…По дороге домой после встречи с Селией я прошла мимо театра «Делакорт». В последний раз я там смотрела «Мамашу Кураж» с Мерил Стрип. Потрясающее представление. Казалось бы, после такого спектакля человеку должно быть не до секса, но мы с моим тогдашним мужчиной даже не дотерпели до дома – принялись тискать друг друга уже на улице, едва выйдя из театра. Мы отправились в Центральный парк, прямиком в Рэмбл, в самую чащу «дикого» лесопарка, где не было никаких фонарей, и мне даже в голову не пришло, что, наверное, не стоит идти в темноту вместе с малознакомым мужчиной. Но я была абсолютно уверена, что со мной ничего не случится. Ведь где-то поблизости наверняка развлекались многочисленные гомосексуальные пары. В конце концов, именно этим Рэмбл и известен. Уже потом до меня дошло, что это была извращенная логика. С чего я решила, что, если что-то пойдет не так, геи, занятые друг другом, резко прервутся и бросятся мне на помощь? Натуралы бы точно не прервались.
Маккензи не повел бы меня в Рэмбл. Ну вот! Я опять думаю о Маккензи. В конце нашей беседы мы с Селией обсудили, почему в моей жизни присутствуют сплошные Болотные твари и нет ни одного Маккензи. Если я получала именно то, что хотела – а именно плохих парней, – то как заставить себя захотеть чего-то другого? Но мне было не нужно себя заставлять. Я хотела Маккензи. А он выбрал Билли. Билли вызвалась ему помогать, в то время как я ждала от него помощи.
Я решила сходить на каток. Кататься мне не хотелось, но там в кафе подают лучший в городе горячий шоколад. Вообще-то мне нравится каток. Зимой я обычно катаюсь два-три раза в неделю, чувствую себя ребенком, наслаждаюсь ощущением легкости от скольжения, хотя на льду всегда толпы народу. Но в какой-то момент я перестаю замечать людей и «растворяюсь» в музыке – каждый раз, когда я прихожу на каток, там включают Лайонела Ричи. Как будто специально для меня.
Я прошла мимо скамейки, на которой сидел укутанный в сто одежек бездомный и читал «Войну и мир» в мягкой обложке. Продавец жареных каштанов грел руки в перчатках под инфракрасной лампой, сохранявшей каштаны горячими. Хозяева выгуливали собак, одетых в теплые попонки явно из дорогих фирменных магазинов. Хорошо одетый мужчина в перчатках разного цвета помахал мне рукой, проходя мимо. Я так и не поняла: то ли он псих, то ли у него просто хорошее настроение.
Тротуары были посыпаны солью, и на моих черных ботинках остались белые разводы. Когда я приду домой, надо будет сразу же вымыть ботинки и намазать их кремом. Подходя к дому, я задумалась о том, почему собаки заранее чувствуют, что хозяин скоро вернется. Этот вопрос тщательно изучался. Было проведено не одно исследование. Собран целый архив видеозаписей, как собаки садятся у входной двери, когда их хозяева только выходят с работы, даже если у этих хозяев был ненормированный рабочий день и они возвращались домой всегда в разное время. Я еще только достала ключи, чтобы открыть дверь подъезда, а сверху уже доносился заливистый лай Оливки. Истерический лай. Я со всех ног бросилась вверх по лестнице, чтобы успокоить Оливку прежде, чем соседи начнут возмущаться.
Я вывела ее на прогулку, но ненадолго. Сегодня я уже нагулялась. Впрочем, Оливка совсем не обиделась. Она просто радовалась жизни. Когда мы вернулись домой, я поставила чайник, чтобы заварить чай. Я сидела на кухне, Оливка лежала, свернувшись калачиком, у моих ног. Из соседней квартиры доносился приглушенный гул голосов, и мне это нравилось – словно у тебя есть компания и в то же время тебе не нужно ни с кем общаться. Уже вечерело. В этот час свет, горящий в квартире, превращает окна в зеркала, и ты уже не различаешь цвет неба. Я выключила свет на кухне, чтобы не видеть отражение в окне. Мне вспомнилось мое представление перед соседями Болотной твари. Сейчас все было наоборот. Сидя в темноте, я могла наблюдать за тем, что происходит в других квартирах, хотя я не увидела ничего даже похожего на мое представление – люди просто готовили ужин.
Когда мне подключали Интернет и кабельное телевидение, представитель компании задурил мне мозги, и я подписалась на услугу синхронизации всех электронных устройств, в том числе и мобильного телефона – первые два месяца были бесплатными; сперва мне казалось, что это даже удобно, а потом начало раздражать. Например, я смотрю телевизор, и если кто-то звонит мне на мобильный, то в уголке телеэкрана начинает мигать его номер, мешая мне смотреть передачу – как правило, документальную криминальную драму, потому что ничего другого я и не смотрю. И сколько бы я их ни смотрела, меня каждый раз поражает, как легко люди становятся жертвами обмана, как совершенно обычная повседневная жизнь становится поводом для преступления. В тот вечер тема передачи была мне очень близка: истории женщин, которые вдруг обнаружили, что их мужья – вовсе не те, за кого себя выдавали, что они долгие годы жили бок о бок с двоеженцами, насильниками и убийцами.
В углу экрана высветился телефонный номер.
Кто, интересно, так поздно звонит?
– У тебя есть какие-то новости о человеке, которого ты называешь Беннеттом? Он уже десять дней не выходит на связь. – Голос Саманты звучал взволнованно, даже испуганно.
– С тех пор, как я вернулась с его похорон, никаких новостей.
– Каких похорон? Ты о чем?
– Его мать пригласила меня на похороны. В штате Мэн.
– Что с ним случилось? – Похоже, Саманта действительно растерялась.
Я могла бы поиздеваться над ней, выдавая информацию в час по чайной ложке. Я могла быть язвительной и насмешливой, чтобы дать ей понять, какой она была дурой, когда не верила в то, что я ей говорила с самого начала. Но я также знала, что эта женщина сейчас расстроена и к тому же у нее явно проблемы с психикой. Или же кто-то специально изводит ее, выдавая себя за Беннетта. Во мне боролись обиженный ребенок и взрослый психолог. Профессионал все-таки победил. Я сказала Саманте, что нашла телефон его матери, и когда я ей позвонила, она как раз договаривалась о том, чтобы тело сына переправили к ней в Рейнджели, в штате Мэн, где его и похоронили неделю назад. Я сказала, что его настоящее имя – Джимми Гордон. Я сказала, что он был убит в сентябре и мне очень жаль, что приходится уже во второй раз сообщать ей эту печальную новость.
– Я не знаю, кто такой Джимми Гордон. Мой жених сейчас в Канаде, и все это время он мне писал электронные письма. Но теперь от него нет известий уже десять дней.
– Кто-то тебе писал, но не он.
– Дай мне ее номер.
– Сейчас ее лучше не беспокоить. Она только что похоронила сына.
Я старалась говорить с ней спокойным, рассудительным тоном. Я понимала, что она может неверно истолковать каждое мое слово, поэтому подбирала слова очень тщательно. Что надо сделать, чтобы убедить ее в том, что Беннетт мертв? И если я все же сумею ее убедить – тогда кто ей писал, выдавая себя за Беннетта? Получается, что она жертва вдвойне?
– Ты надо мной издеваешься? Ты такая жестокая потому, что он бросил тебя ради меня?
Саманта пыталась найти объяснение услышанному. Объяснение, которое могло бы ее устроить.
– Я просто рассказываю то, что знаю. Что я еще могу сделать?
– Можешь мне сообщить, если он вдруг объявится.
В Колледже уголовного права на занятиях по психологии нам как-то раз дали такое задание для работы в паре: один студент говорит: «Нет, ты не сможешь!» – а второй отвечает «Да, я смогу». Так могло продолжаться сколь угодно долго. Помню, мы все приготовились, и профессор сказал: «Можете начинать».
Амабиле, мой напарник, повернулся и сказал:
– Нет, ты не сможешь.
– Да, я смогу, – тут же ответила я.
Он улыбнулся.
– Нет, ты не сможешь. – На этот раз его голос звучал чуть тверже.
Я возразила:
– Да, я смогу.
– Нет, ты не сможешь.
Уже через пару минут мы оба перестали улыбаться. Нас самих поразило, как быстро нас разозлили эти простые фразы. У меня горели щеки, я это чувствовала. Амабиле меня не слышал. Он талдычил свое. Он повышал голос. То же самое происходило и в других парах.
Разговор с Самантой очень напоминал то задание. Она не слушала, что я говорю. Я не смогла до нее достучаться.
Послушав совета Леланда, на следующий день я засела в библиотеке колледжа, чтобы пройтись по медицинской базе данных «Медлайн». Я прочитала статьи доктора Лоренса Танкреди о том, как на деятельность мозга влияют гормоны, наркотики, генетические аномалии, травмы и стрессы. Танкреди утверждал, что неспособность прислушаться к голосу разума может быть результатом психологических нарушений. Эту теорию я хотела включить в свой диплом: идею, что мы «запрограммированы» на определенный тип поведения.
По большей части я искала материалы о так называемых зеркальных нейронах. Индийский невролог Вилейанур Рамачандран сказал: «Для психологии зеркальные нейроны сделают то же, что сделала ДНК для биологии». Впервые эти нейроны были обнаружены у обезьян в 1992 году. Группа итальянских ученых заметила, что одни и те же нейроны возбуждаются у обезьяны и когда она сама тянется за предметом, и когда она видит, как за тем же предметом тянется другая обезьяна. Рамачандран наряду с другими учеными полагал, что зеркальные нейроны задействованы в некоторых ключевых человеческих умениях: в способности к имитации, освоении новых навыков путем имитации, понимании действий других людей, интуиции и – самое главное – в эмпатии, то есть способности сопереживать эмоциональному состоянию других людей. По теории Рамачандрана, аутизм возникает из-за сбоя в работе зеркальных нейронов. Я пыталась собрать достаточно данных для подтверждения своей собственной теории. Социопатия тоже является результатом «поломки» зеркальных нейронов.
Когда я вернулась домой и проверила автоответчик, там было только одно сообщение. От Билли. Она звонила сообщить, что нашла для Тучки хороший собачий приют в пригороде Нью-Милфорда, штат Коннектикут. Там тоже есть очередь, но небольшая. Билли предлагала съездить туда вместе и посмотреть.