И, увы, это так. Как только к Феликсу подходит третий подряд человек со словами: «Простите, но вы случайно не?..» — Лекси, высвободив руку, пробирается сквозь толпу в уголок, где шепчутся Дафна и Лоренс. Лекси знает, они говорят о ней, и Дафна с Лоренсом знают, что она знает, и встречают ее улыбкой.
— Простите, — бросает на ходу Лекси, протискиваясь между женщиной, хвастливо рассказывающей про Лихтенштейн, и человеком, залпом пьющим вино.
— Вот и она, — слышит Лекси голос Дафны.
— Привет, сплетницы. — Лекси целует в подставленную щеку Дафну, потом Лоренса. — Поздравляю, Лоренс. Вечеринка удалась. Сколько народу!
— Да, все идет неплохо, правда? — Лоренс окидывает взглядом зал. — Пока.
— Никаких «пока», — возмущается Дафна. — Все отлично. Люди пришли и покупают. Смотри и радуйся!
— Не могу, — бурчит Лоренс, теребя воротник. — Радоваться буду, когда все закончится.
Дафна оглядывает Лекси с головы до пят.
— Послушай, — говорит она, — у нас к тебе пара вопросов.
— Вот как?
— Да. Ну, выкладывай.
Лекси потягивает коктейль:
— Что?
Дафна досадливо фыркает, а Лоренс тут же вставляет:
— Красивое у тебя платье, Лекс.
— Да что там платье, — бросает Дафна и тут будто впервые замечает наряд Лекси, — хотя и вправду шикарное. Где купила? — И, не дожидаясь ответа, хватает Лекси за локоть: — Говори же, что у тебя с ним.
Лекси смотрит на Феликса — он беседует с двумя женщинами, те ловят каждое его слово.
— А-а, — Лекси небрежно машет рукой, — подумаешь, Феликс.
— Кто он, мы прекрасно знаем, — уверяет Лоренс. — Видели по ящику, как он вышагивает по бульварам.
— И… — встревает Дафна, — мы тут голову ломаем, что к чему. Ты, кажется, была с ним в Париже. И нам ни слова! То есть мы знали, у вас был романчик, но это дело давнее. Мы не знали, что у вас все полным ходом. Ну же, — она тычет Лекси в бок, — не стесняйся. Что у тебя с ним?
— Ничего.
— Так уж и ничего! — фыркает Лоренс.
— Да так… сходимся-расходимся. — Лекси пожимает плечами, пьет до дна. — Ничего серьезного.
Все трое стоят, уставившись в бокалы, и тут появляется Дэвид, любовник Лоренса.
— Что вы такие мрачные? — Он кладет руку Лоренсу на плечо. — Ты же должен общаться, заводить знакомства!
— Да вот, расспрашиваем Лекси о ее избраннике, — отвечает Дафна.
— Что еще за избранник? — вопрошает Дэвид, и Лоренс кивает на Феликса, который, бурно жестикулируя, о чем-то вещает восторженной публике. — А-а. — Дэвид поднимает брови. — Понял. Да ты у нас темная лошадка, Лекси.
— Ничего серьезного, — повторяет Лекси, поправляя платье.
— Как это — ничего серьезного, — возражает Дафна, — если ты с ним выходишь в люди?
— Не выхожу я с ним в люди. Он за мной увязался, и все.
— Так познакомишь нас? — спрашивает Лоренс. — Обещаем не ударить в грязь лицом.
— Погоди, — возражает Дэвид, — видишь, человек занят, заводит полезные знакомства.
— Один вопрос, — говорит Дафна серьезно, — и мы от тебя отстанем. Почему именно он?
Лекси оборачивается:
— То есть как — почему?
— Просто любопытно. Почему из всех, кто за тобой увивался, ты выбрала его?
— Наверняка тут не одна причина, — бормочет Дэвид, глядя на Феликса, и Лоренс тихонько хмыкает.
— Потому что… — Лекси задумывается, — потому что он ни о чем не спрашивает.
— Серьезно? — Дэвид подается вперед. — Ни о чем не спрашивает?
— Ни о чем, — подтверждает Лекси. — Никого ни о чем. Любопытства в нем никакого. И это…
— И это тебя устраивает, — заканчивает за нее Лоренс.
Лекси улыбается уголком рта.
— Да, — кивает она, — устраивает.
Все молчат. Дафна хватает со стола бутылку.
— Давайте выпьем! — кричит она. — Мы еще не пили за твою галерею. — И наполняет бокалы. — За Лоренса, Дэвида и галерею «Угол»! — провозглашает она. — Живите и процветайте!
Глухая полночь, в Белсайз-парке ни души. По Хэверсток-Хилл пронеслась машина, и снова все замерло. Белка — серая, откормленная, точно крыса, — перебежала через улицу, посреди дороги остановилась, огляделась по сторонам.
Перед домом небольшой палисадник с опрятными кустами самшита, посаженными спиралью. Дети любят ходить по этому лабиринту, от края к центру, но мать ворчит: вредно для корней. Между кустами и тротуаром — невысокая стена из красного кирпича, еще со времен Лекси. Стойка ворот увенчана тяжелым белым камнем, в мороз он блестит.
Лекси стояла, опершись о стойку ворот, когда вернулась из больницы в день смерти Иннеса. Близился вечер. Она кое-как сумела добраться до дома, с журналами и шарфом, — фиалки она растеряла — и, едва собралась зайти в подъезд, с кирпичной стены слез человек и встал на пути.
— Мисс Синклер? — осведомился он.
Лекси качнуло к нему, она крепче схватилась за стойку ворот.
— Мисс Александра Синклер?
— Да.
— Вручаю вам документы. — Он протянул конверт.
Лекси взяла конверт, глянула на него. Простой, без печати.
— Документы?
— Документы о выселении из квартиры, мадам.
Лекси посмотрела на незнакомца. Странно, весь седой, а усы каштановые. Глянула на стойку ворот у себя под рукой, всю в инее. Убрала руку, нащупала в кармане ключ.
— Я вас не понимаю.
— Моя клиентка, миссис Глория Кент, просит вас до завтра освободить квартиру, взяв с собой только то, что принадлежит вам. Если вы возьмете что-либо из собственности ее покойного му…
Лекси уже не слушала. Она бросилась в дом и захлопнула дверь.
Чуть позже появился Лоренс. Искал тебя по всему Лондону, сказал он. Выхватил у нее из рук розовые документы о выселении, пробежал их глазами, ругаясь сквозь зубы: мол, Глория в своем репертуаре. Позже Лекси узнала, что Глория выслала в редакцию «Где-то» письмо о том, что журнал выставлен на продажу. Но вначале Лоренс не сказал ей ни об этом, ни о том, что именно из письма он и Дафна узнали о смерти Иннеса. Он плеснул Лекси виски, усадил ее в кресло, укутал пуховым одеялом. И принялся за дело — стал разбирать на куски квартиру, ее дом, ее жизнь.
Под утро Лекси и Лоренс ловили около дома такси. Два чемодана стояли у их ног. Лекси, кутаясь в одеяло, дрожала то ли от холода, то ли от слабости.
— Как по-твоему, — она, стуча зубами, указала на одеяло, — это тоже собственность Иннеса Кента?
Лоренс глянул на одеяло, потом на светлеющее небо с золотыми полосами облаков, с черными силуэтами деревьев. У него вырвался смешок, но в глазах стояли слезы.
— Господи, Лекс, — пробормотал он, — надо ж такому случиться!
Они поймали такси, Лоренс усадил Лекси, уложил чемоданы.
— Минутку, — сказал он таксисту, — я сейчас. — И бросился в дом.
Лекси ждала в такси — одеяло на плечах, вещи уложены в два чемодана и пару узлов. К дому подъехала черная машина, за рулем — не кто иная, как Глория. Лекси уставилась на нее. Надменные губы, брови дугой. Глория, глядя в зеркало машины и проверяя, не стерлась ли помада, с кем-то оживленно беседовала. С дочерью. Та, сидя в соседнем кресле, кивала: да, мама, нет, мама.
Они выходили из машины. Глория поправляла юбку, чтобы не прищемить дверью. Они смотрели на дом, на окна квартиры на последнем этаже. Глория вдруг нахмурилась и крикнула:
— Это вы! Все еще здесь!
Лекси обернулась — по ступенькам бежал Лоренс, таща что-то громоздкое, завернутое в одеяла. Она тотчас догадалась: картины Иннеса. Лоренс спасал картины.
— Стойте! Остановитесь немедленно! — взвизгнула Глория. — Я должна знать, что у вас там!
Лоренс прыгнул в такси.
— Едем, — сказал он водителю. — Быстрее!
Водитель отпустил тормоз, и они помчались по Хэверсток-Хилл прочь от дома. Следом, цокая каблуками, бежала Глория, пытаясь заглянуть в салон, а с другой стороны от машины — ее дочь. Марго бежала быстрее. Пару секунд она держалась вровень с машиной, в упор глядя на Лекси через оконное стекло. Взгляд был безжизненный, немигающий, в тусклых акульих глазах читалось… осуждение? любопытство? гнев? Трудно сказать. Лекси приложила руку к стеклу, заслонилась от страшного взгляда Горгоны Медузы. Когда Лекси убрала руку, Марго уже не было.
После смерти Иннеса для Лекси потянулись длинной чередой пустые часы, дни, годы. Сказать о них, по большому счету, нечего. Это было время опустошенности, время, отмеченное утратой. Со смертью Иннеса прежняя жизнь кончилась, наступила другая: Лекси выбросило, как в свое время Иннеса с парашютом, из старой жизни в новую. Без журнала, без квартиры, без Иннеса. Лекси еще не знала, что никогда не вернется в лабиринт улочек Сохо.
Если она возвращалась мыслями к первым дням после бегства из квартиры, ей казалось, что она ничего не помнит, что лишь много позже к ней вернулась способность рассуждать и чувствовать. Но отдельные картины иногда оживали перед глазами. Вот она тащится с чемоданами через Холборн, через Кингсвэй; подол пальто зацепился за поручень, порвался и свисает сзади хвостом. Вот она оглядывает полуподвальную комнату в пансионе, хозяйка прижимает к груди жирную черепаховую кошку. Каморка тесная, пахнет сыростью и мышами, окно узкое, странной вытянутой формы.
— Что с окном? — спрашивает Лекси.
— Разделено, — объясняет хозяйка. — Половину замуровали.
Лекси смотрит на кошку, а кошка смотрит на нее большими блестящими глазами, в каждом зрачке — крохотное отражение разделенного окна. Лекси пытается зажечь плиту, но ничего не выходит. От досады она плачет, запускает в стену туфлей. Горелые спички на ковре у ее ног. Вот Лекси нарвала букетик подснежников на клумбе в Риджентс-парке. Цветы клонят головки, уткнулись ей в ладонь, в рукав. Лекси ставит их в банку из-под варенья. Цветы вянут. Лекси вышвыривает их в окно вместе с банкой. Вот она стоит у разделенного окна, оттуда виден тротуар, мелькают чьи-то ноги, ботинки, собачьи лапы, колеса колясок. В одной руке она держит сигарету, не поднося ко рту, другой рвет на себе волосы и роняет на пол, волосок за волоском.