Аргайл почувствовал необходимость выйти на свежий воздух и пройтись. Такое открытие требовало осмысления.
Глава 15
Возвращение на работу оказалось не из приятных. Как и большинство людей, Боттандо считал реальностью только то, что видел своими глазами и слышал своими ушами; ему казалось, что в его отсутствие все люди впадают в спячку и ничего вокруг не происходит. Если он покидал офис в середине дня, то рассчитывал застать его в том же состоянии и вечером.
Однако его уверенность в этом значительно пошатнулась, когда, вернувшись вечером того же дня, он застал всех сотрудников в состоянии лихорадочной активности, чего не наблюдалось утром, когда он собирался уехать из Рима. Но еще хуже было то, что Арган, воспользовавшись его отсутствием, взял на себя руководство отделом.
– Пока вас не было, произошло ужасное ограбление в Неаполе, – поспешил известить его омерзительный тип. Войдя в кабинет, Боттандо обнаружил Аргана в своем собственном кресле.
– Да? – сухо произнес Боттандо, бесцеремонно выдворяя нахала со своего места.
– Да. В ваше отсутствие. Я взял руководство на себя. Надеюсь, вы не против.
Боттандо отмахнулся, как бы говоря: «Будьте моим гостем».
– А недалеко от Кремоны обчистили церковь.
– И вы снова взяли руководство на себя?
Арган кивнул:
– Я решил, так будет лучше. Раз уж вы заняты.
– Ага.
– Как ваши успехи? Удалось что-нибудь выяснить? – поинтересовался Арган, подмурлыкивая, словно кот, вышагивающий с пойманной птичкой в зубах.
– Это вы о чем?
– О Джотто.
– Боже милостивый! А Ассизы в мое отсутствие никто не ограбил? Вы могли бы и там поруководить.
Арган хмыкнул:
– В некотором роде вы угадали. Сегодня днем я беседовал с инспектором относительно нашего бюджета.
– Вот как? Надеюсь, вы хорошо провели время.
– Между прочим, разговор был крайне неприятным. Он очень озабочен, как и другие члены бюджетной комиссии, соотношением расходов и эффективности вашего управления.
– То есть они полагают, что мы должны ловить больше преступников. Не могу не согласиться.
– Хорошо. Но вы знаете, я уловил в его голосе оттенок враждебности.
«Хотелось бы знать, кто вложил в него этот оттенок», – подумал Боттандо.
– В любом случае вы знаете: лояльность – мой принцип. Вот мне и пришла в голову блестящая мысль, как заставить их слезть с нашей шеи.
«С нашей шеи?»
– Конечно, я должен был посоветоваться с вами. Но поскольку вы отсутствовали…
– Вы взяли руководство на себя.
– Точно. Надеюсь, вы не против.
Боттандо вздохнул.
– Поэтому я сказал ему, что предположение, будто управление работает неэффективно, в корне неверно. И еще сказал, что как раз в эту минуту генерал занимается очень важным делом, которое принесет необыкновенные плоды. Я рассказал им немного о Форстере – просто чтобы они получили представление, как много времени и сил вы потратили на поиски этого человека.
– Вы рассказали им?
– Да, после чего они попросили меня организовать встречу на высшем уровне с вашим участием. Как насчет завтра? Часа в четыре?
– Даже так?
– Да, они просто жаждут услышать, как вы выслеживали этого человека; сам министр намерен разделить ваш триумф.
– Буду с нетерпением ждать нашей встречи.
– Я тоже, – сказал Арган. – Мне будет полезно послушать, как работают настоящие профессионалы. Я думаю, это всем будет интересно.
От доктора Джонсона Флавия направилась в полицию, где снова и снова проверяла и перепроверяла все факты, а Джонатан тем временем пытался восстановить душевное равновесие под целительными лучами солнца. Ему нужно было многое обдумать, и, как поступают все люди в таком состоянии, он бесцельно бродил, погрузившись в свои мысли.
Его голова была занята Леонардо. Как подступиться к Мэри Верней? У него даже возникла мысль ничего не рассказывать ей, а просто выкупить рисунок фунтов за пятьдесят под тем предлогом, что он ему страшно понравился. Конечно, пятьдесят фунтов – это ничто, но…
Аргайл уныло отбросил этот вариант. Все равно он так не сделает и будет всю жизнь презирать себя, если хотя бы попытается сделать Мэри подобное предложение. Ничего не оставалось, кроме как сказать ей правду и надеяться, что она выплатит ему комиссионные от продажи. Вырученных денег ей хватит, чтобы полностью расплатиться с долгами и отремонтировать дом. Еще он, конечно, расскажет Флавии. По крайней мере им будет что отпраздновать, когда они вернутся в Италию, с треском провалив возложенную на них миссию.
Придя к этому решению, он, однако, не повернул обратно, а пошел дальше в направлении церкви. Аргайл подумал, что длительная прогулка на холодном ветру поможет ему избавиться от мучительных сожалений по поводу своей чрезмерной щепетильности. Посещение церкви как ничто другое утешает в подобных обстоятельствах, поэтому он решительно открыл калитку и вошел во двор. У доски объявлений он ненадолго задержался. Там висели список дежурств церковных старост – «Джордж Бартон – первое воскресенье месяца, Генри Джонс – второе, молодой Уизерспун – третье и старый Уизерспун – четвертое»; объявление пятимесячной давности о собрании паствы, напоминание о ежегодном празднике, который по традиции должен был состояться во вторую субботу июля (строчку, где было написано, что праздник откроет миссис Мэри Верней, кто-то зачеркнул и вместо нее вписал имя викария), а также рекомендация не пользоваться шлангами из-за продолжительной засухи.
Он внимательно прочитал объявления и мгновенно забыл о них. Во дворе он походил между могил, читая надписи на надгробных плитах. Кое-где лежали свежие полевые цветы. «Джоан Бартон – возлюбленной жене Джорджа и матери Луизы и Алисы», – прочитал он на одном из могильных камней. Рядом с ней был похоронен Гарри Бартон – возлюбленный брат Джорджа и муж Анны. Родился в 1935-м, умер в 1967-м. Совсем молодой, бедняга. Недолго они живут, эти Бартоны.
Вид могильных камней вызвал у него легкую светлую грусть, и Аргайл продолжил свое путешествие, минуя черные мраморные плиты двадцатого века, к простым табличкам из местного камня девятнадцатого столетия, затем к надгробиям шестнадцатого и семнадцатого веков с замысловатой резьбой. Одни могилы украшали цветники, другие имели совершенно заброшенный вид. Некоторые фамилии попадались ему многократно – он встретил бесчисленное количество Бартонов и Браунов. Он даже нашел могилу мужа Вероники Бомонт. Надпись на ней гласила: «Незабвенному Генри Финси-Гроату – нежно любимому мужу, трагически утонувшему в 1966 году». Аргайлу показалась правдивой только дата; что же касалось остального, то более уместной смотрелась бы надпись «нелепо утонувшему»; а слова «незабвенный» и «нежно любимый» абсолютно не вязались с неухоженной могилой.
Аргайл вошел в церковь, где продолжил изучение мемориальных досок и монументов, установленных в память членов семьи Бомонт. Их оказалось немало. Первой ему бросилась в глаза доска в память о Маргарет Дунстан-Бомонт – той, чей портрет написал Неллер и которой на свадьбу подарили рисунок Леонардо. Он прочитал, что она умерла в 1680 году в возрасте шестидесяти лет, о чем горько скорбела вся ее семья. Маргарет была благочестивой женой, преданной матерью пятнадцати детей и каждый год щедро жертвовала в пользу бедняков восемь шиллингов.
Интересно, что напишут на доске Джеффри Форстера, подумал Джонатан. Как бы сочинители мемориальных надписей ни приукрашивали действительность, вряд ли кому-то придет в голову написать, что о нем кто-то горько скорбит. За исключением его жены, разумеется, – единственного человека, у которого нашлись для него добрые слова. Вопрос только, насколько искренние.
Надгробная плита Маргарет Дунстан-Бомонт находилась на западной стене северного нефа. Вокруг нее лежали кипы старых церковных книг, которые содержали упоминания о всех мало-мальски значительных событиях в жизни паствы.
Аргайл пролистал кое-какие из них, везде было одно и то же: лотереи, праздники, сборы пожертвований и фестивали урожая. Все происходило по раз и навсегда заведенной схеме: «… с первыми петухами… погода… впечатляющая речь мисс Бомонт на открытии праздника…» Весь этот сельский колорит кажется интересным, только когда наблюдаешь его со стороны.
Он продолжил изучение надгробий. В основном здесь был представлен восемнадцатый век с его броской роскошью, увлечением латинской поэзией и падающими в обморок девицами. Захоронения во дворе выглядели значительно скромнее. Открытую всем ветрам могилу Джоан Бартон венчала лишь скромная каменная табличка с надписью – останки Бомонтов покоились в сухой церкви в окружении гирлянд, херувимов и хвалебных песен. Зато у Джоан Бартон были свежие полевые цветы; эти же надгробия являлись предметом мимолетного интереса случайных туристов.
Джонатан Аргайл, турист, размышлял о жизни и смерти, о картинах, когда в голове у него без всякой связи вспыхнуло воспоминание, что Годфри Неллер приехал в Англию в 70-х годах семнадцатого века. А Маргарет Дунстан-Бомонт вышла замуж до 1646 года, следовательно, она могла получить изящный набросок Леонардо от Арунделя. Аргайл не успел осознать, почему этот факт так важен, – за маленькой дверью на противоположном конце церкви, которая вела в ризницу, послышались голоса. Один из них он узнал.
Аргайл был воспитанным человеком, но ничего не мог поделать со своей любознательностью. Он тихонько приблизился к двери, движимый скорее желанием убедиться в своей правоте, чем нескромностью. Он честно полагал, что не имеет ни малейшего намерения совать нос в чужие дела; подслушивание он считал в высшей степени неприличным занятием.
Тем не менее, выяснив, кому принадлежат голоса, он невольно услышал часть разговора. Только педант сможет провести границу между идентификацией голосов и подслушиванием слов, которые эти голоса произносят. Как бы там ни было, кончилось тем, что Аргайл все-таки услышал разговор Мэри Верней и Джорджа Бартона.