиженно надула губки, – просто не привыкла себе отказывать.
– Ты трижды обвела меня вокруг пальца. Не хочу иметь с тобой ничего общего.
– А ты не обманывайся на четвёртый…
– Даже не отрицаешь.
Аппетит сразу пропал, и я отодвинул тарелку супа. Сяоху бесцеремонно взяла щепотку липкого риса и положила в рот.
– Мы разделили пищу. – Она облизнула пальчик. – Негоже оставаться врагами.
– Катись в ад[24], Сяоху!
Она улыбнулась.
– Мы начали не с той рисинки. Пожалуйста, не злись, Ван Гуан.
Повисло неловкое молчание. Потом она снова заговорила:
– Почему бы нам не прогуляться?
Я хмуро положил в рот кусок тыквы, но вместо сладости почувствовал на языке что-то безвкусное, будто жевал переваренного кальмара. В забегаловке пахло специями и костным бульоном. Вдруг стало нестерпимо жарко. Сяоху продолжила:
– Я слышала о твоём отце. Мне жаль. – Тон с задорного сменился на грустный.
Горло сдавило. Чего она хочет? Теперь за мной пришла? Я вскочил, желая выбежать наружу, но замедлил шаг. Она шла следом. Замысловатые шпильки в причёске позвякивали. Такие пышные головные украшения могла бы носить императрица, а она всего лишь… жена мелкого заносчивого чинуши!
Мы направились к саду, наполненному ароматом цветущих слив. Белые и розоватые лепестки кружились, как снег, подхваченные ещё зябким весенним ветерком.
– Как это произошло? – Сяоху коснулась моего плеча.
– Мой бывший наставник решил свести счёты.
– О! – Её губы удивлённо округлились, брови приподнялись.
– Ты была права насчёт отца. Он принёс беды многим людям.
– Мне жаль, – повторила Сяоху. – Но ты ведь не допустишь повторения подобного.
Я усмехнулся. Она не понимала, о чём говорит.
– Не дай своему брату скатиться в эту бездну! Держи его ближе. Я давно наблюдаю за людьми и знаю, что они бывают жестоки. Но могут быть и чудесными. Люди каждый день делают выбор, какими быть. Подтолкни его в нужную сторону.
Я выдохнул. Сяоху не знала, кому на самом деле досталась сила тигра. Конечно, откуда бы. Наследником ведь должен быть старший сын!
– Думаешь, у меня получится?
– Ты добрый и нежный юноша. Я хорошо тебя узнала.
– Нельзя узнать человека за одну ночь и три разговора.
Сяоху наклонилась к клумбе с нарциссами и сорвала цветок. С тугого стебелька сорвалась капля сока.
– А я думаю, можно. – Она поднесла крохотную золотистую корону цветка к носу, понюхала и принялась крутить его между пальцами. – У тебя доброе сердце. Я не хотела причинить тебе боли.
– Но причинила, – глухо отозвался я.
На промозглом ветру стало холодно.
– Пообещай, что не дашь брату наделать глупостей. Сила развращает.
– И тебя тоже?
– Фениксы – не тигры. Мы несём мир и процветание.
Теперь моя усмешка стала горькой. Кого она пытается обмануть: меня или себя? Но её невинная улыбка, интонация, широко распахнутые глаза всё ещё манили меня. Сяоху протянула нарцисс, я машинально вдохнул его аромат – для меня он пах горько. Тонкие черты её лица, бархатистая кожа манили прикоснуться. Как мне выкинуть её из головы?!
Древние мудрецы писали, что любовь слепа и безнадёжна. Склонившийся к ручью цветок полон желания, но воды ручья бесчувственны[25]. Такой была и Сяоху.
– Зайдёшь ко мне?
Милостивые небожители, я не хотел этого говорить! Я пытался сдержаться, но слова сами выпали из моего рта, как сливы из перегруженной телеги, сорвались с языка, как перепуганные на пруду утки.
– Я ведь замужем, Ван Гуан. Это было бы слишком неприлично.
Я досадливо закусил губу. Знал же, что нельзя предлагать.
– Лучше проводи меня. Говорят, опасный город.
Она снова соблазнительно стрельнула взглядом из-под шёлковых ресниц.
– Шутишь?! Уверен, на улице самый опасный монстр – это ты!
– Ты не понимаешь намёков… Приглашу тебя на чай.
Я развернулся и пошёл прочь. У этой женщины совсем нет стыда: напоминает мне, что замужем, и тут же зовёт к себе!